Секс был. Интимная жизнь Советского союза - Александер Рустам - Страница 18

Законы позднего сталинского времени давали судьям прозрачные инструкции, как вести бракоразводные дела. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 сентября 1949 года «О судебной практике по делам о расторжении брака» говорилось, что расторгнуть брак суд может, только если «дальнейшее сохранение брака будет противоречить принципам коммунистической морали»[67]. Поэтому если судьи считали, что конфликты и проблемы в конкретной семье носили «преходящий» характер, то супругам в разводе они отказывали.

Одним из многих, кто на собственном опыте выяснял, насколько сложно развестись в СССР, был москвич Николай Сочнев, чей пятнадцатилетний брак с Оксаной Дементьевой с самого начала оказался не слишком счастливым. Детали его бракоразводного процесса хранятся в городском архиве Москвы. Заявление Николая на развод и сопутствующие документы — важное свидетельство эпохи, где зафиксированы как вечные проблемы супружеской жизни, так и характерный стиль судебных тяжб позднего сталинизма.

В своем заявлении Николай писал: с самого начала семейной жизни ему было ясно, что брак с Оксаной будет делом непростым. Во-первых, очевидно он ненавидел тещу, а она ненавидела его: называла «неудобным» и даже «элементарным» для своей дочери, а также обвиняла его в том, что он слишком бедный. Николай жаловался:

Мать жены представляет собою существо времен исторического прошлого <…> она ни разу не работала по найму в коллективах рабочей среды <…> Это обусловило ее мещанское — буржуазное мировоззрение на окружающую жизнь, сделав из нее нетерпимую гнилую мещанку! Ей в полной мере и с избытком присущи следующие отвратительные качества: лживость — на каждом слове, лицемерие — в совокупности с подлостью — на каждом шагу, эгоизм и честолюбие — в каждом действии, страсть к наживе и деньгам, а также постоянное стремление к моральному подавлению другой личности…[68]

Николай также утверждал, что с первых же дней их брака с Оксаной теща подогревала в дочери неприязнь к нему, любым способом пыталась их развести и даже активно искала Оксане нового ухажера. Когда началась война, Николай, квалифицированный специалист-механик, остался в Москве на производстве танков и, по его мнению, изрядно разочаровал этим Оксану и ее мать, которые надеялись, что он уйдет на фронт.

Тогда Оксана, пишет Николай, начала изменять мужу с военными-тыловиками: «Я был поглощен работой и частыми, длительными командировками на основные базы танкостроения, расположенные на востоке <…> До меня доходили слухи о нечистоплотном, безнравственном поведении {Оксаны} вместе с ее матерью. Но факты своей безнравственности они скрывали от меня оправданиями исключительной редкости по лживости и по своему цинизму: „Как ты смеешь, негодяй, так низко обвинять нас? Тебе после этого нет места в нашем доме!“ И с этим почти ежедневно следовали выгоны меня из дома и выбрасывание моих личных вещей…»

В 1943-м Оксана забеременела и родила ребенка, но их семейная жизнь с Николаем не наладилась. Однажды, вернувшись из очередной командировки, он обнаружил «пачки интимных писем» Оксане от двух лейтенантов. Оксана настаивала на своей невиновности, муж не верил, но с супругой жить продолжал.

Через два года после окончания войны, в августе 1947 года, Оксана вдруг предъявила Николаю ультиматум: «Немедленно освобождай жилую площадь, так как я не хочу больше жить с тобой». По словам несчастного Николая, причиной такого требования стал новый ухажер. Терпение мужа было на пределе, но он не хотел оставлять дочь, поэтому на развод не решался — нездоровый брак времен позднего сталинизма тянулся дальше.

Так же, как и семья Николая Сочнева и Оксаны Дементьевой, многие советские люди не решались разорвать узы постылого брака. Многие боялись перемен, не разводились по материальным соображениям или оставались вместе, чтобы вырастить детей. Но также аргументом в пользу сохранения даже самого неудачного брака оставались нормы закона в 1940-х — 1950-х.

Постоянные конфликты с женой и тещей, а также напряженная работа подорвали здоровье Николая. В 1952 году его госпитализировали с инсультом. После нескольких месяцев, проведенных в больнице, он вернулся домой, но Оксана снова попыталась выгнать его. По его словам, жена и теща надеялись, что он умрет — весть о его выздоровлении их откровенно разочаровала.

После этого инцидента Николай в семью не возвращался и, наконец, решился подать заявление на развод — к тому моменту брак длился уже более пятнадцати лет. В заявлении Николай подчеркивал, что его конфликты с женой носили не случайный характер, а были постоянной частью семейной жизни. Более того, они, разумеется, «подрывали принципы коммунистической морали» — без такого аргумента шансы на успех дела были бы куда ниже.

Исходя из конкретных обстоятельств пятнадцатилетнего существования своей семьи и моих многих многолетних, но безрезультативных попыток морально укрепить свою семью — я пришел к неопровержимому, глубоко продуманному мною выводу о необходимости расторжения своего брака с гражданкой Дементьевой. Ибо у меня больше нет ни моральных, ни физических сил продолжать брак с женщиной, которая столь часто и неоправданно нарушает супружескую верность, наполняя семью элементами нетерпимой лжи.

Больше того, продолжение этого брака будет явно противоречить принципам коммунистической морали, а также не может быть в этом браке нормальных условий для дальнейшей совместной жизни и воспитания детей… Прошу суд расторгнуть мой брак.

27 ноября 1952 года

Добиваясь развода, Николай пытался привлечь к ответственности любовников своей жены и строчил жалобы по инстанциям. С 1947 года в стране работали суды чести, на которых обсуждали проступки «провинившихся» сограждан: их дела могли вынести на общественное порицание или объявить выговор. Так, об одном из недавних любовников Оксаны, некоем Минаеве, который проживал по соседству, Николай написал секретарю местной парторганизации заявление с предложением вынести непристойное поведение Минаева на публичное обсуждение. Секретарь по какой-то причине не реагировал, но Николай не отступал и заваливал его письмами, где клеймил Минаева «самцом»: «Такая „молчаливость“ с вашей стороны, скромно выражаясь, явно напоминает два нетерпимых фактора в партийной жизни: опекунства и бюрократизма. Чего больше в данном случае — вам видней!» И удивлялся, почему Минаев не получил никакого наказания за свое аморальное поведение: «Кем дано право Минаеву укрыться от партийной ответственности за им разрушенную семью? КЕМ?»

Игнорирующего его секретаря Николай обвинял в том, что тот умышленно не давал ход делу Минаева:

Если вы подобным образом и впредь будете оправдывать подобные проступки своих коммунистов в быту, подумайте, чем это может кончиться. И не напоминает ли характер такого «оправдания» неуместную «круговую поруку», желание решить сложный вопрос «по-семейному», без выноса сора из своей «избы», не думая о том, насколько отвратительным будет вид избы, если из нее не выносить сор. Характер подобного «оправдания» достоин «Крокодила». В нем нет ни капли серьезности, зато много шутовства. И неуместного[69].

Дело об аморальном поведении Минаева так и не вынесли на обсуждение партии, зато суд все же решил дать Николаю разрешение на развод. Когда Оксана узнала, что за оформление процедуры развода с нее будут взысканы 700 рублей (эта сумма была выше ее месячного заработка в 550 рублей), она тут же подала ответную жалобу, назвав решение суда несправедливым. Еще она обвиняла мужа в неверности и пьянстве, но суд во внимание ее доводы не принял.

Невыносимый брак Николая и Оксаны не был исключением: развод оставался делом дорогим, энергозатратным и бюрократически сложным, к тому же в отсутствие конкретного перечня «достаточных» для развода причин любой судья руководствовался своими представлениями о том, когда стоит дать ход расторжению брака, а когда не давать. Больше шансов на успешный развод было у тех, кто смог уличить мужа или жену в измене — но не супружеской, а измене непогрешимой советской идеологии. Так, в Новосибирске в 1950 году один мужчина захотел расторгнуть брак «по мотивам религиозных убеждений {жены}, выражающихся в систематическом посещении церкви, работе в течение семи лет в церковном хоре и сожительстве с работником церкви». Суд не только пошел ему навстречу, но и оставил опеку над детьми одиннадцати и восьми лет, несмотря на то что жена тоже хотела воспитывать детей, а мужа в ответ обвинила в изменах — «дети не могут быть оставлены на воспитание матерью, так как она по своим взглядам не может дать им воспитание в коммунистическом духе». Торжество «коммунистической морали» оставалось приоритетом для советского правосудия[70].