Тоскуя по ней (ЛП) - Робертс Тиффани - Страница 15

— По праву, Бледный, я мог бы заявить на тебя права. По праву я мог бы потребовать твоей верности, твоего повиновения. И по праву я мог бы силой взять это.

Киан держался неподвижно, борясь с неистовыми побуждениями, затаившимися внутри него, борясь со своим дискомфортом, борясь с семенем страха, пустившим корни в животе. Фэйри всех мастей были устойчивы к чарам инкубов и суккубов, но не невосприимчивы. А чары Лахлана были самыми сильными, с которыми Киан когда-либо сталкивался.

Он сопротивлялся им раньше. Как долго он продержится сейчас? Как быстро сила воли Киана рухнет под тяжестью этой магии, особенно когда он был так истощен?

— Когда я привез тебя в Америку много лет назад, это было не для того, чтобы ты мог бегать на свободе, как дикий зверь, — продолжил Лахлан. — Ты должен был быть рядом со мной, стоять рядом с новым королем этого королевства. Служить моей правой рукой.

— Я предпочитаю наше нынешнее соглашение, при котором ты идешь нахуй и оставляешь меня в покое, — сказал Киан.

Пальцы Лахлана согнулись, когти вонзились в грудь Киана.

— Какое неуважение. Так пренебрежительно. Пребывание в мире смертных не освобождает тебя от обязанности чтить тех, кто выше тебя, Бледный. Не защищает от последствий оскорблений.

Киан повернулся лицом к Лахлану.

— Прости меня, Принц Пустоты. Я просто немного не в настроении, когда голоден.

Другой фэйри нахмурился, и багровый огонь вспыхнул в его глазах. Магия, пульсирующая в нем, дрогнула, потрясая Киана до глубины души.

Киан стиснул челюсти. Его сердце бешено колотилось, а внутренности скрутило. Он все еще ощущал вкус женщины, которую видел раньше, и ее запах остался в его носу, перекрывая мощный аромат Лахлана. Люди в клубе продолжали танцевать, пить и разговаривать, наполняя воздух желанием.

Вся эта пища, окружающая его и в то же время совершенно недосягаемая. Магия Лахлана давит на него, напоминая о нынешней слабости. Лахлан хрипло выдохнул и с потемневшими глазами наклонился ближе, посмотрев на губы Киана.

— У меня есть множество идей, как иначе применить твой острый язычок, — его голос звучал низко и насыщенно. — И, Бледный, несмотря на неуважение, я не без сочувствия отношусь к твоему положению. У меня неплохая коллекция, и я готов поделиться. Любой тип смертных, каких только можешь представить, все покорные. Они сделают всё, что я прикажу. Всё, что требуется от тебя, — это просто попросить.

Среди фэйри ничто не предлагалось просто так. Никакой помощи — только торговля. И чем отчаяннее был просящий, тем жестче становились условия.

Лахлан, называвший себя королем мира смертных, уже требовал многого от Киана в прошлом.

Чего он хочет сейчас?

Всё. Он хочет всего.

Киан всегда предпочитал удовольствие. Бодрящее и сладкое, и его так легко получать от смертных небольшими порциями. Но не все из его вида предпочитали удовольствие. Некоторые наслаждались темными вещами. Некоторые насыщались, причиняя страдания.

Киан улыбнулся.

— Боюсь, мне придется отказаться, Лахлан. Наши вкусы просто несовместимы, и я уверен, что смертные в твоей коллекции уже испорчены страхом, который ты у них вызываешь.

— Да, я помню твои возражения, — глаза Лахлана встретились со взглядом Киана. — И все же посмотри на нас сейчас, Бледный. Кто стоит крепко, как дуб, а кто болтается, слабый, как умирающий лист на ветке? Какую пользу принесла тебе твоя глупая мораль?

— Столько пользы, сколько принесли тебе твои амбиции, Принц Пустоты. Скажи мне, как поживает твое королевство?

Тень упала на черты Лахлана, превратив веселье, застывшее в его глазах, во что-то гораздо более зловещее.

— Иногда я задаюсь вопросом, Бледный, желаешь ли ты моего гнева. Если ты жаждешь возмездия, найди меня, когда будешь готов осознать ошибочность своих поступков, — он похлопал Киана по груди с нежностью, в которой чувствовалась угроза. — До тех пор помни о соглашении. Следи за моей меткой, ибо те смертные, которые ее носят, мои и только мои. Я с нетерпением жду наших неизбежных уроков.

Киан приподнял бровь.

— Хочешь научить меня жить в иллюзиях, Лахлан?

Лахлан отстранился, окинув Киана взглядом сверху донизу, и ухмыльнулся.

— Нет. Ты всегда демонстрировал особый талант к этому, — он хлопнул Киана по плечу. — Счастливой охоты, Киан. Уверен, со временем твоя удача вернется.

Затем Лахлан отошел, растворившись в толпе. Сила, которую Киан ощущал от него, не уменьшилась. С чего бы это? Лахлан, несомненно, использовал обаяние, привлекая к себе смертных, как пламя мотыльков.

Прерывистое дыхание Киана вырывалось из легких, и узел внутри становился все туже и тяжелее. Что, черт возьми, с ним не так? Насколько он был отвлечен, что пропустил приближение такого фэйри, как Лахлан, который был достаточно силен и высокомерен, чтобы выставлять силу напоказ? Особенно беспокоило то, что он не сразу распознал уникальную подпись этой магии, с которой слишком хорошо познакомился за долгие годы, проведенные в мире смертных. Он должен был почувствовать Лахлана за гребаную милю.

Лахлан утверждал, что в его жилах течет королевская кровь, что он был незаконнорожденным отпрыском принца фэйри и суккубы. Никто не знал правды, хотя, учитывая необузданную силу магии Лахлана, Киан был склонен верить в эту историю.

Теперь, когда Лахлан ушел, все остальное вернулось к Киану — оглушительная музыка, похоть и самозабвение смертных гуляк, вонь алкоголя, пота и сотни различных духов и одеколонов.

Киану нужно было уйти. Сейчас.

Он поспешил к выходу и вырвался за дверь.

Прохладный ночной воздух никак не мог смягчить его дискомфорт. Он поднял воротник пальто и зашагал по улице. Безжалостные басы из ночного клуба преследовали его слишком долго, не позволяя так быстро забыть.

Ноги несли его прочь от клуба, прочь от последней неудачи, через все более темные и пустынные районы. Он пересекал плохо освещенные автостоянки, шел по пустынным боковым улочкам и срезал путь по узким переулкам. Но часть его знала, что он никогда не уйдет достаточно далеко, знала, что он не сможет убежать от правды. Бегство не изменит ситуацию.

Боль пронзила его, простираясь из пустоты внутри. Киан сжал руки в кулаки и ускорил шаг. Когти впились в ладони, но физическая боль никак не могла притупить агонию, пронизывающую его жизненную силу.

Киан привык питаться ежедневно. При необходимости он мог выдержать два или три дня между кормлениями, прежде чем пустота заставляла его снова охотиться. Так продолжалось четыреста лет.

И все же энергия, которую он получил от Уиллоу, поддерживала его в течение шести дней. Шесть дней удовлетворения, сытости, шесть дней свободы от этого вечного голода. За все это время у него ни разу не возникло желания покормиться, и он даже не пытался.

К четвертому утру в его голове должны были зазвенеть сигналы тревоги. Он должен был понять, что что-то не так. Хотя он не почувствовал ничего странного от Уиллоу, энергия, которую он извлек из нее, была настолько мощной, что он начал сомневаться, была ли она вообще человеком.

Он много, много раз пытался насытиться за те восемь дней, что прошли с тех пор, как к нему вернулся голод, но так и не смог ничего вытянуть из смертных, которых соблазнял. Он даже не смог заняться сексом. Тело неоднократно отказывалось подчиняться.

Единственный раз, когда его член зашевелился, это когда он вспомнил Уиллоу. Когда он представил ее лицо, глаза, волосы, когда он представил ее тело. Когда он вспоминал, что она чувствовала, как снаружи, так и внутри, телом и духом. Когда он вспомнил, как ее желание и наслаждение проникли прямо в его сердцевину и поселились там…

Он прижал руку к промежности, выругавшись, когда член напрягся. Одной гребаной мысли о ней было достаточно, чтобы возбудить его. Но в тот момент, когда он прикасался к другим людям — или в тот момент, когда они касались его, — все исчезало.

Секс был его целью, а удовольствие, которое он дарил, становилось его пищей. Он никогда не назвал бы это бескорыстием, потому что это никогда им не было, но он брал лишь то, что ему по праву принадлежало. Он пользовался только плодами своего труда. Хотя действия инкубов, таких как Лахлан, вдохновили человеческие легенды о чудовищах, забирающих души и лишающих своих жертв жизни, Киан никогда не брал столько, чтобы причинить кому-либо вред. Его жертвы не страдали.