Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 14

Сталь тонкой стружкой сорвалась с властного тона мужчины. Он потихоньку покидал объятия спокойствия и начинал закипать. Один Чернозар молчал в свойственной манере каждого целителя — он выжидал удобного момента. Примерялся, концентрировался, почти уверена в том, что напевал колыбель смерти про себя.

Да, у юноши был чарующий голос, которым он изредка исполнял чудесные, сказочные баллады. В те редкие моменты, когда не приходилось убивать по жестокому велению воеводы.

— Власти меня наделил Семигрешник! А вы всего лишь его верные псы! Что выполняете его волю! Рабы!

— Отданы тебе были, Казимир, эти земли не просто так. А за особым надом. Как и перечень законов, уставленных Семигрешником, ты слыхал. Только весть дошла до его ушей, что плевать ты хотел на них. И беспредельничаешь в здешних краях.

Словно рассказывая сказку, начал Чернозар, и все утихли. Прислушиваясь к его словам, казалось, даже ветер затих.

— Брехня всё это, моих недругов!

Рявкнул злобно, судя по голосу, тот самый Казимир, да только уловила я в конце его слов, словно маленькие песчинки песка на дне чаши с водой, страх. Он золой рассыпался по ветру, давая всем знать, что мужик врет.

— Что простой люд в страхе держишь?

— Не было такого!

— Что убиваешь их, словно косу косишь, справа налево?

— Может, и выпустил кишки одному-другому! Да в назидание остальным!

— И девок на тракте не отлавливаешь и себе на потеху забираешь?

Мерзкий смех сорвался с губ новопришедшего.

— Раз Семигрешник сам бабами брезгает? А его псы? Ты ли меня в морали упрекать будешь, Чернозар? Молва ходила, что тебя и три девки не насытят в постели, хех!

Невольно вздрогнула от этого пронзительного смеха. Мерзкого, отдающего смрадом немытого, похотливого тела. Его сальным взглядом. И похабными желаниями.

— Правила, написанные кровью нашего с тобой хозяина, говорят, что баб можно брать только тех, что добровольно нарекли себя подстилками. Будь то это за тяжкие провиности или дабы погасить долг, занятый у нас. — спокойно проговорил Чернозар. — А ты девок для своих утех портишь. Причем не по понятиям нашего хозяина и людским. Это называется беспредельничельством. Подняться на ложе своего господина и насрать там. Казимир.

— Девки сами приходили! Продавали свое тело. Я им золота взамен! Всё чин по чину! Времена лютые, а им не все равно, под кого подстелиться, под боярина аль меня?

— Врешь, собачий потрох, как дышишь. — фыркнул с усмешкой черный целитель. — Девка, что твои черви сегодня запреметили и права на нее качают, другое говорит.

— И веры у тебя есть насчет ее брехливых слов?!

Возмутился ужаленный в нежные чувства мерзавец, но Чернозар его мигом осадил.

— Тон убавь, Казимир. Я тебе не твои меховые вши, что сейчас за твоей спиной хмельные качаются. Или это их от страха трясет?

— Не пойми меня нескладно, Черный! Только мое слово ты поставил ниже говора этой сучки…

— Ее слова для меня поприятнее будут.

— Так приглянулась она тебе? Аль да? Так забирай! Зачем омрачать пустым говором этот день.

— На попятую едешь?

И тут этот самый Казимир совершил лютую ошибку, что стоить ему будет дорого. Одной оторванной башкой вряд ли отделается. Пытать Чернозар умел — лучше не придумаешь.

— Ты что, Черный, сдумал меня на моей земле в угол загнать?! Чтоб я перед тобой, молокососом, оправдывался! Да я сейчас эту девку при тебе разделаю! Мой это лес, мои законы! Я здесь хозяин! Я!!! Ну чего стали, остолопы?! Порубайте его и дружков его в муку! Да покрасивее, дабы бошки Семигрешнику отправить!

— На этой поляне достаточно свидетелей твоего раздора, Каземир. А я всего лишь исполняю приказ. Да примет Мара эту кровь за честным откупом!

Последние слова Чернозара утихли в воплях разбойников. Я мало что поняла из их рассказа, но то, что во дворе пещеры развернулся нешуточный бой не на жизнь, а на смерть, не вызывало сомнений.

Впрочем, с тремя долгими зимами за плечами в самом разгаре военных баталий мне не нужно было видеть, чтобы осознать простую истину: чем больше крови впитывает в себя весенняя земля, тем сильнее распыляется Чернозар.

Чудное дело, но пока что я не чуяла его чар. Лишь лязг клинков, болезненные стоны и последние всхлипы тех, кто захлебывался в собственной крови. А напротив, распятый меж двух вбитых в землю бревнах, безмятежно свисал укутанный сном медведь. Даже не зная, какие страсти кипят в Яви.

Со страхом и болью пополам я поджала к себе коленки и затихла, словно мышка под половицами. Молясь про себя лишь за одно: пусть все закончится и нас не затронет. Боги, молю! Я устала от всего! Я просто желаю мирной жизни.

Зависать возле печи по полдня, месить тесто, стирать белье у ручья. Нянчить ляльку. Разве не заслужила я подобную малость после всех жизней, что спасла?!

Если нет, то что надобно сделать вам по вкусу, дабы заполучить такую жизнь?!

По щекам потекли такие позорные слезы. Я просто устала.

Бой затих где-то там вдалеке, я и не заметила когда. Просто по пещере стали рыскать те самые высокие фигуры, облаченные в черные одежды. Они старались не смотреть на меня. Всегда молчали, что-то передвигали. Уносили, приносили. И все же я чуяла изредка на себе их взгляд. Изучающий, любопытный.

Всколе в воздухе запахло гарью — горела плоть из мяса и костей. Похоронный костер.

Совсем рядом раздались усталые мужские голоса.

— И будем ради этих крыс хворост тащить да кострища разводить? Сбросить надо зверью дикому на съедение, и поделом им!

— Слыхал, что Влах молвил? Хворь лютая по этим землям шерстит. Все в хищников клубиться. Дуреют от нее и волки, и кабаны… Все, кто способен плоть сожрать. Оставим трупы, и те распотрошат их… И разнесут по лесу. Всех заразят.

— Думаешь, то, о чем молвила ведьма, сбывается?

— Не дай боги.

— Пущай уж «даст», да и нам чего перепадет. Аль верить ее сказу.

Непонятно мне было, о чем они говорят. Да и не вникала я в их смысл. Повернув голову на бок, взглядом бездумно сверлила грубую стенку пещеры. Темную, с тонкой порослью растительности на ней.

Так засмотрелась, придя в себя, что и не заметила, что более не одна. Лишь когда мужская широкая ладонь потянулась к моему лицу, убрав косу за плечо, испуганно ойкнула. И подалась в сторону, больно приложившись плечом об стену.

Подняла очи на мужчину. Это был тот, что затаился за плечом Чернозара коршуном, пока тот мне кость вправлял. Необыкновенные серебристые, словно сама луна, очи рассматривали меня пристально. Будто желая проникнуть под кожу. Будто я что-то прячу, и он отчаянно хочет узнать что.

Пусть и будучи на корточках, мужчина возвышался надо мной на добрую голову.

Черный зрачок вокруг серебристой радужки увеличился и запульсировал, как у змеи, когда я глянула прямо в его очи.

— Пойдем. Черный тебя зовет.

Меня ухватили за локоть и грубо потащили на выход. Робкая заря, нежно-розового цвета, словно цветы вишни, окрасила горизонт. Близилась ночь, и пусть над верхушками деревьев вглубь леса возвышался дым от поминального костра, возле пещеры мужчины сложили еще два костра. Над одним уже томились насаженные на тонкие прутья куски крольчатины.

Едва ли я поспевала за его широкими шагами и чуть не споткнулась, когда меня подвели к одному из костров. Там, у поваленного дерева, на корточках ковырялся веточкой в углях Чернозар.

— У меня пару бойцов ранены. Осмотри, Наталка.

Сказал уставшим голосом, не поднимая взгляда. Вырвав локоть из захвата сереглазого, я отошла инстинктивно на шаг и обняла себя руками за плечи.

— А потом что?

— А потом мясо дойдет на огне, и мы с тобой поговорим…

— Скажешь, по душам?

Заломала я вызывающе бровь, не успев прикусить вовремя язык.

— Нет у меня души, милая. Аль не ведома тебе?

Фырчит он со злой усмешкой, глядя на меня из-под ресниц. Не считаю умным продолжить спорить. Свежи воспоминания, как меня чуть не снасильничали вновь.