Сильная и независимая (СИ) - Резник Юлия - Страница 7

Женщина искренне возмущена, поэтому я не настаиваю. Если ей так хочется оплатить услугу — пускай. Провожаю ее до ресепшена и возвращаюсь в зал.

— Семён…

— М-м-м? — и правда, ведь дергается! Как будто у него уж в трусах.

— Не догадываешься, о чем я хочу поговорить?

— Нет, — улыбается, клоун!

— Давай попробуем еще раз. Не догадываешься, о чем я хочу поговорить? — давлю взглядом. Ну, как так, а? Мы же договаривались! Он мне обещал — сказать, если сорвется.

— Юлька, да что случилось-то?

— Я отстраняю тебя от работы.

— Почему?

— Не могу подпускать тебя к людям в таком состоянии.

— Я в норме! — бесится Сёма.

— Нет. И пока ты себе в этом не признаешься, я ничем тебе не смогу помочь. Извини.

— Да ты гонишь! У меня запись до конца месяца!

— Придется девочкам взять на себя твою нагрузку. — Пожимаю плечами. — Позвони мне, если тебе понадобится какая-то помощь.

От обиды хочется плакать. Жизнь так несправедлива! Сёма ведь на самом деле классный мужик, когда не употребляет. И подставляет меня, лишь когда срывается. Твою ж мать, как во время! Засада по всем фронтам…

— Пошла ты! — уходя, Сёма нарочно переворачивает парикмахерский столик. На пол летят расчески, банки, склянки и новенький Дайсон. На грохот сбегается весь салон.

— Я еще вчера заметила, — шепчет мне на ухо Даша — еще одна визажистка. — Но думала, может, показалось.

— Нет, — вздыхаю я. — Маш, быстро звони Степной. Возможно, она сможет выйти. Если нет — всех по списку. И размещай объявление об открывшейся вакансии.

— Вот же дурак. Не живется спокойно… — причитает мастер маникюра.

— Ну что уж. Шоу маст гоу он. Возвращаемся к работе.

Из-за Сёминого демарша у нас творится настоящий дурдом. Мы, конечно, выкручиваемся, сделав некоторые рокировки состава, и чтобы залатать дыры, мне самой приходится взять часть клиентов. Ситуацию несколько скрашивает радость барышень, которые и мечтать не могли, что их накрасит сама Юля Мо. Улыбаясь им, я испытываю довольно смешанные чувства — и радость, и тоску, и необъяснимую грусть от воспоминаний о тех временах, когда я только начинала свой профессиональный путь. Сколько с тех пор сделано — страшно представить.

Эдик звонит в седьмом часу, когда я, закрутившись, уже и думать о нем забыла.

— Привет. Ты почему не забрала детей с тренировки? — наезжает сходу.

— Меня никто не просил. Ты же с ними живешь, значит, эти моменты теперь на твоем контроле.

— Что за бредни? Ты их мать!

— А ты отец. Если тебе нужна моя помощь — пожалуйста, предупреждай заранее, чтобы я могла подстроить свой график. Ты ничего не сказал — я полагала, что вы без меня справляетесь.

— Мы справляемся!

— Тогда какие ко мне вопросы?

— Юля!

— Послушай, я на работе. Мне неудобно говорить.

— Ладно! — рявкает Моисеев. — Я заберу их сам.

— Вот и славно. Как освобожусь, скину тебе «рыбу» мирового. Если тебя все устроит, завтра подам заявление.

— Какое заявление?

— На развод. Ну все, Эдик, пока… У меня правда по горло дел.

— Ну, что? Ты посмотрел?

— И тебе здравствуй, Юля… — иронизирует Моисеев.

— Извини, — вздыхаю я, тревожно косясь за спину. Вчера мы как-то выкрутились, сегодня тоже пока справлялись. Вот, я даже выкроила немного времени на звонок в промежутке между клиентками. А там, глядишь, и вовсе освобожусь, весна — не самое жирное время в нашей профессии. — У меня на работе дурдом. Сёма опять сорвался — вся запись псу под хвост.

— А я уж думал, ты спецом нам жизнь портишь, — хмыкает Эдик, опрокидывая меня в реальность. А ведь по привычке делясь с ним своими проблемами, я будто вернулась в прошлое, где не было ничего — ни того разговора, ни Эдькиных признаний в любви другой, ни моего переезда, ни судов… Твою ж мать!

— Даже так? — усмехаюсь я. — Хорошего же ты обо мне мнения.

— Юль, ты с детьми не виделась с тех пор, как ушла. Я уж молчу о том, что ты не забрала их с тренировки.

— Я ушла? Моисеев, ты вконец охренел?!

— Вот только не надо, Юля? Тебя никто не гнал в шею. Ты сама в тот же день съехала. А теперь еще это заявление…

— А с заявлением что не так? — не став тратить время на пустые пререкания, в которых мы никогда не придем к общему мнению, возвращаю нас к теме беседы.

— Зачем так спешить? — вздыхает Моисеев.

— Эдик, ты передумал разводиться?

— Да нет.

— Тогда какой смысл оттягивать неизбежное? — Молчит. Нет, я понимаю, когда вроде бы и хочется, и колется. Я же старый боевой конь. Проверенный временем, блин, товарищ. А там… Все незнакомое да. Оттого и боязно. Неизвестность — она ведь всегда страшит. Наверное, Эдик достоин уважения хотя бы за то, что ему хватило сил шагнуть в эту бездну. На его месте далеко не каждый решился бы. — Тебя по разделу имущества все устраивает? Алка вроде бы учла твои пожелания. Спорных активов у нас нет.

— Да, там все в порядке, — соглашается нехотя.

— Ну, тогда я подаю заявление, да?

— Подавай. Детей заберешь с трени хотя бы сегодня? — не упускает возможности меня пнуть.

— Я забирала их, Эдик, все пять лет, что они занимаются.

— Ладно, Юль, извини, — сдувается он. — Я просто немного в ахуе. Никто тебя ни в чем не обвиняет.

Еще бы он обвинял! Я была прекрасной женой. Или нет? Что я упускала?

— Как Бакс?

— Нормально. Извозился в дерьме на прогулке.

— Ох… За этим нужно следить.

— Я уже понял. Ну, давай… Увидимся вечером.

— Ага. Пока. Ты его хоть помыл?

— Нет, блин, так оставил.

В трубке раздаются гудки. Отвожу телефон от уха, пожав плечами. Зря он. Я хотела как лучше. В конце концов, откуда им знать, что делать, если они никогда этим не занимались? Все я, да я.

Отзваниваюсь Рындиной, давая добро на подачу заявления в суд. Оказывается, сейчас даже это можно сделать виртуально. Со своими чувствами по этому поводу разобраться не успеваю. В коридорчик заглядывает администратор:

— Юль, вас уже пять минут ждут.

— Ох, бегу…

Быть может, меня спасает именно занятость. Потому что когда я подъезжаю к арене, на которой тренируются сыновья, меня захлестывает тоска. Вытянув шею, вглядываюсь в лица снующих туда-сюда ребят. Волнение душит. Как они себя поведут? Что скажут? Как объяснят свое поведение? И вообще, посчитают ли нужным что-то мне объяснять?

Интересная, конечно, история получается. Вот живешь ты, живешь… С таким трудом беременеешь, носишь их под сердцем девять месяцев, раздуваешься и отекаешь, потом сидишь под реанимацией, потому что они рождаются слишком маленькими, через боль, слезы и маститы налаживаешь грудное вскармливание, не спишь ночей, гуляешь с ними и в дождь, и в снег, развозишь по кружкам, учишь буквы, готовишь их любимые блюда, параллельно строя свою карьеру, чтобы они тобой гордились, а как чуть что-то идет не так… Это все будто бы не учитывается. Ну, было и было. Что ж теперь? А мы все равно, знаешь ли, останемся с папой.

— Привет, — бубнит Сережа, ныряя на заднее сиденье. Следом появляется и Лешка. Оба отводят глаза и выглядят не слишком счастливыми.

— Привет. Ну как вы? Я вот ужасно соскучилась.

— Поэтому ты и не приехала за нами вчера?

— Папа не предупредил меня, что вас надо забрать. А у меня было много работы. — Руки дрожат, когда я, включив поворотник, выруливаю со стоянки. — Как дела? Что новенького?

— Ничего, — бурчит Сергей. Они с Лешкой совсем не похожи. Сергей больше перенял от отца, а Лешка в мою породу. Да и по характеру они совсем разные. Даже странно, что дети проявили такое единодушие в выборе места жительства. От Лешки я точно такого не ожидала. Все же он больше мамин сын. Ласковый и заботливый.

— Как вы справляетесь с тем, что случилось?

— Никак! Ждем, когда ты вернешься домой.

— Сереж, боюсь, этого не будет. Мы с папой решили…