Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 20

— Не особо, — ответила она с улыбкой. — Но достаточно. В оранжевую!

— Ух ты, — сказал я невольно.

— Да, вот так!.. Кстати, подробности можете обсудить на её дне рождения. Разумеется, барон, вы тоже приглашены! В обязательном порядке.

Ресторан покинули вместе, я усадил её в поджидающий автомобиль, сзади ещё одно авто с охраной, я рассмотрел четверых мужчин крепкого сложения, она помахала ручкой в лайковой перчатке, я отвесил учтивый поклон и, как положено по этикету, неотрывно смотрел на удаляющийся автомобиль, пока он не скрылся за углом.

Значит, Глориана задумала сходить в оранжевую Щель Дьявола. Слегка окрашенный туман говорит насчёт особенностей слияния двух вселенных. В оранжевых Щелях, как помню по тем немногим лекциям, что слушал, а потом ещё и прочел в библиотеке, мир не просто намного опаснее, чем в остальных подобных местах, но и с другими особенностями, что могут человека свести с ума.

Интересно, а моя личная Щель вообще без цвета? Как я помню, Щель в моём поместье вообще без какого-либо тумана, хотя, сейчас вспомнил, туман всё-таки был, просто не обратил внимания, совершенно прозрачный, тот же воздух, хотя тёплый, и это в декабре.

Мысли от Щели медленно вернулись к ресторану, вспомнил разговор с Иолантой, до чего же мила, это не придворное воспитание, это сама суть её такая, любит нравиться, старается, и у неё это прекрасно получается.

А дальше мысль скользнула ещё на полчаса взад, я невольно поежился, как будто голый подошёл к распахнутому окну. Князь Галицкий… Вся моя аугментация кричала, буквально орала и стучала копытами, что этот князь, как бы ни старался выглядеть обычным человеком, на самом деле слишком переполнен странной мощью, которую прячет очень умело. Настолько умело, что даже я не сразу уловил его нечеловеческое превосходство, но и потом, как ни пытался прощупать всеми чувствами, он уходил от моего столика в ресторане как обычный посетитель, а когда вышел на свежий воздух, сел в простенький и пошарпанный автомобиль, после чего выехал на улицу и скрылся из виду.

Перестарался, мелькнула мысль, князь должен передвигаться в авто высшего класса, плюс один-два автомобиля охраны. Или ему настолько пофигу на эти церемонии, что не обращает внимание?

В дом я заскочил всё ещё озабоченный, но бодрый, озябший, сказал дворецкому на ходу:

— Меня не беспокоить!.. Буду занят, долго занят!

Ещё раз заглянул к Василию Игнатьевичу, посидел с ним малость, вскоре появилась Пелагея Осиповна с огромной оренбургской шалью на плечах, концы достигают пола. Радостно улыбнулась, застав нас с её мужем на диване, а перед нами на низком столике горка печенья.

— Я там на кухне, — сообщила она несколько виновато, — чуточку похозяйничала. Василию Игнатьевичу врачи не велят жареную говядину, лучше что-то полегче, курятину или зайчатину…

— Прекрасно, — сказал я с энтузиазмом. — Хозяйничайте!.. Я снова отбуду надолго, у меня там полный бардак с имением, всё разрушено, да ещё и соседи лезут… Как всё наладится, приглашу вас обоих!

Она взглянула чуточку виновато, всё понимает, но им придётся тащить с собой и сестру Василия Игнатьевича, жизнь не вся в пряниках.

Я улыбнулся ободряюще, какие они старые и потерянные, хотя здоровья им добавил, но от жизни получили слишком много ударов. Четверых Вадбольских сослали в Сибирь на разные сроки, и там пришлось работать на износ.

— Василий Игнатьевич, — сказал я, поднимаясь на ноги. — Начинайте поднимать род Вадбольских! А я помогу в меру своих сил.

Выйдя из его комнаты, услышал в сторонке шум, раздражённый голос его сестры и оправдания слуг, что, оказывается, не так расставили мебель.

Скотина, как я её не люблю. Уверенная, шумная, наглая, весь мир ей должен, а она никому, привыкшая командовать челядью, мужем, детьми, а когда дети основали свои семьи и разъехались, не осталась нянчить внуков, пусть дети сами занимаются ими, а она должна и дальше править и учить всех как жить и как ходить строем.

Хотя бы двоюродная тётка, а лучше троюродная, но надо же, родная, по крайней мере так считает. И полагает, что Василий Игнатьевич и Пелагея Осиповна выкарабкались от тяжёлых болезней благодаря её уходу, как только приехала к ним и установила надзор. А мне кажется, что если бы к ним не приезжала, они бы восстановились ещё быстрее.

Я постарался пройти по коридору как можно тише мимо распахнутой двери, откуда доносятся голоса, но эта Ангелина Игнатьевна как чувствовала, где я иду, моментально выдвинулась из комнаты и загородила мне дорогу.

— Постой-постой, мальчик, — сказала она повелительно. — А что это ты давеча обмолвился про какое-то имение? Откуда, кто, когда?

Я скривился, как-то малодушно надеялся, что удастся обойтись без этого, хотя умом понимаю, такое не скроешь, ответил без охоты:

— Быстро же вы собираете сведения. Вас бы в руководство разведки.

Она повысила голос:

— Я спросила насчёт имения!

— Есть, — ответил я кротко. — И не какое-то. Но я занят, сейчас у меня дела.

Хотел пройти мимо, она цепко ухватила меня за плечо, взвизгнула, как пила, что неожиданно вжикнула по железу:

— Что? Куда?.. Я задала вопрос!

— Я должен отвечать только на вопросы родителей, — ответил я мирно, — ну, ещё и тех, кого считаю приятелями. Да, ещё должностных лиц. А теперь позвольте, я действительно занят.

Она держала моё плечо крепко, я накрыл её ладонь своей, несильно сжал, но у неё лицо перекосилось, убрал её руку с плеча и пошёл к выходу. Опомнившись, она что-то орала мне вслед, но я нарочито заглушил для себя её голос, чтобы не озлиться ещё больше и не ответить ей так, как заслуживает.

В длинном коридоре, ведуще к моему кабинету, никого не встретил, что хорошо, не люблю множества людей, с которыми у меня мало общего. Дверь ощутила знакомый ключ в скважине, распахнулась приветливо и без скрипа.

— И тебя апгрейдим, — сказал я ей подбадривающе, — а потом и весь мир.

Сюзанна, зябко кутаясь в шубку, вышла на крыльцо, повела по сторонам очами. Я видел в них изумление, сколько она в моём имении пробыла, а за это время здесь ну просто великая стройка, Крым, Рим и даже половецкие пляски.

Откуда только и народу столько копошится, вроде бы сама подписывает бумаги, принимая на работу и выплачивая жалованье, но такой темп просто как при начале потопа, когда шторм уже начинается, а ковчег готов на треть.

Работники прямо перед домом перекопали землю, прокладывая трубы, в сторонке сразу закладывают фундаменты, под гараж, мастерскую и ещё под что-то непонятное, нужно самому посмотреть по бумагам. Спрашивать неловко, я же хозяин, должен знать.

Хотя всё, что делается здесь, знает Сюзанна, а я знаю то, что надо сделать или хорошо бы сделать.

— Всё путём, — сказал я подбадривающе. — Я бы уже запутался. Я же де́бет-кре́дит путаю с де́берц-крекондавлем!

Она мягко улыбнулась, с неба срываются снежинки с редкими каплями дождя, поправила обеими руками широкополую шляпку с красной лентой.

— Пожалуй, — произнесла она задумчиво, — давно не была в Петербурге. В магазинах уже всё поменялось…

Я сказал провокационно:

— Думаю, Сюзанна Дроссельмейер слишком гм… набожна, чтобы интересоваться тряпками?

Она ответила дерзко:

— Женщины не интересуются тряпками только в случае, если эти тряпки — мужчины.

— Ох, ваше сиятельство! Ваш язык так же остёр, как и ваш меч!

Она посмотрела на меня исподлобья.

— Значит, я тупая?.. Не злите, барон, я знаю, мой меч не идёт в сравнение с вашим. Даже не знаю, где вы всё достаёте, но у вас и зелья на любой случай, и меч, и дивные музыкальные артефакты… Воруете где-то?

— У меня нет тайн от моего финансового директора! — заявил я торжественно.

Она с сомнением смерила меня взглядом.

— Говорите, говорите. А я такая дура, возьму и поверю.

Я умолк и всматривался в её безукоризненно чистое лицо с идеально выверенными чертами, углами скул, челюстей, носа, идеальные пропорции глаз, длинные густые и пушистые ресницы, выразительно прочерченные брови…