Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 6

— Разума они что ли лишились? — выругался рядом воевода и сморщился. — Совсем уже люд простой страх потерял и перед богами, и перед князем?!

— Не пойму, зачем клеветать, вы же нам там жизнь спасали. Вы герои. Да на вас молиться надо.

Фыркнул с досадой этот самый Влас, а у меня неожиданно смешок вырвался горький. Я бы поплакала, да слезы мои иссякли. Наплакалась за себя, родимую, за клевету, за смерти подружек, за непонимание, за то, что чуть не снасильничали. Не осталось больше слез.

— Потому что народ дурной и злой. Ненавидят друг дружку и кусают, как есть возможность. Потому что глупые ослы, любят почесать языком.

Спокойно проговорил воевода и растерянно провел рукой по своим светлым волосам.

— Эх, девка, ну и выпало тебе доля не из легких. Даже не знаю, чем тебе подсобить. Чего надумала делать?

На дне плошки осталось совсем ничего молока, вытерев губы рукавом, я неожиданно для себя поняла. Домой не вернусь. Ни за какие коврижки, хватит и шести лун моих мучений.

Аль такой слух пошел, рано или поздно кто и снасильничает.

— К боевой подруге уеду. Она мне как старшая сестра. Примет. А там уже видно будет.

— А где живет она, знаешь?

— Знаю. — Киваю и выпиваю последние капельки сладкого угощения, что уже успел остыть. — В Белоярске, около молочного моря.

Мужчины переглянулись. Ратник задумчиво потер висок.

— Мы, девонька, в Старогорие путь держим. Через два дня будем в Калининой роще, оттуда по северному тракту около десяти ночей путь до Белоярске. Уверена, что сама дойдешь? Путь неблизкий. А в дороге много чего случиться может.

— Нет у меня теперь другой дороги. — тихо шепнула я. — Вы только меня до роще с собой возьмите, а дальше я уж как-то сама.

Ратник не сказал ни да ни нет. На ночлег меня устроили с дедом Макаром. Тот выдал мне теплую куртку и вязанный свитер, похвастался, что подарок от внучки. А еще добротные сапоги. Ну и что, что мужские, мне подошли.

Обошелся он со мной как с родной дочерью. И у меня в душе от этого потеплело.

Да только глаз я и не смогла сомкнуть до утра. Все гадала, возьмет меня ратник в путь аль вернет домой.

Ответа я так и не дождалась, так как с первой зарей меня разбудил дед Макар.

— Наталка, а ну, девка, подсоби-ка нам. Двое наших орлов совсем плохи, рвет их кровью.

Поднявшись быстрее, я даже не умылась и косу не переплела. Сразу побежала за дедом.

Двое молодых молодцев и вправду нашлись в одной из телег с боку. Пятна на земле отдавали краснотой, видать, это то, чем их рвало. Поморщившись, я двинулась к ним.

— А ваш лекарь где?

— Так в увольнение он. В Старогорее нас дожидается. Женушка его родила, вот ратник и отпустил. Что с ними, Наталка?

— Плохо с ними. Траванулись, видать, чем-то еще и горло повредили. Воду теплую тащите да травы, что имеются…

****

— Третьяк, твою ж медвежью мать за лапу!? Ну какого северного оленя ты опять поперся, я тебя спрашиваю?!

— А вот мать трогать не надо.

— Да простит меня, конечно, тетя Власта! Но умудрилась же она родить такую идиотину, как ты!

— Ой, да хватит кудахтать, Мирон. — Недовольно отмахиваюсь от медведя. — Всё будет как в мёде! Это я тебе обещаю.

— В меде будешь ты, Третьяк, подвешенный на дерево жопой кверху, прямо возле улья с дикими пчелами. — Мстительно вещает собрат, наступая на меня. — И зная тутушку Власту, рядом с тобой буду голышом, обмазанный медом, висеть и я!

Не то чтобы слова Мирона не могли быть правдой. Матушка местами может вспылить, это да. Но в самом-то деле нечего ей лезть в мужские дела правления.

В конце концов, вождь клана мой брат, а я его правая лапа. И вообще, сказал я, что достану это железо! Значит, достану. Или не звать меня Третьяк Стальная Лапа!

— Да будет тебе скулить, Макар. — Откинувшись спиной на выбеленные стены в выделенной нам комнате на постоялом дворе, я хмуро глянул на товарища. — Мы же быстро метнемся в Белоярск и обратно в лес. Ну должен же я узреть кузнеца, что такое диво промышляет!

— Боги, — друг закатил глаза к небу, а потом глянул на меня. — Надо оно тебе, как зайцу второй хвост! Да и потом, война почти кончилась, одолели мы этих тварей. О мирной жизни думать надобно. Мать твоя спит и видит, как бы вы с братьями женились. А вы…

— Вот хватит мне тут мед в уши лить! Чего ты за мной хвостом увязался, раз такой правильный? Женился бы селений, и всё!

— Третьяк…

— Не трещи, как трещотка, брат. Аль хочешь мне в дороге тылом и помощью надежной быть, тогда пойдем. А если уж пришел мне уши промывать, так не серчай. Да только чесал бы обратно в селение.

— Вот всегда так с тобой… Уж признайся, по бабам тебе охота.

— А то тебе нет?

Поддел я его, и тот демонстративно повернулся ко мне «тылом», скрестив руки на массивной груди.

— От человеческих баб много проблем. И верными они быть не умеют.

— А наши так мастерицы в этом нелегком деле. Ты только напомни-ка мне, в начале семицы Блажена кувыркается с Вьюном, в конце с Добрыней, а с тобой когда успевает?

— Да пошел ты!

Фырчит он гневно, но не обижается. Сам ведь знает, что правда. У медведиц и волчиц куда более больше прав, чем у человечек.

— Так я всегда рад. — Хмыкаю ему в ответ, покидая комнату. А за спиной слышу ворчание друга.

— Попадем мы с тобой, Третьяк, как пить дать попадем.

И надувается недовольно Мирон. А я хмыкаю себе под нос. Все равно за мной увяжется. Мы же с ним не разлей вода. Да и потом, упрямый я. Если чего в голову взбрело, то уже не вытресишь. Братья привыкли. А мать… А она нет. Оттого, что упрямство я у нее чуть ли не через материнское молоко впитал.

Эх, видел бы кто эти изящные клинки этого мастера. Просто красотень такая. Оттого мне надо быстрее Назара добраться до кузнеца этого и в свои лапки его забрать. Белым и черным волкам сейчас не до нас. Серым тем паче, они куда более далече. Так что соперник у меня один.

А у Назарки глаз-то наметан на ценные камушки-то.

Мне лишь однажды повезло подержать в руках такой клинок. Легкий как перышко, острый как наточенное стекло. И красиво, черт подери! Видать, сам Сварог этого умельца благословил.

Да и вообще у людишек много чего интересного можно найти. К примеру, бабы. А они у них заглядение как чудны.

Медведиц по природе меньше рождается. А еще они жуть как избалованы. Чуют власть, заразы. Нет, под матушкиной лапой не забалуешь. Но это еще не значит, что они тушуются плести свои интриги. Да и волна чумы многих скосила лет этак десять назад. И детишек, и в особенности самок. Еще и с характером девки наши. То хочу, то не хочу…

А вот людские бабы мягкие и покорные. Заласкают, накормят… Прям ух! Нежненькие такие. Да, здесь куда более по нраву, чем в родных краях. Там-то точно не загуляешь.

А тут-то к ласке каждая готова. Поговаривают, что людские мужи часто бьют своих благоверных. Странное это дело. У нас, телесные наказания за особо страшные нарушения. А так, лишь потому что просто захотелось… Скорее она огреет сковородкой в те самые дниб потому как просто захотелось!

Неспешно спускаясь вниз по лестнице, с легким предвкушением вспоминая широкие, пышные богатства подавальщицы, что нас обслуживала с Мироном вечером.

Хороша бесовка… Я бы такую на сеновале помял. Тем более, что она так глазками в мою сторону стреляла, что аж…

— Микуля, не тронь, молю богами!!!!

Быстрее инстинктивно, чем осознано, я ухватил за шкирку мужика с занесеным кулаком над бабой и как шмякнул того об стену, он мигом протрезвел.

— Микулечка… Родной… Не гуляла я… Верная тебе. Правду тебе говорю… Разродиться на днях должна…

Довольно молодая молодка придерживала с трудом большой такой живот и все давилась слезами.

— Подстилка!!! — Рявкнул тот пьяно и, ухватившись за стол, с трудом встал на ноги. — Феврония же повитуха она все посчитала мне… Все сказал… Все… Ах ты ж га…

— Аааа!!!!

Внезапный вскрик молодки заставил и меня, и мужика вздрогнуть. Ухватившись за косяк двери до побеления пальцев, светловолосая что есть силы закричала. Тихий звук стекающей воды привлек мое внимание, под подолом платья вскоро собралась лужа. С подозрительно красным оттенком.