Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 21

Ему не хватало привычки быть с ней, ее присутствия, ее общества, но не ее самой.

Он отложил телефон и проверил почту.

Radical7582 ответил: «Ребенок, который исчез у яслей „Манеж Серебряной лошадки“! Вот о чем я!»

Тому показалось, что кто-то разыгрывает его. Стефан, например, один из немногих его друзей, художник-график, с которым они вместе бегали трусцой несколько месяцев, был вполне способен на такие приколы. Однажды этот шутник ухитрился убедить его, что он агент спецслужб под прикрытием.

Том ответил: «Я действительно отвез дочку моей сестры в ясли вчера утром. Я звонил в ясли, и мне сказали, что все в порядке. Никто не говорит о похищенном ребенке. Хотел бы я знать, это ты, Стефан, с твоими дурацкими шутками? Честно говоря, я сейчас не в том настроении…»

Том подождал немного, но ответа не было.

Он глубоко вздохнул, не зная, что делать дальше, ему казалось, что он завис над океаном пустоты. Подумав, он решил убраться в квартире.

Сделать генеральную уборку.

Уж если хандрить, так хоть в чистой квартире.

Два часа он убирал и пылесосил спальню, гостиную, столовую. С грохотом передвигал мебель, добираясь до пыли, копившейся годами, вымыл окна (снаружи и изнутри), долго оттирал раковину в ванной, ванну и душ. Из слива он достал большой клок черных кудрявых волос Полины. Рука не поднималась их выбросить. И он не выбросил. Положил их в пустую баночку из-под варенья. Сказал себе, что, кажется, немного свихнулся, но все равно положил.

Покончив с уборкой, он сел за компьютер и перечитал последнюю фразу своего романа: «Чарли ориентировался ощупью в темноте, и вдруг его рука наткнулась на чью-то руку. Чья- то рука сжала его пальцы, эта рука была горячая, как пламя ада». Он знал, что надо двигаться дальше, ему очень нужны были деньги, он не мог позволить себе простаивать и попытался продолжить: «Чарли вздрогнул и спросил: — Кто здесь?» Том схватился за голову: это было ни на что не похоже. В почтовый ящик упало новое письмо: «Хитрить бесполезно. Дайте мне 50 000 евро, если хотите увидеть вашу дочь».

Он пошел сварить себе кофе и, вернувшись к компьютеру, написал: «Мне очень жаль… Я не понимаю, о чем вы… (Стефан, ты бы лучше пригласил меня поужинать, чем валять дурака)». Отправив письмо, он взял телефон и набрал номер Стефана.

— Алло?

— Полина от меня ушла.

— Ах, черт! К тому хирургу, с которым познакомилась на тай-чи?

— Да! Точно! Откуда ты знаешь?

— Да она же только о нем и говорила, когда я был у вас в прошлом месяце… Я еще тогда подумал, что у них что-то есть…

Том не мог понять, как все это прошло мимо него. Он возненавидел себя.

— Это ты выдаешь себя за некоего радикала семьдесят пять восемьдесят два, который якобы похитил ребенка?

— Нет, нет… Клянусь… Ладно, приходи-ка ко мне… Зальем твое горе.

— О’кей. Я тебе перезвоню. Спасибо.

Повесив трубку, Том написал новое письмо: «Мой друг Стефан поклялся мне, что не он писал эти сообщения… Вы действительно похитили ребенка у яслей?»

Ответ пришел незамедлительно:

«Да… Это ваш или нет?»

«Нет… И если бы кто-нибудь похитил ребенка у яслей, я был бы в курсе, все бы об этом говорили!»

Некоторое время Том ждал ответа, но так и не дождался.

Он посидел еще немного, перечитывая последнюю фразу: «Чарли вздрогнул и спросил: — Кто здесь?» Без всякого желания он стал писать дальше: «Ему ответил женский голос: —Я… Меня зажало… Ноги…» Том задумался, что могло зажать Азель в вагоне-ресторане поезда «Евростар». В голову пришел холодильник, но он не знал, сдвигаются ли холодильники в вагонах-ресторанах этих поездов. Надо будет изучить фактический материал. Пока же ему захотелось есть. Осталось немного ветчины, немного сыра. В бумажном пакете несколько ломтиков еще не совсем засохшего хлеба. Он сделал себе бутерброд.

Подкрепившись, проверил почту.

Ответа от radical7582 по-прежнему не было.

Если бы в последовавшие десять дней отчаянию пришлось выбирать себе имя, это было бы имя Алисы. Алиса не ответила на письмо (с адреса [email protected]). Какой смысл, ведь маленькая Агата явно не была дочерью этого человека, Алиса ошиблась, она не знала, как такое могло произойти, но факт оставался фактом: она похитила не того младенца и понятия не имела, чьего же младенца похитила. Эта ситуация выглядела гротескным наказанием, которым припечатала ее судьба за такой аморальный поступок, как похищение ребенка. Когда Алиса получила последнее сообщение от [email protected] («Нет… И если бы кто-нибудь похитил ребенка у яслей, я был бы в курсе, все бы об этом говорили!»), она заплакала. Она плакала неудержимо, как маленькая девочка. Плакала, как сорок лет назад, когда умер от рака ее отец и она поняла, что жизнь больше не будет такой, как раньше: беззаботной и ласковой. Плакала, как семь лет назад, когда Натан, отец Ахилла, ушел, узнав о ее беременности. Плакала, как в тот день, когда ее первый и единственный клиент Мишель назвал ее «штучкой» и она почувствовала себя старой, беззащитной, грязной, конченой неудачницей, навсегда вычеркнутой из нормальной жизни. Она плакала и не сдерживала рыданий, дав себе полную волю, с почти приятным ощущением полнейшей расслабленности, момента упоительной невесомости падения за миг перед ударом об асфальт. Она лежала на кухонном полу, закрыв лицо руками, в позе эмбриона, содрогаясь всем телом от спазмов, подобных агонии. Алиса знала выражение «коснуться дна», но до этого утра, когда она рухнула в кухне, она не осознавала в полной мере, до печенок, до мозга костей, что это самое «коснуться дна» может означать. И теперь, когда она так жалко всхлипывала на кухонной плитке, когда слезы и сопли текли, смешиваясь, по ее перекошенному лицу, в голове билась только одна мысль: для нее это конец истории. Мысль была ужасна, потому что это означало конец истории и для Ахилла: им придется съехать с квартиры, снять где-нибудь грязную комнатушку, они не будут есть досыта, и плохое питание конечно же отразится на здоровье и будущем Ахилла. Ее маленькому мальчику нищета и зыбкое положение помешают стать блестящим учеником, каким он мог бы быть, статистика на этот счет недвусмысленна: дети руководителей среднего звена превосходят в учебе своих ровесников из бедной среды. Ахилл, ее чудесный сынишка, такой живой, нежный, ласковый, покатится по наклонной плоскости: попадет в плохую компанию, будет покупать наркотики на грязных паркингах, сядет в тюрьму, станет выживания ради отсасывать у сокамерников, а потом состарится, в свою очередь, в нищете и сохранит о своем детстве лишь воспоминание о бедности и тысяче унижений, а свою мать запомнит старой неудачницей, плачущей на плиточном полу кухни.

Потом она услышала плач Агаты. Поднялась, пошатываясь, глубоко вдохнула, пытаясь вернуться к действительности, высморкалась и пошла в комнату. Она дала девочке бутылочку с теплым молоком, та стала пить, прикрыв глаза, и сразу успокоилась.

— Кто же ты такая, а? — тихонько спросила ее Алиса.

И еще:

— Откуда ты взялась?

И наконец:

— Что же мне с тобой делать?

К этому моменту прошло уже два дня, как она похитила девочку, и по-прежнему не появилось никаких сообщений, нигде. Это было совершенно ненормально! Когда исчезает младенец, тревогу поднимают через час, через полчаса! Никто не ждет два дня! Об этом пишут в газетах, сообщают по радио, выкладывают фотографии в Фейсбук с просьбой о репосте. А тут — ничего.

Как будто Агаты не было на свете.

Однако она, Агата, была и сейчас, выпив свою бутылочку, гукала, как гукают счастливые и здоровые младенцы. Она была такая хорошенькая, такая чудесная, что у Алисы защемило сердце. И от того, что сердце защемило, Алисе стало немного страшно, ведь это значило, что она уже начала любить эту малютку.

— Подождем до завтра, — сказала она ей. — Если завтра не сообщат о похищении, нам придется расстаться.