Змея - Дагерман Стиг - Страница 11

Выжженная трава, в отчаянии думает она, где-то я это видела. Вспомнить оказывается довольно просто: резкий склон обочины, покрытый жалкими клочками выгоревшей травы, мелькает у нее перед глазами, хотя она зажмуривается и не хочет ни на что смотреть.

Там, в ужасе думает она. Тогда. В панике она бежит по одной из черных дорог, уходящей вдаль жирной изолентой, которую кто-то в шутку растянул по земле. Она бежит справа по краю дорожного полотна, где асфальт соприкасается с гравием обочины, в туфли набиваются мелкие камешки, натирают пятки, но она продолжает бежать, словно пытаясь замотать всю эту черную изоленту обратно.

Но вскоре силы покидают ее, она чуть не падает ничком от усталости и садится на обочине передохнуть. Склон крутой, кювет выкопали недавно, там еще ничего не растет, кроме белой мари. Тихонько присев на камень, она снимает туфли и вытряхивает гравий. Делает это с чувством и основательно, как будто важнее этого нет ничего в мире. Солнце светит ей прямо в лицо, и она вдруг чихает.

Апчхи, громко и бодро произносит она, нарушая висящую над равниной тяжелую тишину. Смотрит прямо перед собой, взгляд скользит над плоской землей, и теперь, когда Ирен сидит на обочине, эта местность не кажется ей такой пугающей. Она спокойно надевает туфли, перелезает через кювет, проползает под свисающей колючей проволокой и оказывается на широкой равнине, поросшей коричневой щетиной травы, отливающей рыжиной. Застенчивые зеленые травинки, привлеченные утренней росой, торчат среди выжженных клочков старой травы. Она склоняется над землей как над ребенком, срывает такую травинку у самого корня, рядом с растрескавшейся землей, засовывает травинку в рот и продолжает идти вдоль рва.

Сено еще не убирали, хотя оно могло бы высохнуть прямо на сенокосилке, — оно накидано плоскими, осевшими стогами, которые выглядят будто не поднявшиеся на дрожжах булочки. На расстоянии стога кажутся нарывами на теле земли. Она медленно опускается в сено, оно очень сухое и ломкое, как валежник. Она лежит на спине и, щурясь, смотрит, как по небу плывут летние облака. Между облаками сияет беспощадно голубое небо, такое бесконечно далекое, что у нее начинает кружиться голова и возникает такое ощущение свободы, что кажется, будто в небе можно просто взять и исчезнуть и даже боли не почувствовать.

А что такое случилось, думает она прямо в синеву, но там ответить некому. Там нет ничего, кроме пустоты. Успокоившись, она закрывает глаза и понимает, что если позволит небу поглотить себя, то с ней уже ничего не случится. Но в глубине души она и сама знает, что надежда тщетна. Надежда похожа на трусливого плясуна на канате, который думает, что спасется от головокружительной высоты, если зажмурится покрепче. Ведь теперь у нее внутри живет зверек с острыми зубками и сгрызает все на своем пути, она спрятала его в коробочку, но на хрупких стенках уже видны следы укусов. Тогда она второпях засовывает коробочку в другую, побольше, но зверек все грызет и грызет, и тогда она берет еще одну коробку, а потом еще одну, и еще, и каждый раз радуется, как ребенок, и ощущает, как разверзается бездна, когда ужас касается ее.

В конце концов ей приходится встать со стога сена, потому что запас коробок заканчивается с пугающей скоростью. Она стряхивает с костюма прилипшие соломинки и достает из сумочки зеркальце, но зверек вот-вот вырвется, и она убирает зеркальце обратно, так и не решившись взглянуть на свое отражение. Вместо этого она запрокидывает голову и вглядывается в плывущие в сторону солнца облака, у которых появились черные рваные края. Одно из них, самое темное и грозное, внезапно ударяет кулаком солнцу в лицо, становится темно, и Ирен кажется, что пошел дождь.

Она идет к дороге, почти переходя на бег, ноги проваливаются в мягкую, податливую землю. В голове мелькает мысль — нужно где-то спрятаться, она мгновенно принимает решение и испытывает огромное облегчение. Не успев пробежать и нескольких метров, она понимает, что снова себя обманывает. Зверек на месте, продолжает грызть ее изнутри. Он уже пробился через целый слой шкатулок, картонок и коробок и победоносно бьет хвостом в освободившемся жизненном пространстве. Да и дождь так и не начинается.

Она почти добегает до колючей проволоки, и тут на дороге появляется велосипедист. Он движется в ее направлении, виляя по всей дороге широкими восьмерками, то ли как человек, у которого слишком много свободного времени, то ли как не вполне трезвый. Отчаянная надежда придает ей сил, она падает на колени, быстро проползает под проволокой, спускается в кювет и видит, что велосипедист — мальчишка-посыльный. Худощавый, долговязый, в переднике в голубую полоску. Он что-то насвистывает себе под нос, то и дело отбрасывая со лба светлую челку, которая все равно упрямо лезет в глаза. Парнишка заметил девушку и теперь не сводит с нее глаз, а велосипед продолжает выписывать восьмерки по дорожному полотну, иногда кажется, что им с велосипедом надо в разные стороны. Прицепленный к багажнику ящик совершает опасные пируэты на резких поворотах, но велосипедист ловко подправляет его ногой, и тот не переворачивается. Мальчишка — просто воплощение дисциплинированной беззаботности.

Она вылезает из кювета и привычным движением накрывает острозубого зверька коробкой попрочнее. Посыльный еще не поравнялся с ней, и она становится у обочины спиной к кювету и замирает, будто ждет автобуса на остановке. Он обрывает веселый свист на полуфразе, и тот стихает, словно подстреленная посреди песни птица. Мальчишка элегантно притормаживает ногой и останавливается прямо около нее. Разворачивает руль в ее сторону, и велосипед внимательно смотрит на нее, словно опустивший рога бык.

Когда Ирен решается взглянуть ему в лицо, оказывается, что он совсем не такой, как она ожидала, и девушка совсем теряется. Может быть, я даже краснею, проносится у нее в голове. Мальчишка еще совсем юный, просто издали казался высоким, потому что на велосипеде до упора поднято седло. Да он вообще намного младше меня, лихорадочно думает она.

Мальчик говорит «привет» и смотрит на нее с прищуром, хотя стоит в тени. Потом быстро шарит по карманам в поисках спичек и сигарет, чтобы скрыть замешательство, и худое лицо заливается краской, будто на льняной скатерти расплывается пятно малинового сока. Сначала он проверяет все несуществующие карманы на фартуке, потом в пиджаке, чтобы хоть как-то выиграть время. Господи, какой он милый, когда краснеет, думает Ирен, замечая, что у нее руки чешутся убрать ему со лба челку, которая снова упала на один глаз. Она присоединяется к его растерянности, как все понимающая мамочка, и спокойным голосом произносит: просто хотела спросить, где находится улица Майвэген.

Наконец он все-таки находит в левом кармане штанов видавшую виды сигарету. Поиски заняли какое-то время, потому что он точно знал, где она лежит, и специально полез в этот карман в последнюю очередь. Наконец он вынимает из другого кармана помятый коробок спичек, пытается злобно ухмыльнуться и прикуривает, прикрывая спичку рукой.

Майвэген, задумчиво повторяет он, дымя прямо в сторону солнца, и теребит свободной рукой ржавый звонок. Майвэген куда-то в ту сторону, кивает он головой на дорогу, по которой Ирен пришла сюда. Она смотрит на асфальтовую дорогу, которая будто бы лежит и загорает на солнышке, а солнце тем временем снова поднялось на ноги после нокаута и жарит, как прежде. Она видит, что указатель рассеянно показывает на островок в море асфальта. Какой островок все-таки маленький, думает она, и ей кажется, что все происходит во сне между тогда и сейчас.

Мне, кстати, и самому туда надо, говорит мальчишка, набрав полный рот дыма и медленно выпуская его сквозь зубы, можем вместе пойти. Он запрыгивает на седло и привычным движением натягивает фартук на коленки. Она замечает, что фартук испещрен темными, почти черными пятнами крови, расположенными равномерным узором. Мы можем вместе пойти до Майвэген, упрямо повторяет он, и она слышит, что он так говорит, просто чтобы произнести вслух слово «мы». Он пробует слово на вкус, растягивая его как можно дольше. Она думает, как же это трогательно, по-матерински так думает, и, чтобы сделать ему приятно, говорит: ну тогда пойдемте.