Сильная и независимая (СИ) - Резник Юлия - Страница 19

— Вот упрямый баран! А если у тебя инфаркт, м-м-м?

— Стася останется богатой наследницей, — иронизирует Наум.

— Ты сейчас шутишь?

— О том, что я богат?

— О том, что тебе плевать на свою жизнь!

— Нет, почему же? Она меня вполне устраивает.

— Тогда тем более! — рявкаю. — Давай вызовем врача.

— Я здоров как бык.

— Ага. Я вижу. Ты вообще в курсе, что инфаркт в последние годы сильно помолодел?! Непонятно, как я сама с ним не свалилась, когда Сёма… — замолкаю, содрогнувшись от накативших совершенно некстати воспоминаний.

— Да уж… Денек сегодня… Марс в Козероге, что ли?

— Если интересно — могу спросить.

— А? — Наумов смотрит на меня так, будто прослушал часть разговора.

— Про Марс в Козероге. У меня подруга спец в таких делах. И на картах раскинуть может.

— Что же твоя ясновидящая подруга не предупредила тебя о рисках?

— Ну… Это же в том числе искусство трактовки.

— Только не говори, что всерьез веришь в эти бредни.

— Эй! — притворно-обиженно возмущаюсь я. — А кто первым вспомнил о козерогах?

— Да это я так. Пришлось к слову.

— А я уж думала, ты и правда из тех сильных мира сего, кто без экстрасенса и шага не ступит.

— Я — технарь. А значит, материалист до мозга костей.

— А я… — вздыхаю, устраиваясь поудобнее. — Да честно говоря, тоже в Леркины предсказания не особо верю. Но знаешь, иногда они приходятся очень кстати.

— Например?

— Ну, это как волшебный пендель в момент сомнений. Плохое — игнорируешь, а хорошее берешь на вооружение, подсознательно программируя себя на успех. В этом плюсы магического мышления, — пафосно заканчиваю я.

— Прямо так и программируешь? — улыбается Наумов. Подвисаю, вдруг осознав, что в какой-то момент этого странного разговора мы улеглись на противоположных концах кровати и вот так, будто это нормально, его продолжили…

— Конечно! — оживляюсь я, стараясь не выдать неловкости. — Вот, например, говорит Лерка, что вторник — отличный день для переговоров. Мы со Стаськой назначаем на вторник свою презентацию и, уверенные в том, что все пройдет наилучшим образом, блестяще ее проводим.

— От скромности ты, Юлия, не умрешь. — Усмешка Наумова становится шире.

— А что, неправда? — горячусь я, поднимаясь на локте, и… морщусь.

— Болит? — удивительно мягко интересуется он и, к изумлению, легонько касается моего многострадального бока.

— Терпимо.

— Так значит, вашему успеху способствовали звезды?

— Конечно. — Руки он не отводит, и мой голос от этого сипнет.

— А я-то думал, — Наумов сощуривается, и в уголках его губ мелькает почти незаметная улыбка, — о чем-то более прозаичном: бессонных ночах, потраченных на подготовку.

— Это прежде всего!

— Ты же только что утверждала обратное.

— Вовсе нет. Одно другому не мешает. Скорее, способствует.

— Ох, научите вы мне дочь плохому… — сокрушается Наумов, глядя из-под тяжело опущенных век.

— Думаете?

В ответ — тишина. Наумов вырубается прямо посреди разговора. Все-таки интересно, сколько он выпил? И что в этой ситуации делать мне? Попытаться уснуть с ним в одной кровати? Почему нет, если он для меня ее выделил? Но как-то это… странно.

«Не более, чем ваша беседа!» — нудит внутренний голос.

Чего это? Нормально поговорили. Правда, я сомневаюсь, что этот разговор имел бы место, не будь он таким пьяным. Мужики его склада вообще не любят делиться личным. А еще они терпеть не могут, когда кто-то видит их слабость.

Мельтешение в голове усыпляет. Просыпаюсь от того, что в лицо бьет солнце. Наморщив нос, открываю глаза и… удивленно моргаю. Наумов!

— Доброе утро.

— Доброе, — возвращает приветствие тот и встает, отжавшись от кровати, словно это самое обычное утро в его жизни. — Сварю нам кофе.

И все? Никаких комментариев по поводу минувшей ночи? Как предсказуемо.

Наплевав на запрет, плетусь в душ. Уж если злоупотреблять гостеприимством, то по полной программе. В гостевой душевой находится все необходимое — даже кремы в миниатюре. Очень предусмотрительно.

Шипя, обрабатываю бок оставленными на полочке септиками. Мастерю повязку. И закидываюсь обезболивающим. Впереди куча дел. Через час открывается салон, и мне, наверное, нужно как-то объяснить, почему там натоптано… Но мысли никак не хотят собираться в кучу. Я вообще, признаться, думаю не о том.

Робея, плетусь в кухню, откуда и правда доносится умопомрачительный аромат кофе.

— Не знаю, как ты пьешь. Приготовил латте.

Очевидно, потому что именно его предпочитают девочки. Улыбаюсь и усаживаюсь на стул, напротив которого стоит моя чашка.

— Омлет?

— Сам будешь готовить?

— Да. Подумал, ты сегодня не захочешь встретиться с моей домработницей.

Отмечаю это странное «сегодня»… Оно же означает, что Наум допускает такую встречу в будущем? Сердце подпрыгивает в груди и начинает оглушительно молотить в ребра. Вот это да… Вот это ничего себе! И с чего это меня так расколбасило? Угомониться бы, ну! А то сижу, как дура…

— Если хочешь, я и сама все сделаю.

— Сиди. Ты у нас раненая единица.

Проходя мимо, Наум невзначай треплет меня по волосам… И в этом легком, мимолетном касании может быть столько всего… А может и не быть вовсе. Откашливаюсь, стараясь выглядеть невозмутимо:

— Я не сильно нарушила твои планы?

— Нет.

Нет, и все? Как понять, что он под этим самым «нет» подразумевает? Нет, но все же лучше не злоупотреблять гостеприимством? Или… Нет, сиди спокойно и завтракай? А собственно, мы же взрослые люди. Вот возьму — и спрошу, почему нет-то?

— Наум…

— М-м-м?

— А что это… было вообще?

Если уйдет от ответа — перестану его уважать. Все же не мальчик. И я не девочка.

— Тебе честно?

— Конечно. Иначе я бы не спрашивала.

— Тогда вот тебе правда — у меня нет ответа.

Ну-у-у… Уже хорошо. Он не врет и не пытается сделать вид, что не понял, о чем я спрашиваю. А то, что у него нет ответа… Так я и сама в некотором замешательстве. Нет, не так. Я, блин, в очень сильном замешательстве. А кроме того… как будто бы в предвкушении… чего-то, заставляющего улыбаться.

— У тебя что-то горит.

— Твою мать!

Встаю, чтобы помочь, и… не ступив и шага, приклеиваюсь обратно. Хочется мужику заморочиться — пусть. Женщины и так чересчур их расслабили.

Весь день улыбаюсь как дурочка. Мысленно возвращаюсь к событиям ночи и утра, стараясь ничего не додумывать и, главное, не гнать коней. Ловлю себя на том, что нашему поколению это дается сложнее всего. Мы так чертовски напряжены, так нацелены на успех и достигаторство, что вообще не можем расслабиться, чтобы насладиться моментом, который, черт его дери, прекрасен!

— Я не понимаю, чему ты улыбаешься! Так понравилось по ментовкам таскаться?! — возмущается Стася.

— Нет, конечно. Просто вчера я могла умереть, а сегодня живу. И знаешь что?

— Нет, — чуть расслабляется Стаська, откидываясь в кресле.

— Жизнь прекрасна! Да-да, не смотри на меня так! Я не сошла с ума.

— Я бы не удивилась, после такого-то стресса. Почему ты не позвонила нам?!

— Да как-то совсем не до этого было. Не злись. Посмотри вот лучше эти образцы…

Работа кипит. Энтузиазм из меня так и прет. Может, Наумов подмешал мне чего-то в кофе?

— Кажется, у тебя звонит телефон.

Хватаю сумочку. Алка… Мой энтузиазм немного спадает. Ведь, если честно, я надеялась увидеть совершенно другое имя.

— Моисеева, ну-ка колись, каким богам ты молилась?

— В каком смысле? — теряюсь я.

— В таком! Вас с Эдиком развели на первом же заседании!

— А? — таращу глаза.

— Говорю, поздравляю, подруга! Ты у нас — свободная женщина.

— Как? Уже?

— А я про что?! Обалдеть просто. Так кому ты заложила душу?

— Что происходит? — требует объяснений Стася.