Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 29

И тут уже не до глупых обид и злости. Просто хочется, чтобы он остался целым и невредимым. И со мной рядом.

— Да не… Не надо.

Мирон присел на порожек рядом. Благо тот оказался широким. У беров тут все оказалось больше, выше и крупнее. Непривычно для меня, сельской девчонки, прожившей всю жизнь в маленькой лачуге, делившей спальное место с тремя сестрами.

— Только, дабы было всё по-честному, надобно, чтобы ты знала: тяжкое бремя тебя ожидает в главном доме. Мать Третьяка и вся община не одобрят ваш брак.

Вскидываю голову, поймав взгляд бера, и любопытствую прямо и без ужимки:

— Отчего же он меня женой сделал, раз все против?

— Потому что влюбился как дурак. Он и так упертый баран, а тут… — фыркает незло, — и вовсе весь разум растерял. Хотя я его понимаю… Пройти мимо такой, как ты, способен разве что слепой и глухой.

— Родня Третьяка против оттого, что я человеческого рода?

Мирон вдыхает тяжело. Причитает полушепотом про своего друга, того самого, кто умужрился мне мужем стать.

— Ох, и не по нраву мне все эти разговоры. Да, Третьяк, сволота такая, небось уже по лесам рыскает. А тебе надобно знать, дабы защититься. Власта — мать вождя и Третьяка. Она люто ненавидит человеческих женщин, сама по себе баба она строгая и властная. Но давно хочет сыновей женить. В твоем случае, Наталка, остается надеяться, что ваша с Третьяком женитьба спасет тебя.

— Мало веры в твоих словах, Мирон. А еще больше обреченности.

Бер с натугой мне улыбается, а потом взъерошивает мне волосы.

— Третьяк оставил меня присматривать за тобой. И видят боги, я бы гораздо больше обрадовался, если бы мне пришлось обороняться от стаи волков, чем от десятка баб в главном доме. Туда мне путь закрыт, милая. И защитят тебя от лютых медведиц только боги.

****

Сказки о сварливых свекровьях и ленивых да неуважительных невестках имелись в каждом народе и поколении. Я тоже была наслушана ими. Точнее сказать, напугана. Но мать в детстве всегда причитала: «Покорной невестке даже злая свекровь не страшна».

Тем не менее не думаю, что в моем случае мне хотя бы дадут шанс быть покорной.

Госпожа Власта полностью олицетворяла свое имя. Высокая женщина, слегка полновата. С двумя косами чуть темнее коры дуба, обмотанные вокруг головы и прикрепленные золотыми шпильками. Острый подбородок и недовольно поджатые губы. Один ее взгляд распаривал своим холодным недовольством. Прямая спина делала женщину еще массивнее и строже. Очи же не выдавали ни капельки той теплоты, что у ее сына. Они были холодные, как льдины Севера. В женских волосах мелькали нити седины, но сама госпожа Власта держалась уверенно и хмуро.

— Кто это? Новая служанка?

Кивнула она на меня, не давая даже возможности открыть рот. Рядом защебетали другие медведицы, что слаженно до этого резали лапшу из теста.

— Нет, великая мать. — От стайки работающих отлипла высокая, коренастая женщина с множественными косичками, вытерая руки о передник, она мимолетно глянула на меня, а потом снова на свою госпожу, неуверенно так: — Это… жена Третьяка. Он привел ее на рассвете, прежде чем уйти на охоту.

— Шутить вздумала, Олена?

Сцепив плотно зубы, недовольно фыркнула старшая медведица. Но женщина с русыми волосами, зелеными глазами поджала губы, снова глянув на меня. Я уже было хотела поприветствовать мать… мужа.

Как та шагнула ко мне и грубо ухватила за ворот платья, дернув того до треска в сторону, обнажив тем самым плечо.

Синий огонь полыхнул в глазах медведицы. Словно тряпичную куклу она отшвырнула меня от себя. Так что я полетела на пол.

— Где Гром?!

Рявкнула она так, что все на кухне подпрыгнули. Никто не посмел ответить, пряча взгляд. Полоснув по мне напоследок взглядом, она зыркнула, как змея, и, подхватив подол платья, стрелой двинулась на выход. За ней две служанки.

А мне… никто не помог подняться. Что ж, только тогда я поняла, о чем мне пытался растолковать Мирон.

В тот же день, проходя мимо кузнечного дома, я услышала интересную для себя беседу. Которая быстрее уж напоминала ссору.

— Вы наплели на мою волю?! Снова растоптали в грязи?! Не бывать этому! Уведи это человеческое отребье с глаз моих, пока я ее на куски не разорвала!

— Это жена Третьяка, а не моя! С ним и говори.

Спокойно подметил высокий мужчина в сером кафтане, он неспешно точил нож.

— Ты вождь — Гром!!! Твое слово — закон! Изгони эту поганку! Так я сказала!

Устало отставив свой нож с широким лезвием в сторону, бер поджал губы, очевидно поминая про себя брата добрым словом.

— Ты меня не слышишь? Я сказала…

— Я ему говорил. — резко поднялся на ноги бер, нависнув над матерью. — Но он непреклонен! Сказал, либо она остается, либо они уходят оба!

— Неблагодарный мальчишка! — в сердцах фыркнула медведица, со злостью отшвырнув все металлические заготовки на столе, даже не поморщившись. Вот это пугающая сила. — Выгони ее, Гром! Пока его нет. Я тебе как мать приказываю. Не гневи меня! Иначе…

— Хватит! — точильный камень в руке бера затрещал от его злости. — Я не полезу через брата! Законов предка он этим браком не нарушил! Хочешь кричать и требовать что-то, матушка? Дождись Третьяка! Меня не трогай!

— Подслушивать — дурное дело, разве тебя, человек, этому не учили?

Подпрыгнув на месте от тихого мужского голоса, я сглотнула. Передо мной, очевидно, стоял бер. Так сильно похожий на Третьяка, только чуть суше. Высокий, слегка узловатый. Волосы чуть темнее, чем лисий мех. Очи… такие же ледяные, как у их матери. Только не такие злые, что ли?

Аккуратная бородка и бесцветное выражение лица бера придавали ему суровости. Я чувствовала себя нашкодившим котенком перед хозяином.

— Прошу меня простить. Я мимо проходила.

— Почему ты здесь, а не в главном доме? — слегка приподнял он бровь. Я же затруднилась с ответом. Женщины в том доме делали вид, что меня нет. Не разговаривали, не отвечали на вопросы. А Мирон куда-то запропостился.

— Я… ну…

Ответить не успела, мужчина быстро потерял ко мне интерес, позвав кого-то.

— Юлана!

— Да, господин Тихомир! — из соседнего добротного сруба выбежала молодая женщина. С косами, косынкой, в добротном платье. Румяная, зеленоглазая.

— Проведи жену моего брата в дом, да найдите ей дело. Нечего ей по двору шляться.

И ушел. Просто развернулся ко мне спиной и зашагал к кузнечному дому. Женщина подошла ко мне ближе, сморщила личико, оглядев с ног до макушки. Но заговорила я первой.

— Я — Наталка.

— Ох, Наталка, тикать тебе стоит… тикать.

В главный дом меня отвели и работой наградили вдоволь. Так что макушки своей не видала от вороха грязной кухонной утвари, горшков для печи и глиняных сковород.

К вечеру мои руки распухли и покраснели от песка и холодной воды, коей я омывала посуду. Но и здесь мои мучения, как оказалось, только начались.

Шел пятый закат от того дня, как мой муж ушел выслеживать странную тварь, оставив меня в родительском доме. За это время мои руки покрылись ранами. Плечи — синяками, а колени — уродливыми кровоподтеками.

Высокие и сильные медведицы часто меня задевали плечом, наступали на ноги, могли «случайно» налить кипятка в миску, где я намешивала тесто. Меня не любили. Меня травили и по-тихому издевались.

Мирон был прав, сюда ему не было прохода, а в двор не пускали меня. Только главный дом. Сама госпожа Власта даже глянуть на меня не сочла нужным.

День ото дня все мое желанье понравиться семье мужа утаила практически до конца. Только переживание за Третьяка и не позволяло мне впасть в уныние. Каждый день я просыпалась в ожидании весточки от него. Но пока все молчали.

А меня по-прежнему гнобили и заваливали работой. Видят боги, даже родная мать так надо мной не издевалась.

Весь дом уже спал, замужние женщины ушли к своим мужьям, девки к родительским домам. Я же осталась доделывать работу. Ушлая Олена раздавала мне каждый день тяжкую работу, и стоило мне поднять на нее возмущенные очи, как она причитала: «Добрая невестка не гневит свекровь». Я и не хотела ту гневить. Но уже сил терпеть не было.