Повтор (СИ) - Каляева Яна - Страница 12

По счастью, у меня есть секретное оружие… Звоню Оле:

— Слушай, я в седьмой больнице, и у меня тут человек в коридоре помирает, а они не чешутся. Сильные боли в животе… Да, наверно, аппендицит, и хорошо если не перитонит уже. Ты ведь наверняка кого-нибудь тут знаешь? Дерни за ниточки, а?

— Да-да, без проблем, — спокойно отвечает Оля. — Не волнуйся, тут отличное отделение хирургии, а аппендицит сейчас совсем просто оперируют. Сейчас вас примут.

Минут через десять в приемное отделение спускается круглолицый молодой мужчина; он слегка улыбается:

— Вы от Ольги Сергеевны? Поедемте в отделение, проведем осмотр… Вот, сажайте пациентку на кресло-каталку…

Только благодаря курсам по управлению гневом я удерживаюсь от того, чтобы не схватить этого самодовольного утырка за лацканы белого халата и не встряхнуть как следует. Слишком уж бесит его улыбочка…

Наконец что-то начинает происходить, Дашу возят по коридорам из кабинета в кабинет, а потом хирург подходит ко мне и доброжелательно сообщает:

— Острый катаральный аппендицит. Прямо сейчас прооперируем. Вы не волнуйтесь, операция типовая, прогноз благоприятный. Зачем тянули столько времени? Чуть не довели до перитонита…

Открываю рот, чтоб ответить — и тут же закрываю. Не дошло до перитонита — и ладно. Хотя заслуги этого богоспасаемого заведения в этом нет.

Обессиленно приваливаюсь к стене. Тупо наблюдаю за неторопливо идущей по коридору техничкой — она тащит за собой швабру, оставляя на потертом линолеуме неровный мокрый след.

Ко мне робко подходит какая-то женщина:

— Извините, а вы не знаете?..

— Извините, не знаю.

Только сейчас осознаю, что мы с Дашей тут не единственные неприкаянные пациенты. Люди бродят туда-сюда по коридорам, пытаясь добиться внимания медиков — как правило, безуспешно. У стен стоит несколько каталок с пациентами, к которым никто не подходит… Да что, черт возьми, здесь творится? Эту больницу я знаю — мама в ней дважды лежала и как-то я сам с воспалением легких загремел. Всегда это была нормальная больница. Не сияющий хай-тек из буржуйских сериалов, конечно — кафель кое-где на честном слове держался и санитарки могли нахамить на ровном месте. Но персонал работал, людей лечили, никто в коридорах не загибался…

Спящую Дашу вывозят на каталке, и тут в отделение врывается полная дама, подобная цунами. Дама орет:

— Что с моей дочерью? От чего ее лечили? Как прошла операция? Куда ее теперь отвезут? Что с ней будет? Чего ей нужно?

Врач пытается ответить, но энергичная дама не слушает его, хватает за рукав, орет свои вопросы прямо ему в лицо. Потом бросается к дочке:

— Дашенька, господи, я так испугалась! Ну все, все, зайчонок, мама здесь, мама о тебе позаботится… Чего встали столбом⁈ Моя дочь у вас так и будет в коридоре лежать? Быстро везите ее в палату или куда там! Или я жалобу в Минздрав подам!

Смотрю на потную взъерошенную женщину, и что-то медленно щелкает у меня в башке. Она орет, суетится, нервничает — то есть ведет себя ненормально. Но именно такое поведение нормально для родителя, чей ребенок только что едва не умер. И при этом… ненормально для этого места. Для этого коридора, для этой больницы, для этого города.

Да, она же только что приехала.

Дашу отвозят в палату, перекладывают на койку. Сумасшедшая — или, наоборот, нормальная? — мамаша чуть успокаивается. Оставляю ей свой номер и прошу сообщить, как только будут новости.

Дашина мама звонит часа через три:

— Алё, Александр? Ну, у нас все хорошо, все в порядочке. Дашуля проснулась, водички попила. Доктор сказал, нормально прошла операция, простая совсем. Послезавтра Дашулю выпишут уже. Шрамы крохотные, быстро заживут. Александр, спасибо большое вам, не знаю, что бы мы без вас делали…

Моя рука, держащая телефонную трубку, чуть заметно дрожит. Голос у Дашиной мамы… счастливый.

— Оля, у тебя следующая смена когда?

— Через три дня теперь, я ж до сих пор на полставки. Красота — учеба закончилась, можно валяться в постели сколько хочется…

Не похоже это на Олю — такая лень.

— Давай рванем за город, покатаемся по окрестностям!

— Что, среди рабочей недели?

— Какая рабочая неделя? У тебя смен нет, а я вовсе частный бизнесмен, сам себе хозяин!

Кривлю душой — вообще-то мне кровь из носа надо быть в офисе, а то эти сонные мухи там без меня такого наворотят… Но вывезти Олю из города кажется сейчас важнее.

— Да ну, Саня, зачем нам куда-то ехать? Чего мы там не видели, церквей этих? Толкаться по жаре среди туристов?

Оля потягивается, как бы случайно сбросив с себя одеяло… В любой другой день это было бы невероятно соблазнительно, но сейчас моя голова занята другим.

— Да откуда туристы — середина рабочей недели же! Поехали, погуляем в красивых местах, развеемся!

— Не, Сань. Мило, что ты предложил, но я не хочу… Дома дел куча. И вообще…

Ломаю голову — в Олином это характере или не в Олином? Особой тяги к путешествиям у нее никогда не было, но обычно, когда я что-то предлагаю, она меня поддерживает.

Я не успокоюсь, если не узнаю. Похоже, пора идти на крайние меры… Закрываюсь на балконе и набираю Федю:

— Привет, ну как оно в лагере? Ага, понятно, здорово, рад за тебя. Извини, что отвлекаю, но мне нужна твоя помощь…

Нехорошо, конечно, подговаривать ребенка врать матери, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Через пол часа Оля выходит из кухни, где готовила завтрак:

— Представляешь, Федька сейчас звонил. Он там выиграл какой-то отборочный конкурс, и его хотят в соседний областной центр везти на соревнования. Но не могут, потому что я не подписала доверенность или что-то в таком роде. Глупости же, правда? Я им кучу бумажек подмахнула уже. Разберутся ведь как-нибудь?

Делаю страшные глаза:

— Оль, а как они разберутся, если нет доверенности?

— Ну не знаю… Может, я пустой лист подпишу и экспресс-почтой отправлю, а они там впишут все что нужно?

— Ага, а потом обнаружишь себя с кредитом на сто пятьсот миллионов?

— Так не хочется ехать…

Вот это уже совершенно точно странно. Оля — не идеальный человек, но она всеми силами стремится быть идеальной матерью, и сейчас это стремление борется в ней… с чем?

С тем, что овладело моим городом.

Бессовестно давлю и манипулирую:

— Ты понимаешь, что Федя уже год фанатеет по гейм-дизайну? Это не глупое хобби, а отличная профессия, между прочим, одна из самых высокооплачиваемых! И он не из-под палки этим занимается, а в самом деле горит. Хочешь, чтобы он пропустил соревнования, к которым, считай, год готовился? Из-за того, что тебе некогда подпись на доверенности поставить?

Олин взгляд беспомощно гуляет по комнате. Надежнее, конечно, было бы соврать, будто Федя заболел. Но такого Оля потом не простит.

Додавливаю:

— Тут всего-то двести километров. Быстро обернемся. Давай, одевайся. К вечеру уже дома будем.

Оля не находит аргументов и начинает медленно и неохотно, словно рабыня на плантации, собирать вещи. Я понимаю, что это уже практически насилие, но чем иррациональнее ведет себя Оля, тем сильнее я убеждаюсь, что из города ее нужно вывозить любой ценой.

Болтая что-то отвлекающее, тащу ее к машине, заталкиваю внутрь, пристегиваю. Рву из города — не на то шоссе, которое нам нужно, а на то, куда проще выехать; Оля ничего не замечает, ее взгляд блуждает по сторонам, рот открывается и тут же закрывается — словно ей нужно что-то сказать, но она не знает что.

Останавливаемся на светофоре. Оля начинает судорожно копаться в сумочке и бормотать:

— Я забыла… Что-то же я забыла… Надо вернуться, Саня, надо сейчас же вернуться домой.

Она тянется к внутренней ручке. Ору:

— Си-идеть!

Оля затихает. Никогда на нее не кричал.

Проезжаю пешеходные переходы на красный и отчаянно превышаю скорость — пусть потом придут штрафы на половину зарплаты. Табличка с перечеркнутым названием города остается позади. За окном мелькают пригороды, потом деревеньки, и вот, наконец — поля. Оля смотрит перед собой пустыми глазами, а потом безо всякого предупреждения начинает вдруг не плакать даже — рыдать, отчаянно и громко, как двухлетний ребенок.