Тоскуя по ней (ЛП) - Робертс Тиффани - Страница 16

Только от того, что он дарил им лучший трах в их жизни, а затем исчезал в ночи и никогда больше не возвращался.

— Вот что это такое? — он зарычал, пиная мусор к бордюру, прежде чем откинуть голову назад. Несмотря на свет городских огней, он мог видеть звезды, бесчисленные мерцающие точки, разбросанные по глубокому синему, фиолетовому и индиго фону. — Божественное, блядь, возмездие? Пришло время мне узнать, на что это похоже?

И что еще хуже, в городе был еще один инкуб, рыскающий по тем же охотничьим угодьям, что и Киан.

Не просто какой-то инкуб.

Более старый, сильный фэйри, который долго добивался подчинения Киана. Фэйри, который чувствовал слабость Киана.

Лахлан, как и члены королевской семьи фэйри, от которых он якобы происходил, использовал любую уязвимость, которую мог найти в окружающих его людях, как смертных, так и бессмертных. Лахлан воспользовался наивностью юного Киана столетия назад, когда он только переступил порог этого царства. Он бы непременно попытался использовать нынешнее состояние Киана как инструмент контроля и манипуляции, если бы ему представилась такая возможность. Лахлан был из тех, кто в конечном итоге всегда получал то, что хочет, движимый собственным чувством права и превосходства.

Если бы Лахлан надавил — если бы он использовал всю полноту своей силы — он, весьма вероятно, мог бы заставить Киана сдаться в любое удобное для него время. Несомненно, это была бы борьба, но Киан достаточно прочувствовал его магию, чтобы понять, что она была огромной и глубокой, как океан.

И все же, несмотря на всю свою надменность, Лахлан никогда не заходил так далеко. Он хотел Киана, это было ясно, но, похоже, он хотел, чтобы Киан подчинился по собственной воле. Было ли это вопросом гордости или желанием бросить вызов, не имело значения. Чем дольше Киан отказывался, чем дольше он сопротивлялся, тем более решительным становился Лахлан.

Десятилетий разлуки оказалось недостаточно, чтобы излечить его от зацикленности на Киане.

Что значат десятилетия для вечных существ?

Для Киана это было рискованное положение, но все же не самая насущная из проблем.

Ничто другое не имело бы значения, если бы он мог питаться.

Так много людей, которых я трахал, и теперь судьба трахает меня.

Оскалив зубы, он покачал головой.

— Нет. Нет, я не буду страдать из-за того, кто я есть. Хищник и жертва, вот мои отношения с человечеством. И они должны быть в чертовом восторге от того, что я не один из тех, кто на самом деле их ест!

Уже разговариваешь сам с собой, да? Этот голод, несомненно, берет свое…

Ты знаешь, чего хочешь. Знаешь, что тебе нужно.

Конечно, он знал. Ему нужно было питаться. Бессмертные не должны были умирать от голода. Они не должны были испытывать этот медленный, но неотвратимый упадок, не должны были сталкиваться с возможностью того, что их время ограничено. Бессмертный должно означать навсегда, черт возьми.

Перестань валять дурака, Киан. Ты знаешь, что тебе нужно.

Опустив взгляд, он засунул руки в карманы и продолжил идти, стиснув зубы.

— Этого не случится.

Боги, как бы он хотел, чтобы всё сводилось лишь к силе воли. Как бы он хотел, чтобы его борьба шла только против самой идеи привязанности, против того, чтобы быть зависимым от человека. Принять правду было намного труднее.

Он нуждался в Уиллоу. И он не мог получить ее, потому что не мог найти. Он не знал ее фамилии, профессии, не знал, где она живет. Он понятия не имел, чем она занималась в свободное время. Всё, что он знал, — это то, что она чертовски великолепна, и что она обернула его обещание против него самого.

Она была лучшим сексом в его жизни.

Четыреста лет траха, и она все испортила за одну ночь.

Когда его мысли блуждали, Уиллоу доминировала в них. Когда он спал — что случалось с тревожащей частотой по мере того, как усиливался голод, — он видел ее во сне. Даже дремота не давала ему никакой передышки. Ее лицо было первым, что приходило в голову, когда он просыпался, и это было последнее, что появлялось там перед тем, как он поддавался истощению, вызванному голодом.

Она прокляла его. Каким-то образом эта маленькая смертная с фиолетовыми волосами и соблазнительными формами наложила на него сильнейшее проклятие, и теперь он не мог думать ни о чем, кроме нее. Теперь он не мог наслаждаться ничем, кроме нее.

Была ли у ее предков нечеловеческая кровь, или она просто была чем-то большим, чем казалась?

Нет. Я бы что-то почувствовал. Ощутил бы этот вкус.

Но если она была всего лишь человеком, что это говорило о нем? Киан, который соблазнял смертных и питался ими большую часть своего существования, попал под чары женщины, которая, несмотря на свое разбитое сердце, несмотря на печаль и боль, несмотря на одиночество и тоску, в конечном счете избавилась от его влияния. Она была той, кто ушел. Она была той, кто оставила его желать.

Он остановился и сделал глубокий вдох. Часть его жаждала обжигающего ледяного зимнего воздуха, изнуряющей летней жары пустыни, любой крайности, которая подавила бы его чувства. И все же в глубине души он знал, что такой способ отвлечься не сработает.

Киан поднял голову и огляделся. Его сердце замерло, когда он осознал, где находится, когда он понял, куда инстинкт привел его во время бесцельного побега из ночного клуба.

Это был мост, на котором он впервые заговорил с Уиллоу. Он прошел десятки кварталов, чтобы вернуться к месту, откуда начались все его неприятности.

Дрожащими руками он подошел к перилам и облокотился на них, глядя вниз. Отражения на поверхности реки сегодня вечером не были такими яркими, не захватывали дух, и он знал, что это из-за ее отсутствия. Она придавала этому зрелищу красоту.

Нет, не совсем правильно. В ту ночь она была источником всей красоты.

— Здесь ты согласилась быть моей на одну ночь, — прохрипел он, сжимая перила достаточно сильно, чтобы когти царапнули металл. Киан закрыл глаза, оскалил стиснутые зубы и сделал долгий, резкий вдох. Он почти мог поклясться, что чувствует ее запах на ветру, но нет. Это было его воображение, объединившееся с остальной вселенной, чтобы обеспечить эти мучения.

Ее смех всплыл в памяти, призрачный и далекий. Не насмешливый или злобный, не подлый. Он был простым. Восхитительным. Самое ясное и непорочное выражение веселья, какое когда-либо было или могло быть.

Киан услышал бы его снова собственными ушами. Он попробовал бы ее губы, ее язык, ее плоть, выпил бы из нее сущность как тела, так и души. Он обнимал бы ее, пока они двигались в унисон, и он бы позаботился о том, чтобы ее удовольствие было настолько огромным, что ее разум разлетелся бы вдребезги. И он бы наслаждался этим удовольствием. Он бы упивался им. Выбора в этом вопросе не было.

Питаться от Уиллоу… или умирать долгой, мучительной смертью.

Больше никакого отдыха, никакого сна, никаких тщетных попыток соблазнения и насыщения. Все в нем, вся сила и магия, которые у него остались, будут направлены на то, чтобы найти ее.

Киан открыл глаза.

— Прости, Фиалочка. Одной ночи было недостаточно. Ты все еще моя.

Восемь 

Полуденное солнце палило прямо на Киана. Было не особенно жарко, но, боги, как ярко. Даже с поднятым капюшоном пальто и прищуренными глазами свет был едва терпим. Каждый шаг все больше убивал его угасающие силы, но он продолжал идти ровным шагом, заставляя воспаленные глаза осматриваться по сторонам. Каждая витрина магазина, каждый ресторан, каждая машина, лицо каждого пешехода — ничто не могло ускользнуть от его внимания.

Однажды случай привел его к Уиллоу. Он использовал каждую гребаную возможность сделать это снова в течение последних шести дней.

Он прожил более четырех столетий. Как могло случиться, что шесть дней показались ему целой жизнью? Как могло его восприятие времени так радикально исказиться?