Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 37

В итоге на Голицына ополчилась духовная сезонная звезда — архимандрит Фотий. Предал князя частной анафеме, царь отрешил прежнего друга от основной должности, оставив только почту.

С Голицыным я уже встречалась как с представителем этого ведомства. Пробовала заинтересовать электрическим телеграфом. Не преуспела. Человек он восторженный и желчный одновременно, с неофициальным вольтерьянским девизом: всё подвергай сомнению, а пуще того — осмеянию.

Зачем же я сейчас ему понадобилась?

В таких раздумьях добралась до Чумного острова. Где, как обычно, отдохнула душой. Люди заняты добрыми полезными делами и делают их успешно.

Доктор Пичугин окончательно завязал. И уже свыкся с этим. Был полон энергии и новых планов. Его весьма завлекли мои намеки на царствующую ныне в умах медиков и ученых теорию миазмов. Одна подсказка, что незачем опрокидывать авторитеты, лучше подтвердить их высказывания гипотезой о том, что, дескать, миазмы и есть те мелкие звери в капле воды на лабораторном стекле микроскопа, — и вот уже серьезное научное сообщество гораздо благожелательнее принимает все выкладки скромного русского коллеги. В общем, Пичугин был на подъеме. И к идее сложной операции на черепе отнесся с энтузиазмом.

Василисе и не надо было объяснять, почему впереди операция особой ответственности. Просто сказала, что пациент и уснет, и проснется — она за этим проследит.

После Чумного острова пироскаф направился к Фонтанке, к особняку князя Голицына.

— Душа моя, Эмма Марковна, — улыбнулся его сиятельство сухонькой улыбкой, — как я рад, что вы не замедлили явиться. Кстати, если не ошибаюсь, из тех краев, куда недавно отбыл наш ангел.

— Ваши сведения верны, ваше сиятельство, — сдержанно ответила я, вспомнив, что ангелом принято называть государя. Конечно, не надеялась, что поездка в Польшу останется в тайне. Но все же чтобы так быстро стало известно в столице…

— Не будем тратить время на разговоры о вашем путешествии и встречах, — продолжил Голицын, — а сразу перейдем к делу. Хочу дать вам приятельский совет: совершите новое путешествие, причем желательно с супругом. Если устали от странствий — уединитесь в вашем замечательном поместье на берегу Невы. И не принимайте в нем никого, кроме лиц, принадлежащих к торговому сословию.

— Причина? — спокойно спросила я.

— Чтобы избежать далекого путешествия по предписанию.

Я промолчала, но взглянула так выразительно, что князь понял. Встал, открыл дверь, убедился, что коридор пуст. И лишь тогда сказал:

— Против вас собран сильный комплот из персон, которые недавно лишили меня влияния. Известный вам духовник, временщик всея Руси, а также… впрочем, вы должны догадаться. Этот союз родился не сегодня, но именно нынче готов к действиям и ждет только повода.

Да уж. Нерадостно. Но почему?

— Александр Николаевич, я была бы благодарна, если бы вы пояснили, чему мы обязаны неприязнью этих персон? Например, временщику в прошлом году мы оказали достаточно важную услугу…

Князь Голицын усмехнулся и заговорил тоном пожилого профессора, решившего поучить жизни студентку-первокурсницу.

— А также приняли участие в судьбе двух подневольных людей, оскорбивших временщика своей строптивостью. Граф памятлив. Что касается духовной особы, — тон князя стал презрителен и желчен, — молитвеннику и прозорливцу не по нраву ваша типографская деятельность. Он расправился со мной и намерен учинить нечто подобное с вами. А что касается главной фигуры комплота… Эмма Марковна, вы встречались в Варшаве с великим князем?

— Да, — ответила я и продолжила: — Александр Николаевич, откровенность за откровенность: вы в курсе царской воли в вопросе престолонаследия?

— Конечно в курсе, — простодушно улыбнулся Голицын. — Я в ребячестве прятал в карманах конфекты и орехи для Алексаши и Коки, как мне не ведать семейных тайн Александра и Константина? Ничего в этом нет удивительного. Другое удивительно: с какой стати вас занесло в царские семейные расчеты? Царь хочет отдать корону младшему брату в обход старшего — его дело. Так же его дело —объявлять это или держать в тайне. Но если я наблюдаю ваши потуги с улыбкой, то, — князь понизил голос, — вдова-императрица относится к вам так, как будто в комнату, где играют царские сыновья, вбежал мальчишка-оборванец и стал свистеть через выбитый зуб. Она просто еще не решила, как вывести вас из комнаты. Не разумно ли заблаговременно удалиться самим? Между прочим, я совершил ту же самую ошибку: не удалился своевременно из той сферы, которая мне чужда…

Его сиятельство печально улыбался, вспоминая собственные несчастья. А я думала о своем.

Вот что значит оставить мужа одного на три месяца. Вернулась — комплот. Но почему супруг не заметил? Увы, мой Миша, товарищ министра, остался капитаном. Правопорядок, контроль, доклады, объезды. И неумение тусоваться. Не способен он на светском рауте отойти в сторонку с кем-то с бокалом вина или присесть к компании за ломберный столик. Услышать шепотки, увидеть взгляды, заметить, как друзья общаются с врагами. Уловить атмосферу…

— Потому-то я и стал единственным российским вельможей, подвергнутым приватной анафеме…

— Александр Николаевич, — деликатно прервала я поучительные размышления собеседника, — меня не удивляет высокопоставленный заговор против моей скромной особы. Но удивляет то, что вы сочли должным столь подробно меня предупредить. Почему?

Князь опять рассмеялся. Смешком, который, видимо, сам считал добродушным.

— Откровенен буду, Эмма Марковна. Мне приятно наблюдать за вашими трудами, например типографскими. Ваши удивительные начинания, например школа в поместье, ваши чудесные механизмы… Вы напоминаете мне удивительное южное дерево с благоуханными цветами и сочными плодами, выросшее на севере. Мне, привыкшему любоваться, было бы очень неприятно однажды узреть пенек.

— Мне тоже, — ответила я, — но сейчас в опасности большое российское дерево, и каждый, кто способен предотвратить губительную бурю, должен сделать это.

Ух, Эммочка, пустилась в метафоры!

— Эмма Марковна, — сказал князь Голицын чуть суше, — один из моих давних родичей, не прямой ветки, тоже попытался спасти Россию важными преобразованиями. Он был лучшим другом царевны-правительницы, но это не уберегло его от падения и ссылки.

Я еле сдержала улыбку — когда-то мне достался билет на оперу «Хованщина». Вспомнила короткое интермеццо, как по сцене тянут повозку со столбом, к которому прикован опальный временщик Василий Голицын.

Видимо, не сдержала — тон собеседника стал уж совсем серьезен.

— Голицыны ссылок и падений не боятся. Как видите, я во власти. Царские дети не забывают тех, кто с ними проказничал. Но ваш супруг — из других Орловых. Если падете вы — вам не подняться.

Мне бы обидеться. Но в глазах князя такое искреннее сочувствие…

— Благодарю, Александр Николаевич, — сказала я.

— Не стоит, Эмма Марковна. Просто поосторожничайте.

Князь встал, я тоже. Еще раз поблагодарила хозяина и удалилась.

Опять пароход, опять обманчивый питерский летний вечер: солнце светит вовсю, а уже поздно. На душе не солнечно от слова «совсем».

Поскорей бы все рассказать Мише. Расскажу. А что делать будем?

Из всего, что наговорил князь Голицын, я запомнила: вражеский комплот ждет только повода.

Но какого? В одной из выпущенных мною книг слово «Всевышний» с маленькой буквы? На каком-нибудь из заводов сыщутся вольнонаемные работники, а на самом деле — крепостные одного из вельмож, да еще в многолетнем розыске? Или упущение по ведомству супруга? Маловероятно, Миша аккуратен.

Ощутила себя охранником из будущего — для меня прошлого — мира, который глядит на экран, а там трансляция двадцати камер из разных точек. И в одном из секторов должно что-то случиться, и это нужно заметить. Причем в самый неподходящий момент — сторожу в обход пора.