Секс был. Интимная жизнь Советского союза - Александер Рустам - Страница 17

Это предложение поддержала товарищ Орлова из Мосгорсуда. Она поделилась собственным опытом: совсем недавно Орлова слушала дело восемнадцати женщин, обвиняемых в нелегальных абортах. Описывая стиль жизни этих «преступниц», Орлова поражалась, как они смеют не хотеть детей:

— Меня заинтересовал вопрос о тех причинах, которые в данном случае толкали всех их на преступление. Это все были люди с высшим образованием, различных профессий — юристы, художницы, мастера… Люди культурного интеллекта. По возрасту — от восемнадцати до двадцати восьми лет. Причем только две женщины имели одного или двух детей, а остальные детей вообще не имели. Причем условия у этих женщин таковы, что им было бы только радостью иметь ребенка!.. Материальное положение тяжелое? Или жилищные условия неустроенные? Ничего подобного. Только бы родить и радоваться детям!

Таким было мышление врачей и чиновников сталинских времен: они могли проявить сочувствие к тем, кто шел на аборт из-за суровых бытовых условий, но женщины, осмелившиеся по своей воле прервать беременность, заслуживали если не тюрьмы, то как минимум общественного осуждения. Сексуальность в глазах властей сводилась к обслуживанию воспроизводства населения. Использование профилактических средств допускалось, но не поощрялось (к тому же средства контрацепции были в дефиците), а искусственное прерывание беременности оказалось полностью запрещено. Такая ситуация била именно по женщинам: им полагалось и заботиться о предохранении, и в случае, если предохраниться не получалось, выбирать — рожать или идти к абортмахерам, рискуя собственной репутацией, здоровьем, а иногда и жизнью.

Впрочем, судя по приведенным выше словам о том, что аборт не воспринимался как преступление, общество тихо игнорировало сталинский запрет и всеми силами искало обходные пути для его нарушения. На заседании комиссии, о котором шла речь выше, товарищ Орлова рассказала, что в одной из московских больниц нелегальные аборты проводились практически в открытую:

— Одна из женщин-врачей принимала пациенток в больнице и производила аборт в кабинете, и тут же ей клали тысячу рублей на стол, и никакого контроля за этими историями болезни не было. И никакого контроля со стороны главного врача[61].

Медсестры той больницы, по словам Орловой, занимались тем же: «В консультации брали тысячу, делали вливание мыла, спирта, водки, пенициллина… Почему они оставались работать в выходной день? Никого не интересовало». Орлова даже упомянула сленг абортмахеров, своего рода шифр: «Если аборт не удался, говорили по телефону, что платье надо перешить. А если удался — „платье окончено, можете приходить и брать его“».

Дискуссии продолжались, но в годы позднего сталинизма ситуация оставалась неизменной: при необходимости женщины по всему Советскому Союзу по-прежнему избавлялись от плода, несмотря на все риски. В Ленинграде в 1950 году были зафиксированы 44 600 искусственных выкидышей, в 1954-м — 60 100 (в эти цифры входят все аборты, как разрешенные, так и подпольные — те, которые удалось зарегистрировать)[62]. Очевидно, что статистика отражает только те случаи, которые удалось зафиксировать, а значит — меньшую часть.

За почти двадцать лет действия «закона 1936 года» советской власти не удалось победить аборты: демографическая и социальная ситуация, особенно в послевоенные годы, вынуждали женщин избавляться от плода, при этом общество не считало искусственный выкидыш преступлением, и даже сотрудники госорганов с неохотой брались за расследование подобных дел. Несмотря на все заверения официальной пропаганды, запрет абортов никак не улучшил жизнь советских женщин, а лишь обеспечил им два десятилетия жизни в страхе — перед нежелательной беременностью и проблемами, которые возникнут в случае аборта.

Тысячи женщин стали жертвами «закона 1936 года» — известно, что в 1950-х доля умерших от аборта превысила 70 % от общего числа зарегистрированных материнских смертей[63]. В ноябре 1955 года Указ Президиума Верховного Совета легализовал аборт по желанию женщины. Это произошло больше двух лет спустя после смерти Сталина — новое руководство страны поняло, что запрет на аборты вел лишь к росту женской смертности, а никак не к увеличению рождаемости.

В Советском Союзе 1920-х — начале 1930-х развестись было несложно. В случае обоюдного решения расторгнуть брак супруги просто шли в загс. Если же развода хотела только жена или только муж, дорога их лежала в суд — удовлетворяли иски без особых проблем. Такой порядок был установлен большевиками еще в 1917 году, с принятием декрета «О расторжении брака», благодаря которому у живущих в несчастных семьях появилось гораздо больше пространства для маневра по сравнению с временами Российской империи, когда дать разрешение на развод мог лишь Святейший синод, высший орган церковной власти.

Консервативный поворот, начавшийся при Сталине, не мог не затронуть и этот аспект жизни советских людей. Уже в 1936 году ЦИК и СНК СССР изменили порядок развода: теперь ставились отметки в общегражданский паспорт, и пошлина за каждый последующий развод увеличивалась (50 рублей за первый, 150 за второй, 300 за третий)[64]. Легкомысленное отношение к браку каралось материально.

Во время и особенно после войны советское государство продолжало контролировать личную жизнь советских людей. Так как браков (и, соответственно, детей, призванных увеличить прирост «народонаселения») требовалось больше, разводы окончательно стали неприемлемы для руководства страны.

Ключевую роль в ужесточении бракоразводного законодательства сыграл Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года, установивший новую процедуру, крайне затратную для всех участников процесса, в том числе и финансово. Развод стал публичным и проводился только через суд. Сначала нужно было подать заявление в народный суд (то есть местный районный суд первой инстанции), заплатив пошлину. Обе стороны являлись на разбирательство, где у них подробно выясняли мотивы развода, вызывали и заслушивали свидетелей, причем миссией судей было примирить супругов. И только в случае, если у судьи ничего не получалось, истец или истица могли обратиться в вышестоящий — городской или областной — суд, за что им нужно было заплатить еще более высокую пошлину, от 50 до 200 рублей[65].

Еще одна норма, бившая и по кошельку, и по частной жизни советских граждан, — предписание опубликовать за свой счет в местной газете объявление о возбуждении судебного производства о разводе. Расторжение брака больше не было частным делом: в него вовлекались пресса и суд, причем без всяких гарантий, что последний решит пойти навстречу истцам. Нина Покровская, заведующая отделом писем сатирического журнала «Крокодил», сама проходившая через развод в начале 1950-х, писала:

Сразу после революции одинаково законным признавался брак зарегистрированный и незарегистрированный. Развод был прост. Один из супругов пошел в ЗАГС и по его желанию получил документ о разводе. В результате создалось непростительно легкое отношение и к браку, и к семье. Хочу — живу, хочу — нет, хочу — женюсь, а расхочу, так завтра разведусь.

И пришлось правительству ужесточить законы. Теперь признается брак только зарегистрированный, и только он дает права имущественные, наследственные и прочие. А развод теперь должен пройти через длительную и тяжелую процедуру[66].