Муля, не нервируй… Книга 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 1

Дуся ворчала.

Нет, она не осуждала ни Надежду Петровну, ни, тем более, упаси бог, Модеста Фёдоровича (великий же человек, почти как покойный Пётр Яковлевич, царствие ему небесное). Да что говорить, даже Адиякова этого противного Дуся и то практически не осуждала (разве только немножко, и то, когда сильно сердитой была). Всё-таки он отец Муленьки. Но как можно было заниматься всеми этими сердечными делами, и совершенно забыть про бедного мальчика!

А ведь он исхудал как!

Нет, Дуся в корне была с этим не согласна. Вот прямо категорически! И прямо так и заявила Модесту Фёдоровичу. Мол, вы всё равно обедаете в этом своём НИИ, домой только на ужин приходите, да и то, если Учёного совета нету (ох и не любила Дуся Ученые советы, ужас прямо как. Потому что после них Модест Фёдорович возвращался иной раз и за полночь, и ужин приходилось несколько раз разогревать). Неправильно это. Будь её, Дусина, воля, она бы все эти Учёные советы и вовсе отменила, как мероприятия совершенно бесполезные и крайне вредные для желудка. А ещё они очень для нервов волнительные (Модест Фёдорович после них часто раздражённый приходил, долго жаловался Дусе на мерзавца Попова и много курил в кабинете. Так, что Дусе приходилось иной раз и дважды ужин разогревать. А куда это годится?).

Так вот, Дуся решительно высказала всё это прямо в лицо Модесту Фёдоровичу. Сказала, что будет теперь раз в неделю ходить к Муленьке в коммуналку, готовить ему еды впрок и забирать вещи в стирку. А то, где же это видано, чтобы бедный мальчик сам стирал. Ужас прямо!

Как ни странно, а Модест Фёдорович не только не стал противиться, а даже горячо поддержал эту Дусину идею. И более того, отпустил Дусю к Муле не раз в неделю, как планировала сама Дуся, а аж целых два.

Хороший человек, этот Модест Фёдорович, что ни говори.

Коммуналка произвела на Дусю удручающее впечатление.

Нет, так-то Дуся барыней сроду не была. Происхождения она была самого что ни на есть простого, пролетарского. Родилась и выросла в рабочем посёлке, в старом бараке, и была она у мамки седьмой. А после неё ещё трое братьев мал мала меньше было. Так что Дуся прекрасно знала эту сторону жизни: и очереди к умывальнику по утрам, и дежурства на кухне, и шум круглосуточный. А уж стирка и готовка и вовсе превращались в сущий кошмар.

И всем этим должен был заниматься Муленька.

Ужас прямо! Кошмар! Ой кошма-а-а-ар!

Поэтому, когда только Дуся первый раз ещё пришла к Муленьке в коммуналку, первое, что она сделала, это собрала всех баб и заявила, что дежурство Муленьке по кухне в три часа дня ему совершенно не подходит! Он в это время на работе. А он, между прочим, не абы как, а в Комитете по искусствам работает!

Ох бабы на неё и набросились! Особенно старалась Белла. Противная баба такая, ещё и курит. Но неожиданно Дусю поддержала Полина Харитоновна, хорошая женщина, порядочная, хоть и мать этой вертихвостки Лильки. Куда это видано, при живом-то муже да чтоб в театре работать? Знала Дуся все эти театры и чем оно там обычно заканчивается. Так-то Дуся по театрам не ходила, больше кино любила. В театре всего-то раз была, в молодости, ещё Вася, бывший кавалер, приглашал её после Пасхи. И вот не понравилось там Дусе, ужас прямо и кошмар сразу. Семки щёлкать нельзя. Фантиками от конфет шуршать нельзя. Громко смеяться тоже нельзя. И вот какая тогда польза от этого театра?

А про нравы театральные Дусе еще Надежда Петровна рассказывала. Осуждала. Очень она умная, Надежда Петровна, всё знает. Недаром дочка академика.

Дуся вздохнула. Покойный Пётр Яковлевич, царствие ему небесное, держал всё в доме железной рукой. Глыба был, а не человек. А как преставился он, так всё и пошло рушиться. Сперва этот скотина Адияков появился. Начал Надежду Петровну обхаживать. Дообхаживался до того, что она к нему ушла, а Модеста Фёдоровича и Муленьку одних бросила. Потом Муленька с Модестом Фёдоровичем поругался и тоже ушёл из дома.

Ужас и кошмар сразу!

Но сейчас всё вроде бы улаживаться начало. Муленька домой вернулся, с Модестом Фёдоровичем они, наконец, помирились (тот даже по секрету Дусе похвастался, что Муля к нему аж на работу за советом ходил). Нет, так-то это хорошо и правильно. Всё же Модест Фёдорович, хоть и не природный отец, но отец же. Но Дуся не одобрила. Так, виду не показала, чтобы Модеста Фёдоровича не обижать, но в душе не одобрила. Ведь мог бы Муленька и домой к ним прийти совета спрашивать, к ужину. Дуся как раз в этот день утку с яблоками запекала. Как раз хорошо было бы. И совет бы получил и для желудка всяко польза.

А вообще Муленька изменился. И сильно изменился. И никто этого, кроме самой Дуси, и не замечает (ну да, ну да, все же только делами сердечными заняты). Тихий стал, вежливость соблюдает. Но при всём этом покорстве, нет-нет, да и мелькнёт у Мули такая бесячая хитринка в глазах. Дуся такое хорошо знает. И вкусы у Мули поменялись совершенно. Раньше, в детстве, он сильно кашу тыквенную с молочком и рисом любил. И вот пришел он к ним, так Дуся ему сразу эту кашу и сготовила (специально из деревни ей тыкву сахарную знакомые привезли). Так видно же было, что он только из вежливости пару ложек еле-еле в себя впихнул. Зато теперь нравиться ему тушенная капуста стала. А ведь раньше он её терпеть не мог: ни капусты, ни хоть голубцов. Щи, конечно, ел, вроде нормально, а вот в остальном — не любил. Надежда Петровна всегда старалась, чтобы в доме никаких блюд с капустой не было.

Но нечего ей на Мулю наговаривать — Дуся спохватилась и посмотрела время на изящных женских часиках с голубыми красивыми камушками на стрелках, подарок Муленьки. Сколько лет прослужила Дуся, а никогда у неё таких часиков и не было. А вот теперь есть. Все знакомые бабы на базаре завидуют. Любит её Мулечка, балует.

Дуся вздохнула и заторопилась на кухню. Сегодня вот решила порадовать своего Муленьку пюрешечкой с котлетками. Для желудка очень пользительно…

А тем временем всю нашу коммуналку уже который день штормило: все, от мала до велика, включая шкета Кольку и слесаря Герасима, готовились к свадьбе.

Да-да, Варвара Карповна Ложкина и Пётр Кузьмич Печкин подали заявление в ЗАГС и таинство должно было вот-вот свершиться.

Такие события в нашей коммуналке происходили не так часто, поэтому все жители, что говорится, были «на ушах» и на взводе.

— Нет, товарищи дамочки, ну вы представляете, наша Варвара совсем на старости лет сдурела! — злилась на кухне Белла, — решила замуж в фате выходить!

— Да ты что-о-о-о! — ахнула Муза, — как же это так?

— Ой, ей фата, как козе пятая нога! — завистливо протянула Зайка (в связи с грядущим событием дамы даже временно примирились и заключили пакт о ненападении сроком на всю продолжительность свадьбы и аж до окончания торжества).

— Так она что, и венчаться будет? — ахнула Лиля, и все зашушукались, дальше я расслышать не смог.

Ну и не надо. Я и сам знаю, что будут.

Давеча меня переловил Печкин, когда я выходил вечером из ванной, и прицепился с секретным разговором.

— Муля, — тихо и многозначительно сказал он, — нужно мне у тебя совета испросить…

— Спрашивайте, — вздохнул я (честно говоря, чертовски хотелось спать, а разводить все эти «важные» разговоры было лень).

— Конфиденциально, — тщательно, по слогам выговорил сложное слово Печкин.

— Ну, ладно, пойдёмте тогда ко мне, — я усилием воли подавил раздражение и гостеприимно пригласил к себе нового соседа.

Печкин при Варваре расцвёл и изменился. Ранее никудышная («сорная») бородка была теперь тщательно подстрижена и уложена волосок к волоску. Костюм на нём неизменно отглажен, рубашка накрахмалена и отутюжена до скрипа. А ещё Варвара пылко полюбила, как оказалось, галстуки. И теперь Пётр Кузьмич щеголял в галстуках даже дома. Более того, Варвара собственноручно несколько галстуков ему даже вышила. Крестиком и гладью (так объяснила мне ехидная Белла).