Русь. Строительство империи 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 33

Да уж. Не ожидал такого. Около сотни снарядов сделали свое дело. Если сейчас киевляне не потушат пожар, то город просто весь сгорит.

Веслава подбежала ко мне, глаза ее блестели от азарта.

— Сфендослав на стенее, — сказала она, задыхаясь. — Кричит на своих. Драган с ним, тащит его вниз.

Мои губы дрогнули в усмешке.

Я смотрел на Киев. Огонь пожирал стены, дым застилал башни.

Пламя, что лизало деревянные бревна, уже не было просто вспышкой — оно превратилось в жадного и ненасытного зверя. С треском и шипением горючая смесь, которой начинялись кувшины, пожирала все, до чего могла дотянуться. Сначала огонь казался управляемым: он цеплялся за башню слева от ворот, лениво пробовал дерево на вкус, оставляя черные подпалины. Но стоило ветру подхватить искры, как пламя рванулось вперед, будто живое существо, почуявшее добычу. Я наблюдал, как багровые языки взбираются выше, обнимают бревна, превращая их в уголь. Дым поднимался густыми клубами, заволакивая небо, и даже здесь, в лагере, я чувствовал его едкий запах — смесь горелого дерева, смолы и чего-то еще, почти живого, как крики людей за стенами.

Киев горел.

На башнях замелькали тени. Киевляне метались, пытаясь сбить огонь водой. Кто-то лез по лестницам, кто-то кричал, размахивая руками, но все было напрасно. Пламя не знало жалости. Оно цеплялось за сухие доски, прогрызало их насквозь, и вскоре одна из башен — та, что ближе к воротам, — начала крениться. Бревна, обугленные до сердцевины, трещали, как кости под ударом топора. Раздался глухой стон дерева, а потом — оглушительный грохот. Башня рухнула, подняв в воздух сноп искр и облако черного дыма. Я услышал, как дружина за моей спиной замерла, кто-то даже засмеялся.

Кажется, зря я арбалетчиков отправлял мешать тушить пожар. Но кто ж знал?

Стена, которая казалась такой несокрушимой утром, теперь превращалась в головешки. Огонь шел по ней, как волна, оставляя за собой лишь тлеющие остовы. Там, где еще недавно стояли лучники, теперь плясали языки пламени, пожирая их позиции. Я видел, как один из них попытался сбежать, но споткнулся и исчез в дыму. Деревянные ворота, укрепленные железом, держались дольше, но и они начали поддаваться. Смола, которой их пропитали, вспыхнула ярким оранжевым светом, а вскоре створки начали прогибаться, трещать, а потом — с ужасающим звуком — лопнули. Огонь ворвался внутрь.

Атака, которую мы готовили для штурма больше не нужна. Все решил этот огненный залп.

В лагере воины заворожено глядели на пожар. Катапульты стояли молча, их рычаги опущены. Кувшины с горючей смесью лежали нетронутыми — их больше не требовалось. Да и осталось то их с десятка два, не больше.

Киев горел. И это было не просто зрелище — это была победа, добытая огнем.

Пламя перекинулось дальше, за стены. Я видел, как огонь лизнул крыши домов, теснившиеся у крепости. Солома вспыхивала мгновенно, и вскоре дым поднялся уже не только от стен, но и из глубины города. Крики стали громче — теперь это были не только воины, но и простые люди, чьи жизни рушились вместе с их хижинами. Ветер, что дул с юга, разносил искры.

Пожар вышел из-под контроля. То, что началось как удар по Сфендославу, теперь грозило стереть Киев с лица земли. Я прищурился, глядя на стены, превратившиеся в черные скелеты, торчащие из земли. Бревна лежали кучами углей, тлеющих красным светом. Башни были объяты дымом, и даже железные скобы, что держали их, начали плавиться, капая вниз, как слезы.

Добрыня подошел ко мне с мрачным лицом.

— Княже, — сказал он тихо, — город горит. Если так пойдет, от Киева ничего не останется.

Я кивнул, не отводя глаз от огня.

— Мы сейчас ничего не можем сделать, — ответил я. — Сфендослав сам выбрал свою участь.

Он промолчал, теребя бороду. Ярополк стоял неподалеку, глядя на пожар с каким-то странным выражением боли. Это был его дом. Но он не сказал ни слова.

Такшонь, напротив, ухмылялся, глядя на пламя. Его венгры уже обсуждали, что возьмут из пепла, если что-то уцелеет.

Огонь ревел, заглушая все звуки. Стена лежала в руинах. Местами бревна еще держались, но их основания обуглились, и они падали одно за другим. Я видел, как киевляне на стенах бросали попытки тушить пожар — вода испарялась, не долетая до пламени, а дым душил их раньше, чем они успевали что-то сделать. Кто-то прыгал вниз, в ров, надеясь спастись, но большинство исчезало в огне.

Огонь сделал больше, чем могла бы моя армия. Штурм, копья, мечи — все это стало ненужным. Киев падал не под натиском дружин, а под тяжестью собственного пламени. Я смотрел, как дым застилает небо, как последние башни рушатся, как стены превращаются в головешки. Это был конец.

И, возможно, конец самого города.

Солнце клонилось к закату. Пожар разгорался все сильнее.

Ночь упала на лагерь тяжелым покрывалом, заглушая шум киевского пожара. В ночи он горел еще более величественно. Я стоял у шатра, глядя, как дым поднимается над городом. Ярополк смотрел с некой долей жалости на все это. Впрочем у Такшоня был такой же взгляд. Уверен, что мотивы у них абсолютно разные. Я приказал армии ждать утра. Войско улеглось спать, выставив дозорных.

Я повернулся к Веславе. Она стояла у частокола, глядя на город с суровым лицом

— Зови лазутчиков, — сказал я тихо. — Пора.

Она кивнула, не спрашивая зачем, и умчалась к лесу, где ждали ее подчиненные — двенадцать воинов из «Тайной гридницы». Я подошел к шатру, взял плащ потемнее. Ратибор нашел меня, будто чуял, что я задумал.

— Идешь? — спросил он, глядя на меня из-под капюшона.

Я кивнул.

— Пойдешь со мной?

— Духи велят, — ответил он.

Я хмыкнул. Ратибор и его духи — надежнее нет. Мы вышли к лесу, где Веслава уже собрала лазутчиков. Двенадцать теней в темных плащах, с кинжалами за поясом, стояли молча, глядя на меня.

— Слушайте, — сказал я, понизив голос. — В Киеве суматоха. К сожалению, Сфендослав жив. Он держит оборону. Мы идем туда. Нужно срубить голову врагу, лишить их князя.

Лазутчики не проронили ни звука.

Мы двинулись через лес, обходя лагерь. В том месте, где тени деревьев скрывали нас от глаз киевлян на стенах. Ночь была темной и холодной, ветер шумел в ветвях, заглушая наши шаги и раздувая пламя пожара в Киеве. Лазутчики шли бесшумно. Веслава держалась рядом, а Ратибор замыкал строй. Я вел их к рву у западной стены — туда, где огонь еще не добрался, но где стена была самой низкой.

Мы вышли с края леса.

Лазутчики поползли ко рву. Ров — одно название, воды где-то по колено. Большей сложностью для нас был ил, который мешал ходить по дну. Стараясь издавать как можно меньше шума, мы прошли это место. Я шел первым. Ратибор помогал Веславе и скоро мы все были у стены. Бревна здесь были подгнившими и старыми. С помощью «кошек», которые отлично показали себя еще в Совином, мы взобрались по стенам. Я пролез, цепляясь за гнилые бревна. За мной пошли остальные, и мы оказались внутри — в темном проходе под башней, где пахло сыростью и дымом.

Я шел вперед, держа кинжал наготове. Возле стены была лестница вниз. Где-то в стороне кричали люди Сфендослава. Лестница вывела нас к складу. А чуть дальше виднелся богатый терем. Вряд ли это княжеский.

Глава 17

Киев, объятый пламенем, напоминал гигантский погребальный костер. Отблески пожара плясали на стенах терема, куда мы пробрались — я, Ратибор и двенадцать лазутчиков Веславы. Мы двигались бесшумно в этом лабиринте узких переходов и лестниц, ведущих к богатому терему, затерянному в глубине киевских кварталов. Запах дыма впитывался в одежду.

Терем, как подсказала нам Веслава, принадлежал Болеславу — одному из самых влиятельных киевских купцов, члену Вече, человеку, чье слово имело вес в городе. Именно он был среди переговорщиков-парламентеров. По сведениям, добытым лазутчиками, Болеслав был недоволен правлением Сфендослава. Пренебрежение к мнению купеческого сословия подтачивало лояльность Болеслава к новгородскому князю, который выскочил из Переяславца с вестью о предательстве Ярополка. Не знаю что посулил Сфендослав этому Болеславу, но я хотел перебить его цену.