Змея - Дагерман Стиг - Страница 12

Ей приходится почти бежать бегом, чтобы не отстать от него. Сев на велосипед, он словно берет на себя ответственность: делает важное мрачное лицо, приподнимает верхнюю губу, передние зубы блестят, как у лошади, и видно, как он крепко сжимает ими сигарету. Она обращает на это внимание, вприпрыжку идя рядом с ним, и ее до слез трогает его удивительная неуклюжесть.

Он поглядывает на нее, но очень неуверенно и как бы украдкой. Вынимает сигарету изо рта, тушит большим и указательным пальцем, запихивает окурок в карман фартука. И говорит куда-то в воздух, будто в микрофон, мрачно и сухо, даже немного раздраженно: работа у меня отвратная. Приходится гонять через весь Эншеде с этим ящиком. А иногда крутить педали до самого Эрставика. Вчера какая-то старуха в Стювста позвонила, что, мол, отбивных ей надо — будто в Стювста свиней нет! Но когда дорога такая длинная, можно ехать не спеша, искупаться да прокатиться с ветерком. Так вот и езжу туда-сюда целыми днями. Но скоро небось и станнер дадут.

Дорога превращается в марш-бросок, велосипед катится веселее, и теперь ей и правда приходится бежать рядом. Он разговаривает наперебой с самим собой, как трубач, которому приходится дуть в трубу, пока не кончится воздух, но последнюю фразу он произносит с таким напором, что она понимает, как ему хочется похвастаться.

Главное, пусть продолжает говорить, думает она, задыхаясь, и тогда мне не будет одиноко, а зверек спрятан за такими мощными стенами, что упрямый скрежет его зубок почти не слышен. Ах, значит, станнер, говорит она, сделав многозначительную паузу.

Он широко улыбается, как команда гимнастов при звуке стартового свистка, даже притормаживает, чтобы она успевала за ним и хорошо слышала все, что он говорит. Ну пистолет такой, которым пристреливают свиней, ну и, кстати говоря, быков и коров тоже, говорит он натянуто, но слегка возбужденно. Свободной рукой исполняет небольшую пантомиму: приставляет указательный палец ко лбу, как дуло револьвера, и резко склоняет голову, как увядший цветок, чтобы показать, что происходит при выстреле.

Но послушайте, говорит она, глядя невиннейшими глазами на его напряженное, серьезное лицо, разве не ужасно убивать животных. Да ну, говорит он, замедляясь и приближаясь к ней, они ж ничего не чувствуют. Просто приставляешь эту штуку им ко лбу, и дело с концом. Он свешивает голову, дергает плечами и притворяется, что у него дырка во лбу. Он как плохой актер — повторяет эффектную сцену, за которую сорвал аплодисменты.

Ничего эти чертовы свиньи не чувствуют, все так быстро происходит, они и глазом моргнуть не успевают, говорит он звонким и ломающимся от идеализма юности голосом. На самом-то деле забойщику хуже, его-то эти чертовы свиньи еще и покусать могут, не приведи господи. Он спрыгивает с велосипеда, чтобы развить эту тему дальше и посвятить ее во все подробности, идет рядом с Ирен, весь раскрасневшийся и возбужденный, челка лезет в глаза. Ростом он чуть поменьше ее, а пылающие алым уши слегка просвечивают, а еще он немножко лопоухий, и она снова чувствует прилив нежности.

Ну и самый ужасный момент, конечно, сразу перед тем, как их забивают. Берут, значит, нож, — он поворачивается к ней с серьезным и взволнованным выражением лица, приставляет указательный палец к задранному вверх подбородку, она видит, что пушок на его подбородке трепещет на легком летнем ветерке, и испытывает почти непреодолимое желание повыдергать все волоски до единого, — и втыкают в свинью, — он проводит указательным пальцем сверху вниз по натянутой коже горла, по груди и животу и до самого паха, — и делают разрез вот так. Это мне, кстати, разрешают делать, говорит он с деланой небрежностью и плюет через раму.

Она идет рядом с ним и чувствует себя взрослой, благодушной тетенькой, которая выслушивает рассказ маленького мальчика о том, как у него прошел день в школе, и тогда она с теплым интересом, причем довольно искренним, поскольку речь идет о животных, спрашивает: вы, значит, теперь забойщиком станете?

Они уже дошли до перекрестка, и она с рассеянным интересом посматривает на указатель. На стрелках написано: Даларё, Стокгольм, Эльвшё и Нюнесхамн, одна из стрелок уныло свисает вниз, как будто устала стоять по стойке смирно. Указатель совсем небольшой, даже хиленький, если учесть, что до города совсем недалеко, мстительно думает она.

Но какое-то время придется побыть на побегушках, говорит он, запрыгивая на велосипед, будто внезапно вспомнив о своих обязанностях. Дорога идет с небольшим уклоном, ей снова приходится бежать вприпрыжку, чтобы поспевать за ним, но тут он встает на педали и прибавляет скорость. Плоская равнина, окруженная злаковыми полями и валами, постепенно переходит в узкий пояс лугов и чуть более широкую полосу густого лиственного леса, настоящего северного леса. Там притаилось хорошо спрятанное садоводство, которое при приближении к границе с хвойным лесом постепенно превращается в небольшой поселок.

С дороги на самом деле признаки обитания заметны только по неуклюже возведенным деревянным мосткам, переброшенным через канавы и посыпанным песком, да редким помойным бакам, лениво прислонившимся к стволам деревьев. Поднявшись на вершину холма, Ирен запыхалась и вспотела. Парнишка едет слегка впереди, лицо насупленное и напряженное, как перед забоем скота.

Он вдруг привстает на педалях, дает по тормозам так, что они злобно скрипят, и спрыгивает с велосипеда, хрустнув суставами. Вот Майвэген, с деланым равнодушием дорожного указателя произносит он и машет рукой в сторону узкой, заросшей корнями каменистой тропинки, которая идет вглубь густого соснового леса.

И тогда ей вдруг становится очень страшно, до безумия страшно от тишины, которая наступает после его слов, слова падают на нее, как мешок на голову, веревка затягивается на шее. Она ощущает ужас и ей страшно, что не хватит воздуха хоть что-то сказать, прежде чем он уйдет. Елки упадут на нее и погребут под своими лапами, если она останется одна. Зверек вот-вот вырвется на свободу, она слышит, как его зубы вгрызаются в последний бастион. Парнишка уже запрыгнул на велосипед и стоит, широко расставив ноги, однако уезжать, похоже, не собирается и нервно роется в карманах в поисках сигарет и спичек. Внезапно ее охватывает дикая радость, потому что она понимает, что мальчик ждет ее слов. И эти слова неловко вываливаются из нее, толкаясь, как люди в очереди: понимаете, вы, может, их знаете… мне надо к Боргам… в дом Боргов… он вроде как здесь, на Майвэген… может, вы знаете, где это… может, вы…

К Боргам, значит, говорит он и радостно засовывает в рот очередную сигарету. Да, их по субботам не бывает. Приятный дядька, я с его сыном играю в бадминтон у них во дворе. Сегодня их нет, значит.

Нет, отвечает она, радуясь возможности поговорить, не особо задумываясь, у нас там, понимаете, посиделки сегодня, с друзьями, вот я вперед и поехала, чтобы прибрать все да приготовить.

А-а-а, там у них, там в доме-то, значит, никого, говорит он и дрожащей рукой подносит спичку к сигарете. Но она сама слишком разволновалась, чтобы заметить его волнение, и быстро, не раздумывая, произносит: а не хотите ли со мной, дорогу покажете. Да, тут у нас такая кутерьма, с первого раза-то и не разберешься, куда идти, быстро отвечает он, снова слезает с велосипеда и перекатывает его за руль на другую сторону дороги, все время оказываясь на пару шагов впереди новой знакомой. Теперь этого засранца через весь Эншеде тащить, с нежностью говорит он, кивая на подпрыгивающий на щебенке велосипед.

Ирен идет следом, глядя на его худощавую спину и тонкую шею под копной вьющихся волос. Фартук завязан большим, небрежным узлом и дергается при ходьбе, словно хвостик, бьет парнишку по попе, туго обтянутой выцветшими, залатанными синими штанами, из которых он явно вырос. Сам, наверное, фартук завязывал, думает она с улыбкой и снова с удивлением замечает, что растрогана.

Они проходят через ельник — там тихо и темно, под деревьями валяются пустые консервные банки, яичная скорлупа и рваные пакеты. Но вот ельник заканчивается, тропинка резко становится шире, с обеих сторон появляются заборы, и вскоре они идут уже по настоящей дороге, засыпанной гравием и изрезанной корнями давно срубленных деревьев. За заборами виднеются домишки и недостроенные коттеджи, отделенные друг от друга нарядными, выкрашенными в веселые цвета заборами. Со стороны, выходящей к лесу, участки не огорожены — наверное, чтобы не надо было выходить за калитку, когда срочно понадобится справить нужду. Ибо позади домиков ровной шеренгой, как солдаты на параде, выстроились с любовью и выдумкой украшенные резьбой кабинеты уединения — ровнехонько на границе, где заканчивается участок и начинается лес. Складывалось впечатление, что домовладельцы всю свою душу вложили в то, чтобы сделать как можно более нарядными и достойными именно эти жизненно необходимые постройки.