Секс был. Интимная жизнь Советского союза - Александер Рустам - Страница 16

— Сама делала аборт? Где делала? Кто помогал? Сколько заплатила?

Измученной женщине ничего не оставалось, кроме как признаться, что она действительно ходила к некой Кузнецовой, которая и сделала ей аборт.

— Я просила ее вернуть деньги, потому что аборт не получился… — объясняла женщина, корчась от нестерпимой боли.

После допроса Близнянская все же оказала женщине медицинскую помощь и незамедлительно доложила об инциденте в прокуратуру. Но там к делу не проявили никакого интереса[57].

Вспоминая этот эпизод, Близнянская продолжила предъявлять претензии сотрудникам прокуратуры:

— У них вообще к этому вопросу какое-то странное отношение. Ко всякого рода преступлениям имеется правильное отношение, но в отношении аборта, по-видимому, прокуратура еще не прониклась сознанием того, что значит аборт и какие жуткие последствия бывают от этих абортов… Не обращают внимания на те заявления, которые мы к ним направляем.

Близнянскую возмущала не только халатность прокуратуры, но и в целом отношение к нелегальным абортам в советском обществе — как минимум нейтральное, если не сочувственное. Рассказывая о женщине-абортмахере из Сталинского района Москвы[58], профессор сокрушалась:

— Что характерно в этом деле? Эта женщина живет в коммунальной квартире, все видели, что к ней чуть ли не стаями ходили, там имеется управдом, соседи, которые с ней живут, и никто не сигнализировал, и мы только случайно, по одному анонимному сигналу раскрыли это дело. Это говорит о том, что общественность в целом ряде случаев неправильно относится к этому вопросу, и поэтому необходима активизация работы в смысле мобилизации внимания общественности, и это зависит и от райкома партии, и от райкома комсомола, и от профсоюзов. Необходимо заострить внимание общественности, чтобы она эти вопросы поднимала! А в настоящее время положение такое, что очень мало случаев, когда эти вопросы поднимаются общественными организациями!

Присутствовавший представитель прокуратуры Валерьян Танасевич пытался объяснить, как сложно работать с делами об абортах, на примере пациентки, которую Близнянская вынудила признаться в искусственном выкидыше:

— Вам ясно: пришла женщина и рассказала… А когда приходит дело в прокуратуру — необходимы формальные доказательства. То, что рассказала женщина, необходимо как-то заактивировать, надо, чтобы она сказала в присутствии свидетелей и так далее. Это все не так просто. Потом она скажет, что вот сказала это под влиянием температуры, что все это неправда. Поэтому огромное значение имеет вопрос оформления материала, и поэтому я полностью присоединяюсь к тому, что необходимо, чтобы у вас были юристы, которые будут подсказывать правильное оформление материала. Это, несомненно, поможет в деле борьбы с абортами.

Более того, работник прокуратуры Танасевич неожиданно проявил сострадание к женщинам, идущим на аборт:

— У нас имеется ряд случаев, когда привлекаем женщину, а в то же время кажется, что ей надо было бы разрешить аборт. Бывают такие жизненно тяжелые случаи, которые не укладываются ни в какие рамки… Врачу ясно, что женщина все равно сделает аборт, и все же он ей вынужден отказать.

Дальше речь зашла о профилактике беременности: вполне логично, что популяризация контрацепции помогла бы женщинам реже прибегать к абортам. Презервативы в советских аптеках продавались в сталинские годы[59], о способах предохранения говорили с осторожностью, не вполне понимая, насколько эти меры согласуются с политикой партии. Одна за другой следовали сдержанные реплики.

— У нас существует такое мнение, что если приходит женщина в женскую консультацию, ничем не больна и просит предохранить ее от беременности, то мы считаем, что это негосударственная точка зрения… Мне кажется, что это не совсем правильное дело, — высказался представитель Минздрава товарищ Афраймович. — Что касается предохранительных средств… Во-первых, они недостаточны по количеству и совершенно не удовлетворяют по качеству. Разнообразия здесь никакого. В этом направлении надо работать. До войны мы снабжали женские консультации достаточным количеством презервативов, и врачи их снабжали этим типом предохранения.

Но даже если противозачаточные средства и были в распоряжении некоторых врачей, не все осмеливались их выписывать.

— Тут же говорили о значении применения противозачаточных средств, — вступил в дискуссию доктор Исаак Брауде. — Их нет, и они плохого качества. Но главное: кто-то должен сказать — «можно», а никто этого не говорит, а отсюда вся робость. И из-за этого применение противозачаточных средств в женских консультациях не поставлено. И трудно обвинять врачей: они не знают, допустимо это или нет…

Другая сотрудница Министерства здравоохранения по фамилии Макеева и вовсе подтвердила, что среди многих врачей царило молчаливое согласие — противозачаточные средства женщинам не выдавать: «Когда возник вопрос о запрещении абортов, то широкое применение предохранительных средств было из массового употребления снято, даже выставки, демонстрирующие предохранительные средства, были сняты… Сейчас, поскольку жизнь на это толкает, может быть, надо… получить санкцию. Пока мы с вами так широко не можем это делать.

На заседании также присутствовала товарищ Дмитриева, которая возглавляла одну из московских «абортных комиссий». Такие комиссии могли разрешить женщинам пойти на аборт, но только если для этого имелись медицинские показания. Дмитриева пересказала несколько историй женщин, которые не могут содержать ребенка: «Приходит женщина и говорит, что муж лишен конечностей, не говоря уже о том, что в очень многих семьях мужья лишены двух рук, или двух ног, или у них слепота… Или женщины, живущие в ужасных условиях, жилищных и бытовых».

Члены комиссий старались разобрать каждый отдельный случай и, если возможно, решить вопрос в пользу женщины. Но часто Дмитриева и ее коллеги по комиссии просто боялись санкционировать аборт, несмотря на то что хорошо понимали ситуацию. Понятно почему: сталинский «закон 1936 года» предполагал тюремное заключение на два года за «понуждение женщины к производству аборта», и разрешение на аборт, изданное абортной комиссией, можно было при желании рассматривать как такое «понуждение».

— В прошлом году министр здравоохранения издал приказ об отдаче под суд абортной комиссии целого города Станислава[60], которая разрешила аборт по бытовым показаниям… — продолжала Дмитриева. — В положении об абортах говорится, что центральная абортная комиссия имеет право в индивидуальном порядке разрешить аборт… Товарищи, ведь прошла война, которая значительно нарушила здоровье некоторой части населения, у некоторых изменились бытовые условия, а с 1936 года не изменяется перечень показаний для абортов! Я об этом давно ставлю вопрос. Куда бы я ни обращалась, мне везде говорят, что комиссия должна иметь голову на плечах, чтобы разрешать эти вопросы! Давно пора поставить перед правительством вопрос о расширении перечня показателей для производства абортов…

Притом что Дмитриева боролась за право на аборт по состоянию здоровья и даже учитывала материальное положение обращающихся за разрешением, женщинам с хорошим здоровьем и жилищными условиями в праве на аборт она отказывала категорически. С ними она призывала вести «более жесткую борьбу».

— Материальное положение советского народа улучшается с каждым годом. Одного ребенка и даже двух вырастить и воспитать вполне возможно, и сейчас назрел вопрос, чтобы усилить наказание от общественного порицания до принудительных работ для тех женщин, которые имеют все возможности воспитать и вырастить ребенка, но тем не менее производят криминальный аборт. Я вношу предложение: просить правительство усилить законодательство в отношении этих женщин, не говоря уже и о привлечении отцов.