Секс и судьба - Хавьер Шико - Страница 23

Машинально она стала молить материнский Дух благословить её, укрепить, защитить… И хоть у неё не было определённых религиозных мыслей, она молча произносила молитву, имевшую ценность глубокого призыва…

Мы пытались её утешить, стараясь успокоить её дух, когда в комнату неожиданным манером проникли две развоплощённые дамы.

Они с чувством поприветствовали нас, открывая своё состояние родных сущностей, связанных с этим домашним приютом.

Одна из вновь прибывших, которая казалась нам наименее опытной, подошла к девушке, которая в этот момент молилась. Та с трудом контролировала себя, вздрагивая и утирая молчаливые слёзы. Она склонилась над постелью, как это сделала бы любая скорбящая и несчастная мать на Земле, боящаяся разбудить своё любимое чадо…

И хотя мы не получали никакого предварительного объяснения, мы нисколько не сомневались: это была та молодая особа с портрета, который хранила Марита, как образ, в своих мысленных представлениях. Араселия, поддерживаемая нежной любовью своей почтенной подруги, находилась здесь, перед нами! Любящая мать прибыла, возможно, издалека, чтобы облегчить тревоги своей дочери… Растрогав нас, бедная мать склонила колени, чтобы поцеловать её волосы… О, неизмеримые тайны Божественного Провидения!… Кто смог бы описать словами сущность любви, которую Бог поместил в материнском лоне?!.. Дама очень медленно склонилась, и с огромной нежностью сжала дочь в своих объятиях, словно растение, которое сомкнулось над единственным цветком, выросшим на нём…

Измученная девушка внезапно успокоилась. Её напряжение спало, и она мысленно ощутила присутствие своей матери, которую она пыталась вспомнить, и черты лица которой пыталась с любовью набросать в своём разуме.

Но на эту сцену наложилась другая, ещё более трогательная.

Араселия, в глубоком молчании молящаяся и плачущая, в мыслях искала другую женщину, упоминание о которой придавало ей энергии.

Развоплощённая мать казалась маленькой рядом с простой прачкой, которая во время своего последнего воплощения водила её в театр человеческой жизни. Она представала в форме ребёнка, цепляющегося за юбку этой молодой больной женщины, которая полоскала бельё в речке, чтобы заработать себе на жизнь… Акустика памяти была настолько глубока, что можно было слышать шорох этих маленьких рук, теревших куски мыльной ткани… Она снова ловила на себе нежный взгляд, который просил её проявить терпение… В молчании роясь в песке, она ждала, пока её мать не перенесёт своё хрупкое тельце на короткое расстояние, чтобы та могла исполнить свой долг… И она вспоминала то восхищение и ликование, которое она ощущала, когда её подхватывали материнские руки, укачивая её под звуки старого припева, который она часто слышала в доме с помятой крышей…

С остановившимся взглядом, словно ища сквозь бесконечность пространства ласковые руки, которые у неё отняло время, она приняла новое положение, поместив голову дочери себе на колени, и, взволнованная до слёз, как если бы на месте её губ были губы её матери, обездоленной и больной, которую она никогда не забудет, Араселия принялась тихонько напевать нам, со смиренными слезами на глазах:

И словно вдруг загипнотизированная, Марита провалилась в глубокий сон.

После этого дама, нежно следившая за своей спутницей, мягко привлекла эту последнюю к своей груди в явном желании утешить, и, так поддерживая её, грустно сказала нам:

— Братья, наша Араселия ещё не в состоянии защищать свою дочь.

И любезно и слегка разочарованно добавила:

— Простите наше вмешательство. У нас, матерей, жертв определённых трудностей, не остаётся ничего, кроме старой песни, которую мы поём своим детям!!…

И она удалилась, поддерживая рыдающую Араселию, которая искала приют в её объятиях…

Мы ещё не отошли от эмоций, когда увидели, как Дух Мариты удаляется из её плотного тела, храня волнение ребёнка, который напрасно ищет материнской теплоты… Но поскольку такое происходит с большинством воплощённых на физическом плане существ, она проявляла неустойчивую колеблющуюся ясность ума… Она покачивалась в комнате, и я, заметив, что Невес уже готов её схватить, сдержал его порыв, дав понять, что наше прямое вмешательство могло бы причинить ущерб её желаниям, и для более эффективной помощи необходимо оставить её свободной в своих движениях, под неусыпным контролем, чтобы быть в состоянии анализировать её самые потайные нужды.

И почти сразу же случилось то, чего мы никак не могли предвидеть.

Опьянение ностальгической девушки развеялось как дым, детское поведение прошло, Араселия исчезла, и её место заняла другая женская особа, жгучая и ясная.

Девушка не видела нас. Её разум был словно в тумане, характерный для ещё молодых, неспособных детально изложить свои впечатления, если изменяются обстоятельства. Однако, поскольку это происходит, когда они питают какую-нибудь идею-фикс, будь то игрушка или лакомство, все её мысли сконцентрировались на одной точке: Жильберто.

Она хотела видеть Жильберто, слышать его.

Скопившись в её голове, эти вдруг излучаемые импульсы оживили её волю, облекая мысли определённой ясностью, которая, однако, толкала её лишь в направлении своих женских чаяний. Эта частичная открытость, казалось, дала ей надёжную внутреннюю опору, и Марита, казавшаяся хозяйкой самой себе, тогда как была совершенной пленницей своего упорного страстного желания, покинула комнату и, сбегая вниз по широким пролётам лестницы, огибавшей лифт, оставила за собой огромное здание, словно сомнамбула, под гипнозом своих собственных размышлений.

Мы осторожно последовали за ней, давая ей действовать на своё усмотрение.

Нам надо было исследовать её рвущийся наружу пыл, рассмотреть её склонности. И поэтому у нас не было никаких трудностей в том, чтобы догадаться о её пути.

За короткое время приёмная дочь Клаудио достигла резиденции Немезио, с которым мы уже познакомились.

С уверенностью человека, который обращается к определённой личности, прибегая к помощи обоняния, не обращая внимания на условность формы или количества, она вошла в дом, подпитывая образ Жильберто, который являлся её господствующей мыслью.

Подталкиваемая неопределимыми восприятиями души, она достигла большой комнаты, находившейся в самом конце дома, и, поскольку мы приняли решение гарантировать ей свободу действий, чтобы проанализировать её реакции, внезапно случился болезненный шок, чего мы не смогли предвидеть.

Естественно, приведённые в изумление, мы едва смогли удержать её.

Войдя в комнату, Марита застала Жильберто в объятиях своей сестры и в ярости взвыла:

— Негодяй! Негодяй! …

Но эти проклятия даже не коснулись молодого человека, полностью поглощённого любовными утехами.

Мы с Невесом не проронили ни слова. Мы автоматически бросились к измученной девушке, стараясь предотвратить её конвульсивные действия.

Ещё несколько минут, и она уже просыпалась в своём плотном теле, представляя собой маленького колючего хищника, вернувшегося в свою клетку. Медленно открылись веки, и её взгляд обрёл блеск, характерный для безумцев, когда их мускулы расслабляются после опасного приступа ярости. В страхе она ощупала свой лоб, покрытый потом. Она зажгла свет, в жажде физической реальности. Растерянная, она уселась на постели, фиксируя стены с большей уверенностью, и чтобы убедиться, что она находится в своей постели, у себя дома.

Постепенно она пришла в себя, успокоилась, восстанавливая свои силы; однако какое-то беспокойное и горькое спокойствие проявлялось в ней.