Секс и судьба - Хавьер Шико - Страница 13

С того дня её жизнь в корне изменилась. Она полностью утратила свою непосредственность.

С этого откровения, которое никогда не сотрётся из моей памяти, она стала считать себя ограниченной, ущербной, зависимой.

Эта нравственная пытка, перенесённая в одиннадцатилетнем возрасте, смягчалась лишь постоянной преданностью приёмного отца, который становился всё более нежным, по мере того, как «донна» Марсия и её дочь отдалялись от духовной общности.

Ей не с кем было поговорить на женские темы.

Мать и дочь сознательно воздерживались от комментариев, когда вставал вопрос выбора одежды для неё. Они оставили её без малейшей помощи в отношении того внимания, которое девушка должна проявлять к себе, хотя время от времени «донна» Марсия выслушивала её с материнской нежностью, когда речь заходила о необходимости девушки-подростка в наставлениях интимной жизни.

Когда появлялась возможность обмена чувствами, она была уверена, что супруга Клаудио обладает огромным наследием в понимании и нежности, приглушёнными тяжестью условностей и условий, как если бы под корнями колючего кустарника было зарыто сокровище.

Она использовала часы излияний между ними обеими, говоря обо всех сомнениях и нерешительностях, которые роились в её воображении, в ожидании благоприятной возможности.

Ей казалось, что «донна» Марсия тогда утрачивала чувство расстояния, и отвечала ей объятиями и поцелуями, живо показывая, что давний взрыв преданности и доверия не угас в её сердце. Она улыбалась, восхищалась. Её материнская нежность проявлялась в мудрых и мягких замечаниях. Она просвещала её в проблемах, связанных с первыми вопросами жизни женщины, и ей казалось, что она вновь обрела свою маму, которая, как она считала, была у неё с появления на свет, когда эти руки, красивые и тонкие, теперь же такие далёкие, ласкали ей волосы.

Однако этот светлый миг быстро проходил.

Кончалось тем, что появлялась Марина, и атмосфера нарушалась.

В оцепенении она наблюдала тогда превращение, которое происходило внезапно. А её собеседнице нравилось изображать двойную личность.

Её духовная мать, любезная и приветливая, стиралась, и появлялась «донна» Марсия, терпкая и галантная в своей психологической атмосфере. Она вдруг вспоминала, что ей что-то надо сделать в соседней комнате, давала ей какое-либо задание по дому, которое надо выполнить где-нибудь подальше от дома, чтобы отдалить её. Она брала на себя различные виды работ. И неожиданно начинала жаловаться на боли, которые до сих пор её не тревожили.

Перед такой резкой переменой ролей она анализировала её обратную сторону.

Когда мать и дочь, обе такие разные, сходились, они дополняли друг друга в мелких пакостях, целью которых было подавить, унизить её. Самое малое пятнышко на одежде становилось предлогом для сарказма; лёгкое недомогание приводило её к целой серии ироничных и бестактных нотаций. Обе они редко уступали честь быть в их компании, чтобы делать покупки в центре, и если магазины, которые они посещали, случайно не располагали средствами доставки их заказов, мать и дочь не стеснялись нагружать сироту различными пакетами, практикуя улыбчивую жестокость с унизительными рассуждениями, которыми лишь усиливали её неловкость и подчинённое положение.

«Донна» Марсия и Марина шли вместе впереди, провоцируя её неслыханным образом, что ей приходилось молча сносить. В эти мгновения она расстраивалась, она ощущала себя невыразимо неуютно, словно в одиночестве сдавала тест на терпимость и терпение придирчивым и безбожным экзаменаторам, которые оценивали её реакции.

Очень скоро она поняла, что её сестра, единственная законная дочь Марсии, не уступит ни малейшей доли ласок, расточаемых на неё в семье, которую она считала своей. Проинформированная о тайне её рождения, та изменила своё поведение к ней, изобретая предлоги, чтобы в разговорах со своими друзьями затрагивать тему её жизни, заранее принимая все меры, чтобы стереть малейший след сомнения в том, что касалось их обеих в социальном статусе. Она критиковала её вкусы, привычки. И мать не делала никакой тайны в своём выборе. Наедине, мать, не колеблясь, уступала нежности, приходившей из прошлого, с небольшой примесью сочувствия, которое бедная девушка вызывала у неё теперь. Но это лишь усиливало её холодность. Она вздыхала по отдыху от постоянной работы. Одиночество тяготило её, у неё не было никого из родных, с кем она могла бы обсудить хотя бы самые хрупкие связи дружбы. На письма, которые она посылала членам своей семьи у Араселии, ответов никогда не было. Информация, приходящая из далёкого городка, где родилась её мать, давала ей понять, что все подались в другие области страны за лучшей долей.

Она стала довольно самокритичной и отдавала себе отчёт в своём положении. Она была совершенно одна.

Марита, пытавшаяся вызвать воспоминания намеренным импульсом, выразила желание отвлечься, чтобы иметь возможность себя контролировать, словно на несколько мгновений решила освободиться от груза, который носила с собой, чтобы рассуждать о препятствиях пути.

Мы потихоньку ослабили наблюдения, которыми сопровождали её молчаливое изложение.

В облегчении, она спрашивала себя, не её ли изолированность от всех потребовала так рано заводить компании, отличные от тех компаний, которые узкий круг испытаний дал ей в семейном очаге.

Замкнувшись в мыслях, которые представляли свои отклонения, и опасаясь проявить их, тем самым став посмешищем, она прибегала к бегству.

Словно птица, утомлённая слишком ранним использованием собственных крыльев, она спрашивала, почему ей было отказано в чувственной подпитке в родном гнезде, и где она могла бы расправить крылья.

Но пока она окончательно не скрылась в уголках своего разума, чтобы застыть там в бесполезной печали, мы попросили её помочь нашему анализу, который мы уже начали с целью помочь ей и защитить её.

Она послушно возобновила прерванные было разъяснения, рассказывая о первых днях своей профессиональной деятельности в коммерции, которую она освоила.

Воспоминания забили фонтаном.

Она дала нам увидеть оживлённое коммерческое учреждение, где Клаудио нашёл ей место продавщицы, небольшой мирок с ароматами женщин, созданный из драгоценностей, парфюмерии, лёгких тканей, готовой одежды.

На следующий день, последовавший за событием, когда приёмный отец принёс ей пирожное, украшенное семнадцатью розочками, чтобы отметить её день рождения, она приступила к работе.

Вначале всё было в новинку и вносило неуверенность.

Затем она оказалась втянутой в борьбу чувств: новые связи, новые идеи.

Она притягивала к себе живительные связи, её интересы получили распространение, она делилась своими секретами, завоёвывала симпатии.

Её воображение теперь было чрезвычайно оживлённым, побуждая её внимательно следить за собой, чтобы появляться в глазах своего героя, которого она, конечно же, представляла управляющим её чувствами, предлагая ему очаг, райский уголок, где она могла бы успокоить своё сердце, не быть униженной и находить блаженство.

Неловкая девчонка, все её знания в области любви ограничивались романами, где безвестные Золушки оказывались, наконец, с восторгом в объятиях принцев, которые вырывали их из мрака, чтобы привести к славе. Она восторгалась любовными сюжетами и фильмами, которые заканчивались возвышенным альтруизмом или высшим, достойно прожитым человеческим вдохновением.

Но судьба посмеялась над её наивностью.

Она сравнивала соприкосновение с реальной жизнью с неумолимым садовым кривым ножом, который срезал цветы её девичьих грёз.

Вначале разочарование настигло её сердце при посредничестве одного коллеги, который постоянно предлагал ей места в кино. Она была знакома с его невестой, молодой и благовоспитанной учительницей, которая ценила её присутствие.

Какое может быть зло в том, чтобы время от времени вместе смотреть симпатичные фильмы? И начались короткие моменты дружеских встреч. Близость благоприятных минут. Там и тут — Копакабана. Чашечка кофе в баре, когда дул холодный ветер, мороженое на пляже, когда усиливалась жара. Простые товарищеские отношения. Друг, заменивший брата, которого у неё никогда не было.