Муля, не нервируй… Книга 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 2

— Моя баба совсем сдурела, — ласково улыбаясь, словно сытый кот, с довольным видом сообщил мне Печкин. — Ишь чё удумала. На старости лет венчаться хочет. Говорит, мол, где это видано, чтобы не венчаными жить. Уйдём скоро на тот свет, так и не найдём друг друга. И прямо так упёрлась…

Дальше он сбился с мысли и сердито замолчал.

— А вы что? — помог ему сконцентрироваться я.

— А я что! — посмотрел печальными глазами на меня Печкин, — так-то она права, Муля. Боженька должен небесным таинством брак освятить. Тем более ни она, ни я в браке не были…

— А как же её дети? — удивился я.

— Прижила. По молодости, — отмахнулся, словно от малосущественного, Печкин. — Время такое было…

Он замолчал и пригорюнился. Возможно, вспоминал своих детей. Интересно, а у него есть дети?

Но расспрашивать я не стал.

Тем временем Печкин потосковал, потосковал и продолжил «секретный разговор» дальше:

— И вот поддался я её уговорам, Муля. Слово мужское дал. А потом поутру… — он осёкся, сконфузился и покраснел, но потом взял себя в руки и закончил, наконец-то, мысль, — а потом на свежую голову подумал я и понял, что погорячился. За такие дела можно же и партбилет на стол положить, если узнают. Но слово же я бабе дал. А ведь никак нельзя нарушать слово, особенно мужское. И вот как мне теперь быть, Муля?

Мда, ситуация патовая.

Я посидел, подумал и сказал:

— Вот вы сейчас поженитесь, а потом что?

— Как что? — удивился моей неосведомлённости Печкин, — жать да поживать будем. Да добра наживать. Как обычно все люди делают…

— Да нет же! — покачал головой я, — я не о том. Вот отгуляете вы свадьбу. А на следующий день что?

— Как что? — степенно огладил бороду Печкин, — на следующий день похмеляться будем. Всё, как положено. Чтобы перед людьми, значит, стыдно не было.

— А потом? — я уже начал терять терпение.

— А потом как обычно жить будем, — развёл руками Печкин, — как все люди живут.

— В общем так, — я уже понял, что с ним каши не сваришь, люди в эти времена были простые, а развлечения незамысловатые. — Слушайте меня сюда, Пётр Кузьмич. Вы сейчас в каких постановках играете?

— В театре? — почесал затылок Печкин.

— Да. В театре.

— В «Аленьком цветочке» и в «Скоморохе Памфалоне» — ответил он и пояснил, — в «Аленьком цветочке» я Лешего играю, а в «Скоморохе Памфалоне» пою куплеты скоморохов и кликушествую.

— Понятно, — кивнул я и спросил, — а если что, вас заменить есть кем?

— Зачем же меня заменять? — испуганно возмутился Печкин. — Я и сам вполне хорошо справляюсь. Я ещё ого-го! Им всем покажу, как куплеты петь надобно!

— Ну, а если бы вам, к примеру, уехать куда надо было?

— Аааа… если так, — понял, наконец, недогадливый Печкин, — конечно есть. Вася Дудкин вон может. Он, правда молодой для этих ролей, но его там дедом старым накрасят, бороду из пакли прицепят и нормально, сойдёт. Издалека, из зрительного зала, и не видно, старик это или молодой.

— Вот и отлично, — облегчённо вздохнул я, — значит, даю совет. Поступите так: возьмите неделю или две, я не знаю, сколько вам могут дать, отпуска. И езжайте с Варварой в свадебное путешествие.

— А как это? — удивился Печкин, — и зачем? Небось и дорого?

— Ну вы же в Костромской области дом хотели?

— Хотел, — запечалился Печкин, — и дом хотел, и огородик, чтобы был, и козу завести. Я бы её Эсмеральдой назвал, в честь любимой роли нашей театральной примы, Инги Аскольдовны. Ох и вредная женщина, но поёт хорошо, громко…

— Ну вот, значит, поедите вы в Костромскую область дом смотреть. Переночевать есть где?

— Ну в доме же… — захлопал глазами Печкин, но потом спохватился, — хотя он заколочен с тех пор, как родители умерли. А вот у сестры можно. Она у меня вдовая и сама живёт. Дети-то разъехались. Она нам ой как рада будет. Пять лет, считай, и не виделись.

— Ну, вот и прекрасно, — подытожил я, — значит, поживёте недельку у сестры, увидитесь, с женой её познакомите, на могилу родителей все вместе сходите, дом посмотреть тоже ведь надо, может, ремонт там нужен или ещё что. А в процессе свадебного путешествия там где-нибудь и обвенчаетесь. Я уверен, ваша сестра поможет организовать, чтобы торжественно и красиво было. И главное — тихо и незаметно. А здесь, на работе, никто и не узнает. Вы, главное, не забудьте договориться со священником, чтобы в церковную книгу вас не вносил.

— И то правда! — радостно всплеснул руками Печкин. — Вот ты голова, Муля! Вот спасибо! Как хорошо всё измыслил. Пойду свою бабу обрадую. А то она уже сама забоялась. Жалко ей моего партбилета, понимаешь ли. И теперь мне плешь проедает, что не надо венчаться. А я же слово ей дал, мужское. Понимаешь?

Я всё понимал.

И вот в разгар всех этих предсвадебных хлопот произошло событие, которое несколько омрачило весь ход истории: слегла Фаина Георгиевна.

Сперва все решили, что обычное дело, приболела. Ну, знаете, как это бывает — насморк там, чихание, кашель. Думали пару дней пройдёт, и она выздоровеет. Белла с Музой по очереди бегали к ней проведывать (больше она никого пускать не велела), носили ей куриный супчик, собственноручно сваренный невестой Ложкиной или моей Дусей.

Но прошел день, два, три… а улучшений всё не было. Собранный по этому тревожному поводу на кухне консилиум принял решение: нужно её в больницу.

Отправленная к ней с ультиматумом делегация из Музы, Беллы и Ложкиной вернулась разбитой наголову и посрамлённой. «Больная» в больницу ехать наотрез отказалась, болезнь свою не признавала, а вместо этого просто хандрила, ворчала, ругалась и вообще занималась злостной симуляцией.

И тогда наш авторитетный консилиум заручился тяжелой артиллерией — было принято решение напустить на Фаину Георгиевну меня. Здесь следует сказать, что какой-никакой авторитет в глазах соседей я уже приобрёл. Поэтому все постоянно бегали советоваться ко мне по любому поводу. И вот было решено, что уж Муля-то однозначно на Фаину Георгиевну повлиять сможет и легко справится со всеми этими женскими нервами.

К сожалению, в это время я был на работе и узнал о решении высоких сторон уже по возвращению, так сказать «задним числом».

Нет, конечно, я мог встать в позу, возмутиться, возроптать. И, думаю, что я в конце концов легко победил бы их своей логикой и железной аргументацией. Но какое бы это было свинство с моей стороны! Тем более совсем недавно я сам, лично, принял решение помочь ей.

Перед выполнением столь ответственной и важной миссии, я только потребовал у дам, чтобы они подготовили Фаину Георгиевну к моему визиту. А то неудобно будет, если я приду, а она в неглиже (или, не дай бог, в дамском исподнем. Созерцать панталоны на Фаине Георгиевне я был морально не готов).

Дамы заверили меня, что всё будет «чики-пики» (не буквально, а в переносном смысле, конечно же). И я пошел.

— Здравствуйте, Фаина Георгиевна! — вежливо поприветствовал её я. — Как ваше здоровье?

— Хорошо, хоть не геморрой у меня, — проворчала она, — иначе что бы я тебе отвечала?

— У вас что-то болит? — продолжал спрашивать я.

— Болит печень, сердце, ноги, голова. Хорошо, что я не мужчина, а то бы и предстательная железа заболела…

— Давайте поговорим по-взрослому! — наконец, не сдержался я.

Очевидно, Фаина Георгиевна от меня этого не ожидала. Но отвечать, по обыкновению, резкими ядовитым словом, как она обычно всем отвечала, не стала. Вместо этого посмотрела на меня нечитаемым взглядом и сказала:

— У меня больше нет ни одной роли, Муля.

И такая обречённая печаль была в её голосе, что у меня аж мороз по коже пошел.

— А в театре? — спросил я.

— И в театре нет, — вздохнула она и горько сказала, — я вся такая заслуженная-перезаслуженная, с кучей наград и званий, а роли мне теперь не дают. Это какой-то всемирный заговор, Муля. У меня такое состояние, словно из меня вытащили позвоночник, а мне нужно бежать марафон. Ты понимаешь, Муля? Я гнию заживо! Нельзя у актрисы забрать все роли! Нельзя, Муля. Это же форменная смерть!