Секс и судьба - Хавьер Шико - Страница 14

Но пришла ночь, когда он пришёл к ней преображённым. Он пришёл без своей невесты, которая была на пути к Петрополису, естественное, хоть и редкое, событие. Ничто не предвещало неприятного развития событий, не было или причин для тревоги.

Они спокойно беседовали на песке Лемского пляжа. Поднялась полная луна, вдохновляя их на нежные и радостные мысли, пока они подставляли свои тела освежающему дыханию моря.

Работа в магазине в этот душный день казалась потной баней.

Они говорили о спешащих клиентах, вспоминали посетителей-грубиянов. Они беззаботно смеялись, как студенты в перерыве между лекциями.

И вот он принялся говорить о размерах. По его мнению, метр портнихи — это ещё не всё, и в определённых случаях нужно прибегать к помощи психологии, чтобы успокаивать взволнованных клиентов, тогда как они интересовались лишь кусками кружев и тесьмой.

И здесь он попросил дать ему руку, чтобы сравнить её со своей, и в ответ она вдруг широким жестом протянула ему свою руку, оказавшуюся в тесном контакте с волосатой мужской рукой, сжавшей её своими пальцами.

Она попыталась освободиться. Но парень ясно дал понять свои недобрые намерения. Резким движением он привлёк её к своей груди, бормоча признания любви.

У неё закружилась голова, как при сверкании молнии, хоть небо внешне оставалось безоблачным. Она стала кричать, просить о помощи, но кровь бросилась ей в голову.

В стремительном порыве она покорилась его губам, которые прижались к её устам, и на несколько секунд потеряла сознание.

Обольщающее дыхание первого мужчины, державшего её, покорную, выделяло магнетизм змеи, гипнотизирующей доверчивую птицу.

Но ошеломление длилось всего лишь миг. Быстро проявила себя глубокая и непоколебимая реакция женственности, соединённой с разумом. В её мозгу промелькнуло понятие ответственности. Этого было достаточно, чтобы сексуальный импульс угас, нейтрализовался. Она мысленно увидела образ отсутствующей подруги, и поняла опасность, которой подверглась.

Да, она желала быть женой мужчины, спутницей того, кто станет её спутником.

Она смиренно осознала своё положение человеческого создания, молодой девушки, изголодавшейся по любви, заранее ощущавшей эмоции материнства, но не была согласна с унижением, плодом бесчестия или распутства.

Она собрала всю свою энергию, на которую только была способна, и, внезапно оказав сопротивление, бросилась прочь от преследователя, сжимавшего её трепещущую грудь.

Освободившись, она разразилась горькими и горячими слезами.

Резкие и свободные, роились вопросы в её душе.

Что, обязательства помолвки для него ничего не значат? Кем он считал молодую прекрасную девушку, доверившую ему свою судьбу? Значит, так низко пало его сердце? Разве у него не было ни матери, ни сестры, для которых он требовал бы уважения и почтения?

Мертвенно-бледный, её коллега извинился, неосторожно заявив, что не представлял себе, что она придерживается таких архаичных идей.

Он помолвлен, обручён вот уже несколько месяцев, но — подчеркнул он — по его мнению, это так естественно, что он и она, Марита, ещё молодые, могут воспользоваться временем, прибавив в своей искушённой философии, что любой сознательный путешественник, хоть и знает правильный путь, свободен попробовать плоды, свисающие с растений и деревьев, растущих вдоль дороги.

Он стал высмеивать её слёзы и удалился, хохоча во всё горло, чтобы затем, на работе, начать преследовать её.

Случились и другие неприятности и соблазны.

Племянник шефа, молодой парень, недавно женившийся, проник к ней в душу, начав с подарков ко дню рождения и закончив предложением работать в офисе, где он хотел принудить её к сожительству. Так она заработала себе ещё одного врага и дорого платила за любые поблажки.

В это время была уже заметной эволюция Марины. Тронутая материнской преданностью, она забросила свой диплом бухгалтера, позиционируя себя с явными преимуществами. И, конечно же, с целью зарабатывать большие деньги в своей профессии, она бездумно бросилась в расточительность и излишества: ей нужны были дорогие и элегантные вещи, экстравагантные причёски, опьянение и кокетство.

В этот момент молчаливой доверительности ясно засияла тень молодого человека. Поскольку она вызывала этот образ из пейзажа своих самых потайных мыслей, её внешность наказанного ребёнка преобразилась.

Тучи на её внутреннем небосводе рассеялись: жалобы отдалились, и опасения были забыты.

При мысли об этом молодом человеке её аура стала такой чистой, что это явление приводило к самым прекрасным оценкам поэтического энтузиазма. Она походила на мыслящую вазу, которая могла бы воспользоваться случаем сделать себя саму и украситься по своему желанию, чтобы получить желанный цветок. Она походила на осознанное озеро, способное вдруг спрятать весь мусор своих вод, преобразившись в зеркало, хрустальное и чистое, чтобы отражать звёзды.

Марита любила того, кого сама избрала, с прямотой дерева, выросшего на основном корне поддержки, с самоотречением матерей, которые предпочитают умереть, счастливые в своей высшей жертве, если таково условие, чтобы их любимые дети могли жить.

Очарованный видением, походившим на оживший алтарь, внушающий религиозное почитание, я спрашивал себя, где я мог видеть подобную сцену: молодая женщина, мысленно создающая это лицо в своём ментальном поле.

Я рылся в своей памяти и, наконец, вспомнил: юноша, чьё лицо всплыло в мыслях Марины, овладевший её сердцем, в то время, как она была с Немезио.

Обе девушки оказались духовно притянутыми к нему идентичными нитями. Их выборы пересекались, соединённые аналогичной судьбой.

Я бросил взгляд на Невеса, внимательно следившего за мной, готовый присоединиться к работе психологического анализа, и заметил, что его лицо печально.

Ему хватило моего сигнала, чтобы порывисто подойти ко мне и взволнованно и тихо заговорить:

— Мы ещё не всё правильно поняли. Знаешь, кто это? Это мой внук, Жильберто, сын Беатрисы…

Коротким жестом я попросил его подождать благоприятного момента для разговора и сохранил на потом эффект от эмоционального соприкосновения. Я подошёл к этому измученному ребёнку, как отец, летящий на помощь своей дочери, и с большим трудом сдержал изумление, внезапно охватившее меня, чтобы не впасть в неуместное разрушительное сочувствие.

Я не знал, кто больше заставляет меня печалиться — Марина, разрываемая между отцом и сыном, или грустная молодая женщина, глубоко затронутая в своих самых сокровенных чувствах.

Я заставил умолкнуть впечатления, внутренне трогавшие меня, и продолжил наблюдение.

Молчаливая исповедь молодой женщины развивалась с помощью живых и ясных воспоминаний.

Ровно шесть месяцев назад она познакомилась с Жильберто в кабинете у шефа. Она передавала информацию по работе, он представлял интересы своего отца, который занимался делами, связанными с продажей недвижимости.

С каким восхищением она приняла его первые любящие и вопрошающие взгляды! С тех пор нити глубокого сходства стали притягивать их друг к другу, и невозможно было оправдать чем-либо жажду растущей общности, господствовавшую над ней.

К своему глубокому удивлению, во время экскурсии, предшествовавшей целой серии счастливых прогулок, она с удовлетворением открыла, что Марина, недавно принятая на службу, работала бухгалтером на предприятии, где её отец был самым главным человеком.

Она посмеялись над таким совпадением с наивностью двух детей.

Марита полностью доверилась ему. Она любила его и чувствовала себя любимой.

Как только она оперлась на руку, готовую обнять её и защитить, её душе открылись более широкие горизонты. Она выносила уколы повседневности, обращая их в прощение и радость. Природа открывала ей новые очарования. Она признавала, что в её глазах зажёгся иной свет, позволяя ей открыть красоту моря; в её ушах звучала определённая музыка, хоть она и не знала, как объяснить это, открывая ей сквозь восхищение и восторг нежное щебетанье детей и пение птиц. Она отдалилась от домашней Голгофы; время летело, нежное для её сердца. Взаимная любовь, казалось, притупила её чувственность. Нет груза, нет и понятия жертвы.