Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович - Страница 9

– Много она тебе расскажет, держи карман шире, – саркастически ухмыльнулся Цицианов.

– Но познакомиться с ней поближе стоит, князь. Посмотрим, что она собой представляет. И позволение для допроса дворни у неё нужно получить. Поедем к ней сейчас же. Твой княжеский титул нам здесь поможет. А то я сам понимаешь человек не особо знатный. Мои отец и дед хоть и служили, но как у нас говориться «щи лаптем хлебали». А Салтыкова столбовая дворянка. Но тебя она уважит.

Глава 4

Дарья Николаевна Салтыкова.

1

Москва.

Дом помещицы Дарьи Салтыковой.

Соколов и Цицианов тряслись в коляске и смотрели на толпы народа, что спешили на Красную площадь. Там строился эшафот, и народу было на что поглазеть, и о чем посудачить.

– Новое царствование с крови начинается, – проговорил Соколов.

– Что делать, Степан Елисеевич. Раскрыт государственный заговор. Но казнить преступников не станут. Провозгласят у эшафота милость царицы. Все ограничится процедурой гражданской казни. Екатерина марать рук не станет.

– А ты знавал ли, князь, сих гвардейцев, что переворот готовили?

– Нет. Но слыхал про них. Сие дружки Орловых по гвардии. Они и матушку-государыню на престол возводили. Но затем и против неё поднялись. Захотели вместо Екатерины Ивана Антоновича¹¹ императором сделать.

– Чем она им так быстро не угодила?

– Дак все просто, Степан Елисеевич. Орловы за то, что императора Петра III свергли, графами стали. Имение отхватили. Больше 100 000 рублев получили. А Григорий Григорьевич Орлов из капитанов сразу в генерал-адьютанты взлетел. Но не все такие милости поимели. Вот поручики Хрущев и Гурьев решил такоже генералами быстро стать. Зависть их обуяла.

– Оно так. Зависть многим житья не дает. Денег и имений богатых на всех не хватает. А вон, князь, и дом, что нам с тобой надобен.

Двухэтажный дом Салтыковой на Сретенке был настоящим московским дворцом с конюшнями и многочисленными службами. Экипаж с Соколовым и Цициановым въехал в распахнутые слугами большие дубовые ворота. Здесь явно ждали появления чиновников юстиц-коллегии.

Их встретил нарядный коренастый дворецкий. Степан выскочил из экипажа и, напустив на себя важный вид, представился по всей форме:

– Коллежский секретарь Соколов из сыскного ведомства канцелярии юстиц-коллегии и надворный советник князь Цицианов из сыскного ведомства при Сенате по именному повелению прибыли для проведения следствия. Поди доложи барыне о нашем прибытии.

– Барыня ждет вас, господа, и примет немедленно. Прошу вас следовать за мной.

Дворецкий важно развернулся на каблуках медленно пошел вверх по мраморным ступеням к парадному входу в особняк.

Соколов подивился богатству наружной отделки салтыковского дома. Сразу видно, что деньги здесь водились немалые. Высокие колоны подпирали крышу и сверху ослепительно горели в лучах солнца золоченные капители.

Молчаливые лакеи в ливреях распахнули двери перед чиновниками, и они вошли в дом. Внутри также были позолота, мрамор, зеркала, от которых рябило в глазах.

Соколов отметил, что стоимость одних зеркал венецианских не менее чем по 60 рублей за штуку. А ливреи лакеев? Все серебром отделаны. Парики то у них получше, чем у него самого будут.

Вскоре они уже входили в кабинет помещицы, где их встретила сама Дарья Николаевна молодая женщина немного за 30 и довольно приятной наружности.

До этого Соколов так близко её никогда не видел. И она совсем не подходила под грубое прозвище «Салтычихи», как её окрестила молва. На ней было домашнее платье голубого шелка, и плечи прикрывала такого же цвета шаль.

– Рада видеть вас в моем доме, господа, хоть пришли вы и не как добрые друзья, – она указала чиновникам на стулья. – Прошу вас располагаться и быть как дома. Представляться вам не стоит, ибо я знаю ваши имена, господин Соколов и князь Цицианов. А мое имя вам известно. Меня хорошо знают на Москве. Муж мой из рода Салтыковых, а Салтыковы с императрицей Анной Иооановной в родстве были. Хоть и болтают про меня разное холопы и чернь всякая. Но считаю, что дворянам не след слушать бредни подлого люда.

– Мы прибыли по казенному делу, почтенная Дарья Николаевна, и надеемся на то, что вы окажете помощь в нашем деле. Ибо действуем мы по повелению государыни императрицы Екатерины Алексеевны, – церемонно произнес Цицианов.

– Я стану оказывать вам содействие, господа, но не в том, что касается признания моей вины. Ибо ничего за собой не знаю. Хотя насилие надо мной было уже учинено, когда меня аресту домашнему подвергли.

Гости подождали пока сядет хозяйка, и сами заняли свои места.

– Итак, что вам угодно знать? – с улыбкой спросила Дарья Салтыкова.

– Вы знаете, Дарья Николаевна, в чем вас обвиняют?

– Конечно, знаю. Ведь меня держали под домашним арестом, и сообщили мне о том, какая жалоба поступила на меня в столице. И вручили эту жалобу самой императрице в руки.

– Это так, – кивнули Соколов с Цициановым.

– И жалобу подал мой крепостной Ермолай Ильин?

– Совершенно верно.

– Хороши порядки в державе Российской. Я, конечно, не служу и департаменте юстиц-коллегии, господа, и не состою на государственной службе, но я знаю, что подавать жалобы в руки монарха имеет право не каждый.

– Совершенно верно, Дарья Николаевна, право подавать документы и жалобы императрице имеют по табели о рангах чиновники высших четырех классов. То есть рангом не ниже тайного советника, – сказал князь Цицианов.

– А разве мой холоп Ермолай имеет ранг тайного советника Российской империи? – снова спросила Салтыкова.

– Нет, такого чина он не имеет, но дело не в том, как он смог передать в руки государыне свою жалобу, Дарья Николаевна. Дело в том, правда ли там написана. Вот это самое нам надлежит расследовать. А там сказано что вами или по вашему приказу убито более ста человек крепостных, но по законам Российской империи, помещик не имеет права жизни и смерти своих крестьян. Право казнить и миловать принадлежит токмо особе помазанника божия, сиречь монарху или монархине.

– Смертность в моих имениях в последнее время действительно велика, но подобное положение имеется не только у меня в деревнях, господа.

– Речь идет не о простой смертности, Дарья Николаевна, – произнес Цицианов. – Но говориться о смертоубийствах, что недопустимы в христианской стране.

– Я, господа, ни в каких смертоубийствах не замешана. Что касается наказаний телесных, то они в моем имении и в моем доме есть, как и везде. Распускать дворовых нельзя. А донос моего бывшего кучера Ермолая наглая ложь. Я совершенно невиновна в смерти его жен.

– Но жалобы на вас, Дарья Николаевна, были и раньше. В ноябре 1759 года в Сыскной приказ Москвы был доставлен труп крестьянина Хрисанфа Андреева. Вы помните этого человека? Он был вашим крепостным.

– Андреева? – Салтыкова наморщила лоб на секунду и тотчас ответила. – Нет. Я такого не помню. В моих деревнях более полутора тысяч крестьян и всех помнить я не могу. Но мой эконом его наверняка помнит. Особенно тех, кто служил в при доме моем. Савелий!

На зов барыни вошел тот самый человек в ливрее, что встречал их во дворе у экипажа.

– Вот мой дворецкий и эконом одновременно Савелий Марков. Савелий, знаешь ли ты крепостного крестьянина Хрисанфа Андреева? Был такой среди моих холопов?

–Так точно, матушка барыня. Такой холоп среди твоих холопей был, но он давно помер.

– А как он умер? – спросил Цицианов. – При каких обстоятельствах?

Эконом молчал, не поняв об чем его спрашивает чиновник. Ему помогла Салтыкова:

– Расскажи господам как умер этот холоп? Как его тело могло попасть в Москву в Сыскной приказ?

– Дак все просто, матушка-барыня. С Пашкой Шавкуновым повздорил он, и по пьяному делу морду-то Пашке и раскровенил. А Пашка-то был косая сажень в плечах, схватил полено и стал Хрисанфку дубасить по чем попало. Вот и убил.