Русь. Строительство империи 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 32

Ярополк шагнул вперед, сжав кулаки.

— Киев мой, — ответил он, чеканя слова. — Я сын Святослава. Город принадлежит мне. Не по праву рождения, так по праву силы. Вече выбрало меня после смерти Игоря. Открой ворота, Сфендослав, и я войду один, без крови.

Сфендослав хрипло засмеялся. Он скрестил руки на груди, глядя на Ярополка с насмешкой.

— По праву? — переспросил он. — Вече нынче такое, — он неопределенно повел рукой, — вчера оно выбрало тебя, а сегодня оно выбрало меня правителем. Ты предал город, Ярополк, а теперь стоишь тут с чужаками. Киев мой.

Я смотрел на него с легким прищуром.

Вече? Значит, он заручился поддержкой бояр, пока Ярополк был со мной. Хитрый, как лис, наглый, как волк. Я перевел взгляд на бояр за его спиной, изучая их. Один — седой, с длинной бородой, стоял прямо, другой — низкий, толстый, нервно теребил пояс. А третий какой-то знакомец. Точно, Драган. Наемник, который помогал мне брать Совиное. Что он здесь делает?

Драган поймал мой взгляд, но не отвел глаз — только кивнул чуть заметно, как старому знакомому. Я нахмурился. И как это понимать? Он со Сфендославом. Это было понятно еще при прошлой встрече у Игоря. Но с этим новгородцем ему явно не комфортно.

Ладно, надо будет подумать на досуге. И выслушать их до конца.

Ярополк шагнул ближе:

— Вече не вечно, Сфендослав. Народ вспомнит, чья кровь течет в моих жилах. Открой ворота, или я возьму их сам.

— Ты, насколько я знаю, отрекся от рода, — отрезал новгородец.

Сфендослав фыркнул, повернувшись ко мне.

— А ты, Антон, — выплюнул он, растягивая слова. — Чего молчишь? Привел сюда своего пса Ярополка и думаешь, что Киев падет перед тобой?

Я выпрямился и заставил себя говорить спокойно. Ярополк сжал рукоять меча.

— Я не прошу, Сфендослав, — сказал я. — Я требую. Открой ворота сейчас, и моя армия останется за стенами. Никто не тронет город. Откажешься — и я отдам Киев на разграбление. Выбирай.

А чего мусолить-то? С такими надо говорить на языке ультиматумов.

Он замолчал, глядя на меня, его челюсть напряглась. Бояре за его спиной зашумели, переглядываясь, но Сфендослав поднял руку, заставив их замолчать. Такшонь хмыкнул за мной, явно довольный угрозой.

— Разграбление? Вот как заговорил, значит? — заявил он, оскалившись. — Вот твой истинный облик, Антон. Чужак, что привел на Русь пришлых волков.

Я хотел ответить, но заметил, как Драган наклонился к нему и что-то шепнул. Сфендослав глянул на Такшоня, потом снова на меня, и ухмылка его стала шире.

— Да, — продолжил он, ткнув пальцем в Такшоня. — Еще и венгры с тобой. Чего ждать от такого чужака, как ты? Ты не наш, Антон. И Киев тебе я не отдам.

Я пропустил его слова мимо ушей. Чужак? Пусть говорит. Я не ради его слов сюда пришел. Я повернулся к седому боярину — тому, что стоял прямо, с длинной бородой.

— Я даю вам время до утра, — сказал я, глядя на него. — Подумайте. Откроете ворота — Киев останется цел. Нет — и я сожгу его и отдам на разграбление. Выбирайте сами.

Сфендослав фыркнул, шагнув вперед.

— Нет никакого выбора, Антон, — сказал он, почти рыча. — Ответ уже есть. Нет. Киев не сдастся.

Боярин посмотрел на меня, потом на Сфендослава, кивнул, но ничего не сказал. Остальные тоже молчали. Я кивнул им в ответ, повернулся и пошел к лагерю. Добрыня, Ярополк и Такшонь двинулись за мной.

Мы отошли шагов на двадцать, когда Сфендослав крикнул в спину:

— Утро ничего не изменит, чужак!

Я даже не обернулся. Переговоры кончились.

В лагере я остановился у частокола. Ярополк сжал кулаки, глядя им вслед, и буркнул:

— Он украл мой город.

— Вернем, — сказал я.

— Разграбление, княже? — спросил Такшонь. — Мои воины уже жаждут этого.

— Посмотрим. Ждем утра.

Добрыня промолчал. Я повернулся к Киеву.

Лагерь гудел за спиной. Добрыня, Ярополк и Такшонь думали о своем. Ярополк — о городе, который был домом его отца, Добрыня — о штурме, что нам предстоит, а Такшонь — о добыче, на которую он мысленно зарился.

Я вдохнул холодный воздух, прогоняя слова Сфендослава из головы. Чужак? Пусть так. Главное — взять Киев.

Я повернулся к своему тысяцкому.

— Добрыня! Готовь катапульты. Если утром ворота не откроют, будем бить.

Он кивнул и ушел к обозу, где стояли машины. Ярополк посмотрел на меня.

— Они не сдадутся, Антон, — сказал он тихо. — Сфендослав их крепко держит.

— Тогда сломаем.

Он кивнул, сжав челюсть, и пошел к своим киевлянам. Такшонь хмыкнул.

— Сломаем, княже? — спросил он, ухмыляясь. — Или сожжем?

— Одно другому не мешает, — бросил я, не оборачиваясь и пошел к шатру.

Лагерь жил своей жизнью. Я обошел его, проверяя, как люди готовятся. Дружина тащила снаряды-кувшины к катапультам, самострелы с болтами лежали наготове. Веслава нашла меня у костра. Я грел руки, глядя на пламя.

— Лазутчики вернулись, — сказала она, садясь рядом. — В городе шум. Сфендослав людей на стены гонит.

— Сколько?

— Тысячи две, может, больше, — ответила она. — Лучники на башнях, копейщики у ворот.

— А бояре? — спросил я, вспомнив Драгана.

— С ним, — сказала она. — Драган тоже.

Я хмыкнул.

— Следи дальше, — велел я Веславе. — Если что-то изменится, буди меня.

Она кивнула и ушла. Солнце садилось, окрашивая стены красными бликами. На башнях зажигаются факелы.

Ночь опустилась над лагерем. Я лег в шатер, но сон не шел — в голове крутились переговоры, слова Сфендослава, лицо Драгана. Чужак. А кто он сам? Узурпатор, который украл город из-под носа Ярополка. Завтра все решится.

Утро встретило холодом, пробирающим до костей. Я вышел из шатра, умылся водой из бадьи и оглядел лагерь. Дружина стояла у частокола, самострелы в руках, катапульты готовы, кувшины сложены рядом. Киевляне Ярополка проверяли копья, галичане Такшоня седлали коней, я слышал, как он орет на своих, подгоняя. Я подошел к Добрыне, который стоял у катапульт, глядя на город.

— Ворота закрыты, — сказал он, щурясь на стены. — Ждут.

— Скоро начнем.

Я повернулся к Киеву, глядя на башни. Факелы догорели, но я видел тени людей — лучники, копейщики, все на местах. Сфендослав не открыл ворота. Значит, бой.

Сфендослав выбрал свой путь, и я выбрал свой.

— Готовь катапульты, — сказал я Добрыне.

Тысяцкий проводил последние приготовления. Катапульты выдвинулись на позиции. Ворота оставались закрыты, на башнях мелькали тени лучников. Катапульта выстрелила пробным кувшином с водой. Кувшин взмылся ввысь и с недолетом разбился в десятке метров от стены. Это вызвало смех у киевлян. Катапульты подправили цели.

Я сжал топор и повернулся к Добрыне.

— Время вышло, — сказал я. — Бьем.

Он кивнул, махнул дружине, и люди засуетились у катапульт. Я отошел в сторону, глядя, как воины подтаскивают кувшины с горючей смесью, как натягивают рычаги.

Дружина уже зарядила первую машину — кувшин лежал в ложке, готовый к броску. Добрыня глянул на меня, ожидая приказа. Я махнул рукой.

— Бей! — крикнул я.

Рычаг щелкнул, катапульта дрогнула, кувшин полетел к стенам, оставляя в воздухе темный след. Он ударил в башню слева от ворот — раздался треск, вспыхнуло пламя, и я услышал крики за стенами. Второй кувшин улетел следом, попав в саму стену — огонь лизнул дерево, дым поднялся столбом. Дружина заулюлюкала, натягивая рычаг третьей машины.

Я смотрел, как огонь растекается по стене, как тени на башнях мечутся в панике.

В течении часа снаряды летели один за другим. Киевляне в бесплотных попытках потушить пламя метались по стене. Деревянные стены охотно поддавались языкам пламени. Горючая смесь с шипением и треском пожирала бревна крепостной стены. Нужно им помешать организованно тушить пожар.

— Самострелы! — крикнул я, и воины подняли оружие.

Они прошли чуть дальше катапульт. На стене было зарево. Никто даже не пытался встретить моих арбалетчиков. Щелчки тетивы разорвали воздух, болты полетели к башням. Несколько таких залпов сократили энтузиазм в тушении пожара. А потом стало уже поздно тушить. Пламя с диким ревом начло вылизывать стены вместе с людьми. Я приказал арбалетчикам отступить.