Секс был. Интимная жизнь Советского союза - Александер Рустам - Страница 13

— Что будет с нами? — однажды спросила Зоя Джексона. — Скажи мне правду.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Джек.

— Когда война закончится, ты уедешь?

Джек задумался.

— Я не знаю… Если честно, я еще не думал, как сделать так, чтобы у нас всё получилось. Мы и сами-то ничего толком не обговорили.

— Ты хочешь об этом поговорить? Скажи мне правду, Джексон.

— Конечно, — сказал он, притянув ее к себе. — Я не хочу тебя потерять, Зоя. Я люблю тебя так, как никого еще не любил, и я не хочу причинить тебе боль из-за этого.

— Ты не можешь причинить мне боль. Только если ты меня бросишь.

— Я не брошу тебя, — сказал Джек Зое, поцеловав ее. — Когда Германия сдастся, возможно, мне придется оставить тебя ненадолго. Еще идет война с Японией, и я думаю, меня отправят туда. Я до сих пор во флоте.

По щеке Зои пробежала слеза.

— Джексон, если ты уедешь в Японию, может быть, ты не сможешь вернуться в Москву.

— Тогда ты приедешь ко мне в Америку.

Зоя улыбнулась. Американец, такой наивный.

— А если мне не разрешат поехать в Америку?

Как эти русские любят волноваться и все усложнять!

— Зоя, наши страны — союзники. Между ними все хорошо. Кто запретит нам видеться? А главное, зачем? Наша любовь не нанесет никакой вред ни той, ни другой стране, — тут Джек взял руку Зои в свою, и ее беспокойство тут же рассеялось.

Наконец, настало 9 мая 1945 года, праздник со слезами на глазах, когда ликующие толпы заполонили улицы Москвы. Джек с трудом доехал до квартиры Зои — почти за час, хотя обычно его довозили за считаные минуты. Видя его униформу, люди постоянно останавливали его и, улыбаясь, кричали: «Американец! Победа!»

— Победа! Победа! — кричал и сам Джек, заходя в квартиру Зои, — она, счастливая, бросилась ему на шею. — Сегодня я могу носить свою форму!

— Конечно, сегодня можешь, — кивала счастливая Зоя.

После празднований они вернулись в квартиру Зои, и она с внезапной уверенностью сообщила Джеку, что знает: этим вечером она забеременеет. Влюбленные договорились назвать ребенка в честь победы: мальчика — Виктором, девочку — Викторией. Потянулись самые радостные дни их жизни: победа достигнута, они вместе, и счастье — вот оно. Но через две недели Джек, вернувшись в квартиру Зои, увидел, как она плачет — ее одним днем оформили на двухнедельные гастроли на Черное море: петь для солдат и в больницах.

Джек поцеловал рыдающую Зою:

— Я буду ужасно скучать, но это же не навсегда.

Постепенно Зоя успокоилась, и они нежно попрощались. Оба с нетерпением ждали, когда снова увидят друг друга. На следующее утро после отъезда Зои в квартиру, где жил Джек, постучал сотрудник американского посольства.

— Капитан Джексон Тейт?

Джек кивнул. Сотрудник посольства протянул ему конверт.

— Ордер на вашу депортацию. Советское правительство объявляет вас персоной нон грата. Вам нужно покинуть Советский Союз в течение сорока восьми часов.

Новости повергли Джека в шок. К нему не могло быть никаких претензий с точки зрения исполнения долга — он выполнял работу добросовестно и честно. Значит, причина депортации крылась в его отношениях с Зоей. Но отказываться от своей любви так запросто Джек не собирался и постарался об этом сказать в прощальном письме: «…я получил ордер покинуть страну. Никто мне ничего не объяснил <…> Я думаю, все это было придумано специально — твои гастроли и мое изгнание из страны, — чтобы разлучить нас. Они не хотят, чтобы мы любили друг друга <…> Но будущее принадлежит нам. Пока мы любим друг друга, ничто нас не разлучит. Я вернусь». Джек хотел передать письмо сестрам Зои, но, постучав в дверь их квартиры, не услышал ответа — пришлось опустить письмо в почтовый ящик в подъезде. Через два дня, как и было предписано, он покинул СССР.

Прошел месяц. Зоя, вернувшись в Москву, тщетно пыталась дозвониться до Джексона и сообщить ему, что беременна, но услышала лишь «по данному адресу Джексон Тейт больше не проживает». Подруга из американского посольства, знакомая по приемам, рассказала о поспешной депортации капитана Тейта.

— Но он же вернется? — растерянно спросила подругу Зоя.

— Зоя, — подруга пыталась звучать как можно мягче. — Ты сама прекрасно понимаешь, что нет.

Об аборте Зоя даже не думала. Даже не потому, что они были в те годы уже запрещены — она любила Джека и хотела от него ребенка. Если нужно воспитывать ребенка одной, значит, так тому и быть. Восемнадцатого января 1946 года она родила девочку, которую назвала Викторией. Уже в больнице она заметила холодность врачей и медсестер. И дело было не в обычной усталости — в коридоре возле ее палаты несколько дней дежурили сотрудники НКВД. Слежка продолжилась, когда она постепенно вернулась к работе. Незнакомцы смотрели за ней издалека на съемочной площадке, провожали взглядом во дворе дома, почти не скрываясь, шли за ней до метро. К одному из них актриса, не выдержав, подбежала и выпалила: «Что вам нужно?!», и тот забормотал, что лишь хотел посмотреть на известную артистку.

Зоя чувствовала, что ее сводят с ума этой слежкой, заставляя сомневаться в собственной адекватности. Прямо на съемках ее уволили, отдав роль другой актрисе — якобы потому, что она «лучше подходит». Когда она забирала вещи из гримерки, никто из коллег даже не смотрел в ее сторону. Тучи сгущались.

Тем временем Джексон, находившийся в США, ничего не знал ни о том, что Зоя родила ребенка, ни о грозившей ей опасности. Он пытался писать Зое, но корреспонденция не доходила. А однажды утром Джек получил очень странное анонимное письмо из Швеции:

Зачем ты раздражаешь Зою своими письмами? Она вышла замуж за композитора. У них двое детей, мальчик и девочка, и они очень счастливы. Твои попытки установить с ней контакт только огорчают ее. Пожалуйста, хватит.

Зоя действительно вышла замуж за своего друга, композитора Александра Рязанова, пытаясь скрыть, что отец ее ребенка — иностранец. Рязанов знал о беременности Зои и сам предложил ей брак, понимая, что это поможет ребенку.

Джек прочитал письмо несколько раз, его одолевали сомнения. Поначалу он не верил написанному, думая, что это утка, организованная советскими властями, — не могла Зоя так быстро его забыть и выйти за другого! Позже, впрочем, все перестало казаться столь однозначным. Зоя могла родить близнецов. Возможно, это письмо написал кто-то из ее друзей, какой-нибудь журналист-доброжелатель. Джек порвал письмо.

«Прощай, Зоечка, будь счастлива», — подумал он.

Двадцать седьмого декабря 1946 года Зоя вернулась домой с рождественского вечера, устроенного одним из британских корреспондентов в Москве. Горничная Шура уже спала, как и почти годовалая Виктория. Зоя, морщась от головной боли — из-за нескольких глотков шампанского на вечере, — тоже готовилась ко сну, когда в дверь раздался стук.

Дальнейшее легко представить. Поворот ключа в замке, мужчины в униформе. Бумага, на которой Зоя разглядела только два слова: «преступление» и «арест». Нужно проехать на Лубянку, чтобы установить факты. Зоя пыталась возразить, что в соседней комнате спит ребенок, но ей резко ответили, что о Виктории позаботится сестра — или ее попросту отправят в детский дом. Поездка по ночным улицам, мрачное здание НКВД, допрос, где от Зои требовали «рассказать правду», неведомую ей. Камера.

В неволе Зоя думала только о своей дочери Виктории. Недели тянулись, допросы длились, путались ночи и дни. Ей казалось, что она сходит с ума.

— Не притворяйся, что ты не знала, что твой прекрасный американец был шпионом, — сказали Зое на одном из допросов. Она отказалась признать вину, ее вернули в камеру. На полуголодном пайке, униженная и одержимая страхом за дочь, популярная советская актриса продолжала жить из последних сил.

На очередном допросе ей предъявили «доказательства» ее преступлений: американский флажок, который ей подарил Джексон, фотография в военной куртке армии США, сделанная в американском посольстве, еще один снимок — на нем Зоя танцевала с послом.