Муля, не нервируй… Книга 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 12
- Предыдущая
- 12/54
- Следующая
— А у меня завтра библиотечный день, — пожала плечами Машенька, — приду, в журнале отмечусь и уйду на весь день в библиотеку. У нас там библиотекаршей старушка такая вредная работает. Для неё главное — чтобы тишина была в библиотеке. Там даже дышать громко боятся. Так что отсижусь.
— А послезавтра?
— Ещё что-нибудь придумаю, — ответила Маша. — Послезавтра уже страсти улягутся.
— И то правда, — кивнул я и мы пошли в общагу.
Общага, где жили аспиранты, занимала крыло общаги, где жили студенты. Правда в аспирантское отделение вёл отдельный вход. А в остальном всё также: из раскрытой форточки на четвёртом этаже орала музыка. Туда-сюда сновали весёлые и бодрые молодые люди. На вахте сидела бдительная старушка и слушала радио на всю громкость.
— Мы на десять минут, — очень громко и по слогам сказала ей Маша, — я вещи возьму только, и мы вернёмся.
Старушка молча кивнула и обратно углубилась в вязание.
— А у меня паспорта с собой нет, — вспомнил я, — что делать?
— Пойдёмте, — потянула меня Машенька, — если до часа, то документы не требуются. Это же для аспирантов общежитие, а не для студентов.
Мы поднялись по лестнице на третий этаж, чуть прошли по коридору и остановились перед одной из дверей. Из-за двери доносилась негромкая музыка.
— Тут — сказала Маша и глубоко вздохнула. Видно было, что она отчаянно боится.
— Не бойтесь, — тихо сказал я, — я с вами.
Она серьёзно кивнула и толкнула дверь.
Комната была небольшой, на две койки. Шкаф, стол, книжные полки, весёленькие ситцевые занавесочки на узком окне. Отдельно был закуток, отгороженный от общего пространства шторкой. Как я понял, там, очевидно, была кухонька.
На одной из кроватей лежала девушка. Ломакина.
При нашем появлении она вскочила.
— Ты зачем мужика привела⁈ — сердито заверещала она, — а если бы я была неодета⁈
— Ты всегда днём одета, — спокойно сказала ей Маша. — не преувеличивай.
Она повесила пальто, поставила сумочку на тумбочку и сказала:
— Муля, садитесь на тот стул. Я быстро.
Я кивнул и устроился на стуле возле стола. Который служил и письменным, и кухонным одновременно. На столе лежал открытая книга. Я посмотрел название — «Физколлоидная химия. Практикум».
Жуть какая. Лениво перелистнул пару страниц — сплошные формулы. И как девушки в этой абракадабре разбираются?
— Не надо трогать мои вещи! — взвизгнула Ломакина.
Я положил книгу на место. От моего движения она закрылась, и я обратил внимание на автора — Бубнов М. Ф. Но скандалить с нею не стал. Видно же было, что барышня усиленно нарывается.
Тем временем Маша собиралась. Достала сумку побольше и принялась туда складывать какое-то барахло. Она всё это делала быстро, но аккуратно. Когда она открыла ящик, он стукнул.
Ломакина взвилась:
— Можно потише⁈ — заверещала она, хватаясь за голову.
Маша не ответила и принялась складывать всё в сумку. При этом нервное напряжение дало знать и её руки заметно подрагивали. И конечно же она уронила расчёску, и та со стуком упала на пол.
— Ты совсем ненормальная? — вызверилась Ломакина, — я же просила потише!
Маша покраснела и, я понял, что пора вмешаться.
И не хотел сперва. Думал, что придём, Маша соберёт барахло, и мы уйдём. А отчим Мулин вернётся — пусть сам разбирается. Но барышня сейчас явно нарывалась. И буквально за пару минут достала меня капитально. Поэтому я сказал, не обращаясь конкретно ни к кому:
— Я вот не понимаю, почему некоторые люди внезапно совершают подлость?
— Ты на что намекаешь⁈ — взвизгнула Ломакина.
— Я не намекаю, — ответил я, — интересуюсь. Вот, кстати, ты и ответь, Ломакина. Когда ты обгадила подругу перед всем коллективом, обгадила своего научного руководителя, ты на что надеялась?
От неожиданности Ломакина икнула и не нашлась, что сказать. Да и Маша застыла с какой-то блузкой в руках.
Я нарочно обращался к ней на «ты», так как она назвала меня на «ты» первой. Не люблю хамства.
— Попов использовал тебя в своих интересах, Ломакина. Твоими руками он попытался отомстить Модесту Фёдоровичу. И Попову фиолетово — получится или нет. От этого у него ничего не изменится. Они и дальше будут собачиться на учёных советах. Тем более тот толстопузый его друг, как я понимаю.
— Это Валентин Альфредович, — пискнула Маша.
— Да мне всё равно, — отмахнулся я, — мне интересно, что у человека в голове?
Я кивнул на Ломакину.
— Да, были у тебя некоторые неприятности. С диссертацией не успевала, шеф ворчал. Но это всё такие мелочи. Ну, защитилась бы ты не в этом году, а в следующем. Или вообще через год. Но всё равно ты рано или поздно защитилась бы. А если не защитилась бы, то осталась просто кем-то там работать. Ну, не думаю, что он бы выгнал тебя на улицу. А теперь? А теперь мало того, что ты, считай, потеряла и место работы, и в общаге тебя не оставят, так ещё и репутация в научных кругах у тебя теперь такая, что с тобой вообще никто связываться не захочет. И мне интересно — чем ты думала, когда шла на эту подлость?
Я специально говорил, не подбирая слова, больно, наотмашь бил этими злыми, но правдивыми словами. И Ломакина взорвалась, не выдержала:
— Что⁈ Думаешь, если ты глазки Менделееву построила, то уже всё хорошо⁈ — завизжала она, игнорируя меня и обращаясь только к Маше. — Да ты ему не нужна! Он же только про эту свою грёбанную науку думает! Поиграется с тобой и выплюнет!
Маша вспыхнула и не нашлась что сказать. Только стояла и открывала рот, словно выброшенная на берег рыба.
— А тебе какое дело? — зло спросил я, — будет там у них что-то или не будет, твоё дело какое? А, Ломакина? Зависть? Или просто не можешь рядом находиться, когда кому-то хорошо?
Ломакина не ответила.
— Молчишь? И правильно, что молчишь. А что тут говорить? Ты себе растоптала всю карьеру. Хочешь, Ломакина дам совет? Не жди, когда Модест Фёдорович вернётся из Минска. Быстро собирай монатки и сваливай отсюда побыстрее. Куда-то подальше… ну, я не знаю…. целину там поднимать. Пока тебе ещё окончательно характеристику не испортили.
Ломакина ошарашенно смотрела на меня.
— Я говорю абсолютно серьёзно, — сказал я, — ты сейчас можешь поехать в какой-то забитый колхоз и начать жизнь заново. И может быть это у тебя ещё и получится. Там замуж выйдешь, фамилию поменяешь. Страна большая. А в Москве тебе теперь ловить нечего.
Я повернулся к Маше, она тоже стояла, словно загипнотизированная:
— Маши, вы собрались?
Она кивнула и мы вышли из комнаты, не прощаясь. Вслед нам донеслись горестные рыдания.
— А почему вы тут живёте? — спросила Маша, рассматривая пресловутую инсталляцию из семи предметов на стене, пока я искал по карманам ключ от комнаты.
— Потому что я не профессор, — ответил я.
— Нет, я не это имела в виду, — покраснела Маша, — у Модеста Фёдоровича ведь есть жильё. А вы живёте отдельно и не в самых лучших условиях.
— Воспитываю тело и дух, — ответил я пафосно, и Маша засмеялась.
Моментально открылась соседняя дверь и оттуда выглянула любопытная Белла.
— Муля! — воскликнула она, — а я тебя жду, жду! Хотела новости рассказать. А ты с девушкой…
— Это не девушка, — сказал я, — это моя мачеха.
Глаза у Машеньки стали как у той собаки из сказки про «Огниво». Там, помнится, у одной собаки глаза были как блюдца, у второй как колёса от мельниц, а у третьей, совсем побольше. Так вот у Машеньки были такие, что побольше.
Глаза у Беллы, кстати, стали примерно такими же. Она хотела то ли что-то прокомментировать, то ли спросить, но я как раз нашел чёртов ключ, отпер дверь и торопливо втянул туда Машеньку.
— Фух! — сказал я, — у меня соседки видят всё. И мышь не проскочит. Так что имейте в виду, Машенька, я буду знать про вас всё. Соседки расскажут. А если не будет о чём рассказывать, то сами сочинят.
Машенька хихикнула.
— Ну, вот так я живу, — я обвёл рукой комнату. — Так что располагайтесь. Сюда никто не придёт, вас не тронут. Хотя может кто-то из соседей заглянуть. Соли попросить. Или просто из любопытства. У нас тут считай коммуна. Так что не пугайтесь, действуйте по обстановке. Я сейчас вещи свои тоже возьму…
- Предыдущая
- 12/54
- Следующая