Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 22

Сказав это, она поцеловала ее в лобик.

Этот день Алиса провела с ощущением полного изнеможения, как будто она стала жертвой оползня и ее тело били и ломали гигантские валуны. Ей казалось в этот второй день похищения, что даже ее душу исколотили палками так, что от нее мало что осталось: маленькое побитое существо, распростертое на камнях ада и ожидающее последнего милосердного удара. Под вечер пришел из школы Ахилл и, увидев малютку, спросил:

— О, Агата еще здесь, твои друзья ее не забрали?

— Нет. Они сейчас за границей. У них проблемы с обратными билетами.

Ахилл явно обрадовался. Он поцеловал Агату в щечку и сказал:

— Я тебя люблю, ты такая милая.

Алиса чувствовала себя матерью-ехидной и недоумевала, как мать-ехидна и отец-трус могли произвести на свет такого замечательного мальчика.

В магазин она не ходила, в доме остались только макароны и масло, и она сварила макароны, сгорая от стыда за то, что она, мать, не может дать своему ребенку ничего лучшего. Позже, когда Ахилл уснул, она зашла в Гугл, у нее еще оставалась крошечная надежда. Она искала всеми возможными способами, вводила: «ребенок исчезновение», «младенец исчезновение», «младенец похищение», «ясли лошадка похищение». Действительно было сообщение об исчезновении ребенка, но это был семилетний мальчик по имени Тони, и пропал он в Альбервилле. Еще в штате Техас три года не давала о себе знать афроамериканская девочка-подросток (родители не теряли надежды). Но и только. Заодно Алиса проверила состояние своего банковского счета: 114 евро, а шел только восьмой день месяца. У нее оставалось четыре пакета макарон, около трехсот граммов сливочного масла, подсолнечное масло, соль, перец, килограмм риса, полкило зеленой чечевицы. С голоду они не умрут, но с фруктами, овощами и мясом будет трудно. Тем более что скоро придут счета. Алиса вдруг почувствовала ужасную усталость, ей казалось, будто спину придавила мраморная плита. Она пошла в комнату, чтобы не разбудить Агату, не стала зажигать свет и легла на кровать рядом с девочкой. Агата дышала ровно и глубоко, чуть постанывая во сне. Алиса чувствовала теплый запах молока и чистой младенческой кожи, этот запах она всегда обожала, и сегодня вечером он перевернул ей сердце всей силой воспоминаний об утраченном счастье.

Так прошел второй день похищения.

Наутро Ахилл поцеловал мать, поцеловал Агату и спросил:

— Ну что, твои друзья заберут ее сегодня?

— Да, сегодня… — ответила Алиса. Вчера она твердо решила: если не объявят о похищении, ей придется расстаться с малышкой.

Ночью она обдумала, как ей это сделать, и пришла к выводу, что лучше всего будет оставить девочку у дверей комиссариата. Это предполагало известный риск: там могли быть камеры наблюдения, но можно надеть широкое черное пальто с капюшоном, а потом, чтобы ее не выследили, весь день ездить на автобусах и поездах, пересаживаясь с одного на другой. Под вечер она выбросит черное пальто в мусорный ящик и только после этого вернется домой.

Ахилл ушел. Алиса еще раз заглянула в Гугл, посмотрела новостные сайты, сайты полиции, но об исчезнувшем младенце по-прежнему ничего не было. Она дала Агате бутылочку, одела ее в то, что было на ней, когда она похитила ее три дня назад, выждала, чтобы не встретить никого из соседей, и вышла из дома с переноской Агаты в одной руке и свернутым пальто в пластиковом пакете в другой. Она села в автобус, пересела на другой. Ехала, стараясь не встречать взгляд Агаты, которая не сводила с нее внимательных глазок. Она вышла из автобуса за несколько кварталов до комиссариата, надела черное пальто, набросила на голову капюшон. Переноска была тяжелая, болели руки и спина. В пальто было слишком жарко, Алиса обливалась потом. Агата издавала негромкие звуки, что-то вроде «бюи-бюи-бюи-бюи-бюи», она, наверно, только что обнаружила, как это делать, и пробовала все модуляции. «Какие младенцы чудесные», — подумала Алиса, подходя к комиссариату. Это был маленький районный комиссариат, расположенный на почти пустой улице. Она шагала, старательно делая вид, что ей нет никакого дела до комиссариата, что она просто идет за покупками, только и всего, что у нее есть работа, карьера, нормальная семья, деньги на счету в банке и кое- какие накопления, что она может позволить себе уехать в отпуск, имеет страховку, вклад в пенсионном фонде, что ей звонят в течение дня, чтобы узнать, как она, и сказать, что любят, что она никогда не запаздывала с оплатой счетов, что ее приглашают на вечеринки, потому что с ней, такой веселой и забавной, приятно пообщаться, и она просто идет мимо маленького комиссариата, за покупками, только и всего.

Когда она была уже у дверей комиссариата, оттуда вышла женщина в темно-синей форме. На ее глазах Алиса не могла оставить Агату и пошла дальше, как ни в чем не бывало.

Не получилось!

Алиса дошла до угла и быстро оглянулась: женщина из полиции ушла, улица снова была пуста. Она развернулась и направилась обратно к комиссариату. Шла не слишком быстро, повторяя в уме, как гимнастка, готовящаяся выполнить сложное упражнение, движения одно за другим: согнуть колени, поставить переноску, выпустить ручку, прощай, Агата, я буду всегда любить тебя, мне будет тебя не хватать, продолжать идти, не бежать.

«Бюи-бюи-бюи-бюи-бюи» звучало как песенка, она почти слышала мелодию, веселую мелодию крошечной девочки, которую вынесли на прогулку весенним днем. Алиса снова поравнялась с комиссариатом, на этот раз вокруг никого не было, она согнула колени, поставила переноску, и в эту минуту, она сама не знала как, ее глаза встретились с глазками Агаты. Малютка улыбнулась младенческой улыбкой, такие улыбки пронзают сердце и разбивают душу на тысячи хрустальных осколков. Алиса подняла переноску, а Агата все улыбалась ей.

Алисе не хватило сил, она сказала себе это вслух: «Мне не хватило сил, не хватило сил». Она шла, совершенно оглоушенная всем случившимся, ошеломленная от того, что не смогла оставить девочку на крыльце комиссариата, ужасом от непонимания, как теперь это разрулить, и убеждением, что над ее жизнью нависла неминуемая катастрофа. Спина и руки болели все сильнее, с ума сойти, как же скверно устроены эти штуки для переноски младенцев. Прихрамывая, она вернулась на остановку, дождалась автобуса, села и поехала домой.

Вечером Ахилл пришел из школы и, увидев Агату, спросил:

— Как, они еще не забрали девочку?

— Нет, они не приедут… С ними произошел несчастный случай. Агата останется с нами подольше.

— Сколько времени?

— Еще не знаю. Долго.

И прошло десять дней.

Десять дней Алиса прожила с чувством обреченности, смирившись, что это будет конец ее истории, конец одновременно трагический, банальный и смешной, конец, в котором она попалась в собственную ловушку: похищение ребенка, которое должно было стать ее последним шансом, доконало ее. Поскольку Агата осталась, а о том, чтобы отдать ее в ясли, не могло быть и речи (да и все равно у нее не было денег), Алисе пришлось отказаться от двух предложений временной работы: на ресепшене автомойки и гладильщицей в прачечной. Она знала, что из-за этих отказов потеряет пособие по безработице, окажется в черном списке и выбраться из этой ямы больше не сможет. Через десять дней от ста четырнадцати евро ничего не осталось, банк не давал ей разрешения на отрицательный баланс, и она сказала себе, что завтра снова придется начать воровать, чтобы прокормить Ахилла и Агату. Перспектива попасться повергала ее в ужас, ведь это наверняка привлечет внимание социальных служб, а она понимала, что если социальные службы нагрянут к ней без предупреждения, то не преминут поинтересоваться, откуда взялся младенец, спящий в ее кровати. Ахилла заберут, Агату заберут, а ее посадят в тюрьму, все будут в проигрыше, три жизни, разбитые системой, которой нет до них никакого дела, вот что будет, если она попадется.

Алиса сказала себе, что отныне она как крыса в городе: ей придется действовать в режиме выживания среди миллионов опасных ловушек. Придется быть по возможности невидимой, силуэтом настолько невзрачным, что никто его не замечает, придется быть призраком, сквозняком, придется жить так, будто она уже умерла.