Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 45

А потом, когда ужин был съеден и посуда наскоро вымыта, она открывала ноутбук и, с жадностью потерпевшего кораблекрушение, изголодавшегося за долгие месяцы в открытом море, принималась писать. И тогда, как это было в первую ночь, она уносилась далеко от себя, куда-то вне времени и пространства, она не помнила, кто она, забывала свою жизнь с ее проблемами; забывала, что у нее есть сынишка, за которого в обычное время она отдала бы свои глаза; забывала, что в момент безумия и отчаяния похитила крошечную девочку и, сама того не желая, полюбила ее истинно, глубоко, бесконечно, как родную дочь; забывала больницу, забывала про страх перед будущим; забывала про боль в спине и тяжесть в ногах; забывала, что она уже старая; забывала даже, что пишет, что ее пальцы стучат по клавиатуре компьютера, она просто была не здесь, она была там, где существовала только рождающаяся история.

Эту историю (и это было странное чувство) будто сочинила не совсем она, эта история была в какой-то мере ее собственной жизнью. Как ребенок, который должен родиться. Да, история — это и есть ребенок, который должен родиться. Мать только отчасти его автор.

У Алисы уже появилась общая канва и герои. Она хотела написать историю со всеми качествами feel good, о которых говорил Том. Но история вырывалась за рамки с неожиданной силой, вынуждая ее к таким сюжетным поворотам, о которых она и не думала. Немного удивившись поначалу, Алиса сопротивлялась, но вскоре поняла, что это напрасный труд, и отдалась на волю сюжета.

Она понятия не имела, хорошо ли то, что она пишет. Перечитывать не было времени.

Воображение сорвалось с цепи, и ей приходилось следовать за ним, перечитает позже. Иногда она заглядывала в статистику документа (с пробелами). Том сказал ей, что двести тысяч знаков — норма. Меньше — слишком коротко. Больше — тоже хорошо, но свыше пятисот тысяч книга становится толстой, а толстые книги продаются хуже, потому что цена, как и толщина, отпугивают возможных читателей. В первый раз было пять тысяч знаков, потом десять тысяч. К концу первой ночи она дошла до сорока тысяч. К концу второй до ста десяти тысяч.

Сегодня Алиса провела третий день в больнице. От усталости у нее кружилась голова. Она проводила долгие часы, полулежа в кресле в палате Агаты, которая выздоравливала на диво быстро. Регулярно приходил молодой педиатр, проверял цвет кожи, рефлексы, слушал сердце. Брали анализы крови, которые малютка терпела, как большая, сделали магнитно-резонансную томографию мозга с контрастным веществом, чтобы выявить возможные повреждения или аномалии, но ничего не нашли. К Агате вернулась ее живость, она немного похудела, но уже набирала вес, отлично реагировала на все раздражители, даже улыбалась, и Алисе сказали, что ее можно выписывать, только надо показаться снова через месяц, чтобы убедиться, что не осталось никаких последствий. Для Агаты эта ночь в больнице была последней.

Алиса вышла из больницы с облегчением: значит, все-таки в ее жизни не все оборачивается катастрофой. Несмотря на усталость, она шла быстро, ей хотелось скорее к Ахиллу, обнять его, сказать, что она его любит, попросить прощения за эти последние дни, когда она «отсутствовала», но главное — ей хотелось, чтобы наступил вечер и она могла бы продолжить роман с того места, на котором его оставила.

Она открыла дверь своей квартиры и увидела сидящего рядом с Ахиллом Тома.

Том был у нее дома.

Том сидел за ее компьютером.

Том читал ее сто десять тысяч знаков.

Том поднял голову, и она увидела, что он взволнован. Он произнес одно только слово:

— Алиса.

— Это я сказал ему, что можно, — вмешался Ахилл.

Алиса спросила себя, сердится ли она, и решила, что нет. В конце концов, этот роман был почти совместной работой. Рано или поздно Том все равно прочел бы его, чтобы высказать свое мнение и внести поправки.

Том смотрел на нее пристально, непонимающим взглядом, как будто в маленькую столовую вошел олень.

— Алиса… — повторил он. — Я прочел… Прочел…

— Я еще не закончила… Я не знаю… Я, кажется, дала себе волю. Многое надо поправить, но я хотела писать побыстрей, и…

— Это замечательно! — сказал Том.

— Замечательно?

— Как ты это сделала?

— Не знаю. Мне просто было там хорошо. Ты находишь, что это «замечательно»? «Замечательно» — это очень сильное слово. Ты уверен, что хочешь употребить именно его, а не просто «хорошо» или «неплохо»?

Том вскочил и стал расхаживать по крошечной столовой.

— Нет… Нет… Это замечательно… Черт, черт, это замечательно, это все, о чем мы говорили, feel good есть, но ты вышла за рамки. Это уже не просто feel good.

— Правда? Ты так думаешь?

— Мне никогда ничего подобного не написать. Видишь, у меня дрожат руки!

Он показал ей руки. Они дрожали.

— Но тебе не кажется, что многое хромает?

— Нет… Разве что есть мелкие огрехи, но и только. Выглядит просто здорово. Ты должна продолжать, непременно должна продолжать. Не бросай, пока не закончишь!

Алиса не знала, верить ему или нет. Может быть, он говорит это в надежде переспать с ней еще раз.

— Ты так говоришь, чтобы доставить мне удовольствие? — спросила она. — Я хочу сказать, это ни к чему… Я все равно хотела тебя увидеть. Даже если ты скажешь, что все очень плохо, это ничего не меняет. Ты можешь говорить честно.

— Я и говорю честно. Абсолютно честно! Это великолепно, и ты должна закончить. Я не знаю, будет ли это продаваться и озолотит ли тебя, понятия не имею. Ноя знаю, что это великолепно, и знаю, что ты должна закончить. Ты просто не имеешь права не закончить!

Алиса почувствовала, что краснеет. Как рукой сняло усталость и разбитость последних дней, ей показалось, что мир вдруг стал другим: больше, прекраснее, в нем легче дышалось.

— Агата заболела, и я проводила все дни с ней в больнице.

— Я знаю. Ахилл мне все рассказал.

— Ее выпишут завтра. Я могу работать вечерами, когда она спит.

Том подумал немного и спросил:

— Если бы у тебя было тихое место на пару недель или на сколько потребуется, тебе работалось бы лучше?

— Да. Конечно. Но как быть с Агатой и Ахиллом?

Том потер дрожащей рукой подбородок:

— Вот что я предлагаю: отправляйся ко мне.

Я дам тебе ключи, а сам останусь здесь с детьми.

— Что?

— У меня тоже был ребенок. Я вполне справлюсь с младенцем. И уверен, что смогу поладить с Ахиллом. Это только пока ты не закончишь.

Алиса положила сумку и села за стол. Обхватила голову руками.

— Не знаю. Я и без того никудышная мать. Я не могу бросить своих детей.

— Я не против… Если не слишком надолго, — сказал Ахилл.

— Ты их не бросишь. Будешь навещать, когда захочешь. В перерывах. Просто дай себе время закончить… И потом, в каком-то смысле ты это делаешь и для них тоже, разве нет?

— Да… В каком-то смысле… Но все равно это эгоистично, тебе не кажется?

— В каком-то смысле еще более эгоистично будет не закончить и вместо этого сидеть и лить слезы над своей судьбой и судьбой твоих детей.

Алиса встала и достала из холодильника бутылку белого вина, купленную по акции.

— Я согласна.

Том широко улыбнулся:

— Серьезно?

— Да, давай отпразднуем это плохим вином, это все, что у меня есть. Есть еще макароны с маслом, если хочешь поужинать с нами.

— Отлично! Это будет просто отлично.

Алиса разлила вино.

— Завтра я заберу Агату из больницы. Проведу день с ней. Будет хорошо, если ты придешь после обеда, вы познакомитесь.

— Отлично! У меня полно свободного времени.

За вечер Том еще несколько раз повторил, что сто десять тысяч знаков, которые написала Алиса, «великолепны». Потом, выпив два бокала плохого белого вина, он сказал «необычайны». После третьего бокала громко объявил: «Ты гений, Алиса! Гений». Алиса тоже выпила, поэтому почти поверила ему. Позже, когда Ахилл ушел спать, Алиса подошла к Тому, и они долго целовались.

— Хочешь остаться? — спросила она.