Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата - Страница 12

Даня стоял на крыльце, оглянулся на скрип двери, и Поля испугалась: до того страшным было его лицо. Совершенно белое, измученное, с безобразными волдырями на губах. От рта лучами расходились взбухшие рубцы, покрытые едва схватившейся корочкой.

— Доброе утро, — Даня улыбнулся, отчего кожица на верхней губе треснула и закровила, но у него лишь дернулась венка на виске. — Проснулась?

Поля молчала, не зная, как реагировать.

Тут студенты громкой ватагой принялись громко прощаться с ними, и Даня слетел с крыльца, кого-то обнимал, кого-то хлопал по плечу, девушек целовал в щеки, и никто, никто не обратил внимания на его ужасающие волдыри и рубцы.

Когда археологи, смеясь и болтаясь, направились к дороге, Даня слегка покачнулся, но тут же вернулся к Поле.

— Тебе надо плотно позавтракать, — сказал он.

— А тебе?

— А я уже, — он снова улыбнулся, кровь из капли превратилась в струйку, потекла по подбородку, но Даня не утирал ее.

Вряд ли он мог не знать об этом?

Медленно кивнув, Поля сходила умыться, прилежно съела все, что перед ней поставили: лепешки, сыр, варенье, два вареных яйца, запила сладким травяным чаем.

— Я пригоню машину поближе, — решила Поля, глянув на вещи Дани, которые он уже выкатил из домика: громадный рюкзак и пузатый чемодан.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Даня, — дотащу.

Добродушно-веселая Гуля пожелала им удачи в походе. И снова — она смотрела на Даню совершенно обыкновенно, словно он не выглядел так, будто поцеловал кипящий котел.

Они просто не видят, уверилась Поля. По какой-то причине не замечают этих ран. А Даня умело притворяется, что с ним все хорошо, видимо, не в первый раз.

Поля шла вслед за ним к внедорожнику, колесики чемодана прыгали по камешкам, рюкзак маячил перед ее носом.

Шла и молчала.

А что сказать?

Не ее это дело. Мало ли какие проклятия подцепил человек, скитаясь то там, то сям. С каждым может случиться.

Даня тоже молчал, но сейчас это совсем не радовало, хоть его болтовня и казалась обычно слишком утомительной. Наверное, ему было мучительно больно шевелить губами.

Солнце нещадно пекло, но в ущелье не должно быть жарко, и Поля не переживала по этому поводу. Не переживала она и о том, сможет ли Даня в своем состоянии долго идти пешком, — наверняка он рассчитывал свои силы.

Когда они дотопали до внедорожника, Поля открыла багажник.

— Я собрала нам в дорогу, — она указала на два рюкзака.

Даня кивнул:

— Я посмотрю, можно?

— Конечно.

Сноровисто и умело он проверял снаряжение, что-то выкладывал, что-то перекладывал, часть вещей добавлял из своего багажа.

— Почему? — спросила Поля, когда Даня перекинул часть упаковок с едой на заднее сиденье.

Он указал на оберточную бумагу, испещренную рунами. Они позволяли еде подолгу не портиться.

— Руны наверняка не будут работать в ущелье, — объяснил Даня. — И все стухнет. Из этого мы с собой заберем только на первое время, потом придется лопать мои запасы, никаких деликатесов, зато сытно… Ты не против, если вместо двух спальников мы используем один? У меня хороший, просторный, легкий… или ты не из таких девушек, Поля?

— Из каких «не таких»? — не поняла она.

Даня покосился на нее — с сожалением? жалостью? печалью? Не разобрать.

— А кроме Егора у тебя есть… взрослые люди, с кем ты дружишь? — спросил он, задумчиво взвешивая ее рюкзак в руке. Переложил несколько бутылок воды в свой.

— Мы пьем много чая с Женей Петровной. Она начальник КПП в Плоскогорье. Ну, ты видел, в кабинете князя.

— Много чая, — повторил Даня, вздохнул, защелкал молниями, протянул рюкзак Поле:

— Не тяжело?

Она послушно примерила. Оценила. Вернула:

— Кажется, нет. Ты всю воду себе забрал?

— У тебя тоже пара бутылок, выпьем их в первую очередь. Обувь? Не трет, не жмет, не разваливается?

— Не-а.

Даня все-таки опустился на корточки, снял с нее один кроссовок — Поля невольно ухватилась за его плечо, — придирчиво осмотрел его и даже ощупал носок, нет ли там грубых швов. Обул кроссовок снова, аккуратно завязал шнурки, выпрямился.

— Страшно?

Страшно, хотела ответить Поля, страшно смотреть на твое лицо. Но качнула головой:

— Это всего лишь заброшенное ущелье, которое обросло разными сказками. Чего там бояться?

К ее ужасу, Даня улыбнулся. Губа снова лопнула. Так ожог никогда не затянется.

— Спасибо, что идешь вместе со мной, — проговорил он с этой его обволакивающей нежностью.

— Поехали, — Поля резко отвернулась. Ее затошнило от сочетания крови и улыбок.

Она тянулась вверх, как могла, но горы вдруг почти сомкнулись впереди, и машину все же пришлось оставить.

Даня со своим большим рюкзаком едва пролез в узкую щель, а Поля проскользнула легко, у нее поклажи было меньше.

Высокой стеной тянулись скалы, а тропинка между ними то расширялась, то почти исчезала. Выглядело все это не то что зловеще, но крайне недружелюбно.

Первый час пешего пути они оба изнывали от духоты, а потом солнце незаметно исчезло, как и робко проглядывающие меж камней цветы. Воздух стал прохладнее, вместо неба над их головами повисла некая серая пелена.

Даня вдруг запнулся на ровном месте.

— Как-то не по себе, да? — пробормотал он. — Уныло.

Поля пожала плечами — она не чувствовала ничего такого.

— Можно взять тебя за руку? — спросил Даня нерешительно.

Она без колебаний сжала его ладонь. Сделала себе пометку: стараться все время касаться княжича, кажется, ему действительно требовалась близость человека. Или чем там Поля была.

Так маленький Егорка жался к ней, получив нагоняй от родителей или учителей.

Поля повернула голову, стараясь незаметно рассмотреть лицо Дани. Нет, лучше оно выглядеть не стало. Жаль, что когда Егорка достаточно подрос, чтобы изучать проклятия, Поля уже гоняла фуры по Гиблому перевалу. Образование так и осталось незаконченным и отрывочным.

Ей хотелось расспросить Даню — и о тьеррах, и о том, зачем именно они идут в ущелье, и о том, откуда взялся такой сильный ожог. Но лучше сделать это позже, когда его губы перестанут кровить.

Так они и шли — рука об руку, в тишине, которую нарушали только их шаги и дыхание, в зыбком узком пространстве между нависающими горами.

Рюкзак становился все тяжелее, желудок заныл от голода, горло пересохло.

— Привал, — объявила Поля, тряхнув механическими часами на запястье. Стрелки намертво залипли на половине одиннадцатого — времени, когда закончилось солнце.

— Остановились? — Даня огляделся по сторонам, выбрал наиболее плоский камень, помог Поле снять рюкзак и скинул свой. — Я же говорил, что это странное место. Проверим?

Он вдруг задрал свою футболку и уставился на руну-татуировку на своих ребрах. Зачем-то потыкал в нее пальцем, попросил:

— Соври мне.

— Что? — озадачилась Поля.

— Сгодится любое вранье.

— Я совершенно не вижу, что у тебя все губы в волдырях, — выпалила она первое, что ей на ум пришло.

Брови Дани взлетели вверх, а потом он поморщился и опустил футболку.

— И ничего, — объявил торжествующе. Как будто его и вправду радовало, что здесь часы и руны были бесполезными. — А татуировка обычно щиплется при вранье… Не очень, правда, сильно. Если специально не обращать на это внимания, можно и не заметить.

Покопавшись в ее рюкзаке, Даня достал две бутылки воды, одну протянул Поле, из другой отпил сам. Сорвал с упаковок еды оберточную бумагу.

— Мясо и овощи прямо с княжеской кухни, — пояснила она. — Ты еще помнишь главного повара Валерия Степановича?

— Не-а.

— Он очень хороший. Всегда готовит мне в рейсы что-то вкусное. И по тебе охает частенько. Бедный мальчик, ну и так далее. Хоть князь и запретил всем вспоминать о тебе.

— Даже так?

— Чтобы не расстраивать твою маму. Егорка рассказывал — она часто плачет, глядя на него, вы похожи.