Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 13

Лодыжку нежно ощупали. И словно дыхание мороза окутало кожу, потом и плоть, аж до кости. Я перестала ощущать что-либо. Только руки незнакомца твердо обхватили ногу и дернули на себя лодыжку.

Раздался тонкий хруст. Он вправил мне кость.

А у меня кожа покрылась ледяной коркой, и отнюдь не от чужой магии. А потому что воспоминания словно приливом затопили сознание. Только два целителя могли так виртуозно вправлять кости. Стешка, которая померла, и…

— Чернозар.

Резко распахнула я очи. И слезы крупными горошинами потекли по щекам. Потому как передо мной сидел на коленях именно он. Да, капюшон, наброшенный на голову, бросал тень на лицо, и все же спутать эту синеву глаз, словно ночное небо, было нельзя.

Это был он.

— Чернозар…

Всхлипнула я, не удержав эмоции, и перевязанные руки потянула к его лицу, дабы коснуться колючей щеки. Позвал. С горечью хмыкнув.

— Ну, здраствуй, Наталка.

*****

Не то чтобы я думал, что один дюжину разбойников раскатаю в лепешки и обжарю на костре. Да чего уж там, я так и думал! Правда, не видала эта землица давненько разбойников с такими навыками.

Думается мне, что вся дружина князюшки нервно дышит в сторонке по сравнению с этими ребятками. И как, интересно мне, затерялись они в этих лесах?

Одно ясно как белый день. Нечисто здесь что-то. Дрались со мной одни. С прикрытыми лицами, крепким ударом и опытом в бою. А те, что тявкали в повозке, как крысы попрятались по кустам и лишь громко фырчали.

Ну не тянут эти темные плащи на разбойников, уж наемники — то да. Горестно мне маленько, что скрутили они меня. Хотя на это и была вся задумка. Зря мы что ли с Мирошей разными путями пошли? Таков был план: «Разделяй и властвуй». Поймают одного и расслабляться вечером у костра, а уж второй под тенью ночи аккуратно свернет пару голов у кострища.

Так делали не раз. И работало. В этот раз неувязочка вышла в одном. Черноокая хоть и держалась молодцом, но умудрилась ножку подвернуть и приложиться головкой об березку. С легкой руки одной падали! Ну ничего, я его запомнил.

Просыпаясь в вражеском плену, я снова поймал себя на невеселых мыслях. Обычными разбойниками здесь и не воняет. Больно хорошо они наловчились связывать, и путы мои непростые. Видать, веревка замочена в отваре из рябины.

Вот ведь черти всех темных богов!

Равномерно прогоняя воздух через легкие, я старался не поддаваться ярости. А как хотелось! Ух, как бы я сейчас порезвился! Головушек бы оторвал море!

Одно останавливало — черноокая печалька. Не о себе, а о ней думать надо было. Не дай боги меня все-таки порешают, так ее по кругу пустят.

Посему и крепись, Третьяк. Жди ночи и Мироши. Жди смиренно, успокаивая раны душевные запахом свежей ели, исходящим совсем рядом. Стало быть, подруженька моя по несчастью совсем рядышком. И это хорошо. И мне от этого спокойнее.

Обычно я получаю удовольствие, когда сам наказываю своих недругов. А тут, каюсь, хруст шеи этого смердящего пса мелодией гуслей раздался в ушах. Быстрее почуял звериным чутьем приближение чего-то темного. Кажись, маг. И не по мою душу.

К черноокой подошел. Высокая фигура, спрятанная под кожаным плащом, опустился перед спящей чернявой и робко, словно самый нежный цветок, огладил пальцами по бледной щеке.

Такая нежность не к месту, что аж кровь забурлила в жилах. Пальцы против воли сжались в кулаках, и не будь веревки обмочены отваром из-под рябины, порвал бы к чертовой матери! Потому что нечего к спящим девкам лапы свои совать!

Слава богам, лапища свои с нее убрал. А сам не отошел. Будто измываясь над моей выдержкой, незнакомец потянулся к подолу платья. Только попробуй, падаль! Я прям здесь медведем обернусь, и уж тогда…

Но зеленная ткань платья обнажила лишь утонченную щиколотку, которую незнакомец освободил от обуви и белого носочка. Незамысловатыми движениями, словно чародей, он вправил ей кость, вырывая из полуприкрытых женских уст тихий вздох.

Замерли его пальцы на ее ноге, когда черноокая пораженно выдохнула, с надрывом в голосе:

— Чернозар.

И снова повторила, на сей раз широко распахнув по-детски крупные очи. Крупные горошины слез, словно у дитя, скатились по щечкам.

Хриплый, словно несмазанная колесо телеги, голос стал ей ответом.

— Ну, здраствуй, Наталка…

— Живой…. — всхлип, — Как же так… Как… Ты же… сгинул…

Не могла она связать и двух слов, задыхаясь плачем.

— А я и сгинул. — хмыкнул он, вытерев пальцем ее слезинки. — Только Снежка решила, что рано мне еще…

— Черный, не время.

Тихо шикнул тот второй в черных одеждах, что вырубил, кажись, меня в болотах. Принюхался, чудится мне в его запахе что-то родное. Да понять не могу чего. Звериное или душевное?

И вправду ко входу толпой пошли ободранные в одних лохматиях мужички. Во-о-от эти сразу видно разбойники! И не стыдно теперь за них…

Немытые, лохматые, зубы свои растеряли, видать, по дороге. Аж красотень. И не острить бы мне, у самого не ахти как хорошо. Да только у меня где-то на свободе Мироша бродит. Нам бы с тобой, черноокая, продержаться. Совсем малость.

— Прикрой очи, милая.

Тихо проговорил он черноокой. Как он ее назвал? Наталкой? Какое необычное имечко.

И та, странное дело, без пререканий послушалась. Тот второй дернул худощавого за руку.

— Не стоит ругань устраивать, да смуту сеять меж ними. Отдадим медведя, пущай его кровью упиваются.

Чего-о-о?

— Чернозар, нет! Прошу, нет… — тихонько, аки мышка, запищала чернокосая, вцепившись рукой в подол его плаща. — Он… Он муж мне…

Неожиданно ляпнула она, и все замерли в пещере.

Тот дернул головой и тяжко вздохнул. Решительно процедил:

— Зови Казимира, Ворон.

— Но, Черный, он не отступит, будет кровь.

— Давно она бурлит в его проклятых жилах, да просится наружу.

Есть идеи, к кому попали наша черноокая и острый на язык медведь? Я в ожидании ваших предположений.

— Я не ждал гостей, Черный. Уж извини, что не уважил караваем да всеми почестями. Только баня еще не остыла, и девки только разомлели. Ждут нас.

— Подождут.

Голос Чернозара прохладен, как осеннее утро. А еще видно, не проникся испугом. С места, куда меня привязали, мне не шибко видно, сколько разбойников наведались. Но определенно опасаться стоит.

Люди сами по себе существа паршивые. Гнилые. Они ненавидят чародеев, оборотней всех мастей. Потому что слабее их. А когда люди слабее, то они идут толпой. Призрачная, глупая вера, что это их спасет.

А вот отчаявшиеся люди — это уже проблема. Потому что терять им нечего, и голоса разума им не слышно.

Не ведамо им только одного, что более безумного человека, чем Чернозар, этот мир не знал. Он был лучшим карателем западного фронта. Палач, благословленный самим Перуном и поцелованный в чело самой смертью. Совершенный меч возмездия в руках воеводы. Пока тот сам не испугался силы в своих руках. И решил его от греха подальше уничтожить. Только вот…

Воеводу небось земленные черви дожевали в канаве, куда бросил обезглавленный труп князь, а Чернозар стоит передо мной. Живой, в плоти и крови.

— Дерганный ты какой-то, Черный, меня почем зря с важного дела срываешь. Нехорошо это… ой как нехорошо. Братков моих обижаешь. Честно награбленных трофеев лишил. Неужто тень на мою власть в здешних краях бросаешь?

Хриплый мужской голос был немолод, слегка тянул слова, будто язык размяг от медовухи. Совсем недалеко раздалось фырканье не меньше дюжины лошадей. Недавно прибывших.

Атмосфера накалялась, словно в печи у кузнеца. Я отчетливо слышала аромат энергии смерти в воздухе. Чернозар не в духе. Точнее, в том самом смаку — убивать.

— Твою власть, Казимир? — Несмешливое издевательство раздалось в прохладном тоне того самого спутника Чернозара, одетого во все черное. Что молчаливой тенью недавно нависал над плечом целителя-смертника. — Тебе верно, горячий пар в голову ударил? Или ты запамятовал, кто перед тобой?!