Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 35

С этим не поспоришь. Александр Якубович — человек широкой души и разнообразных деяний. Например, он внес вклад в посмертную судьбу Грибоедова: при жизни на дуэли угодил тому пулей в мизинец. Благодаря чему автора комедии-афоризма смогли идентифицировать в Тегеране после уничтожения посольства. И получил Александр Сергеевич персональную могилу вместо братской.

На Кавказ, где этот поединок состоялся, Якубович угодил из-за другой дуэли. По его словам. На самом деле — за предшествующую разгульную уланско-гвардейскую жизнь, отличавшуюся от гусарской только количеством выпитых напитков, и не в сторону уменьшения. Ну и подвигов, соответственно.

На Кавказе Якубович стрелял не только в Грибоедова, но и в горцев, причем очень эффективно. В каждой битве был впереди, побеждал вражьи отряды, грабил аулы, делился добычей с солдатами и казаками с честностью капитана Флинта, да и сам дорос с поручика до капитана.

В одной из баталий получил пулю в лоб, и голова превратилась в композицию из дробленых костей и свинца. Плюс — в ту эпоху нет металлодетекторов в аэропортах, как и аэропортов, минус — рентгена нет тоже, как и продвинутой нейрохирургии. Посему бедняжка какое-то время страдал в зоне боевых действий — сражаться рана не мешала. А потом был командирован в Санкт-Петербург, где хирургия более-менее.

Приехал и вспомнил, что на Кавказ отправил его именно царь. Потому и угодили ему в лоб не на Черной речке или Волковом поле, а на Кубани. Пусть и наградами не обойден, и чин капитанский, все равно, Александр Палыч — бяка, и его надо у-у-убить!

Поэтому день Якубовича в прежней истории был примерно такой. Утром — операция по извлечению осколков черепа и пули, кстати, всё без наркоза, еще то испытание. Вечером — разговоры в гостиных с офицерами-гвардейцами, жалобы на судьбу и твердая решимость застрелить царя на военном смотру. В перерывах — хлопоты по военному ведомству, нельзя ли вернуться в гвардию? Говорю же — широкая душа.

Деятели Северного общества заприметили Якубовича достаточно рано. И задумались, как направить его порывы в революционно-конструктивное русло. Вот прямо сейчас царя грохать не надо — некому власть подхватывать. Пусть подождет.

Якубович подождал до известного декабря. Предложил свои услуги заговорщикам, но тут же сказал: к великому князю Николаю у меня злости нет, хотите выбрать цареубийцу — будем метать жребий. Вместо этого ему предложили взбунтовать Измайловский полк, Гвардейский экипаж и с этими подразделениями минимум выйти на Сенатскую площадь, максимум — взять Зимний дворец.

Якубович обещал, да не выполнил. Почему? Я еще в прошлой жизни, в XX — XXI веках, насмотрелась на мужчин и мужчинок. И безусловный храбрец, настоящий мужчина, Якубович повел себя именно в этой ситуации как мужчинка. Ну да, он герой с разбитой головой и черной повязкой. Рассказывает, как рубил-стрелял среди скал и горных рек, подпоручики-желторотики развесили уши. Но ему же не их вести, а бунтовать солдат. В надежде, что пехотинцы послушают незнакомого капитана-кавалериста, а не своего полковника. А если артистических данных не хватит? Позор, неудача…

И поступил Якубович некрасиво. Надежд декабристов не оправдал.

В центре Питера — улица Якубовича. Наверное, решили так назвать тайные монархисты. Потому что больше, чем Якубович, декабристам повредил только диктатор — князь Трубецкой.

Но это станет ясно 14 декабря. Пока что герой с Кавказа — фигура для соблазнения восторженного младшего офицерства. И с этой фигурой надо что-то делать. Лучше всего — вернуть на Кавказ. Но ведь Якубович явился сюда не просто так, а лечить голову.

Как задумаешься, так и непонятно, где больше геройства — идти в перестрелку или доверять простреленную башку нынешним эскулапам, что ковыряются по живому мозгу без наркоза, не всегда мытыми руками.

Кстати!

За эти два дня я успела получить отчет с Чумного острова. Доктор Пичугин преимущественно занят административными трудами — наблюдает за возведением капитальных зданий, коим грядущие наводнения не страшны. Но не забывает о медицинских делах: сам оперирует и руководит.

Василий и Василиса, спасенные мною прошлой осенью от Аракчеева, не просто укрылись на Чумном острове, а прижились. И если Василий пошел по хозяйственной части, то его молодая супруга всерьез занялась медициной. Причем самой «неженской» отраслью — хирургией. И выбрала себе едва ли не самый ответственный функционал в операционной Пичугина — анестезиолога.

С той поры, как я помогла провести первый эфирный наркоз, всегда относилась к этой методе с опаской. Пичугин, когда освоил операции над пациентом, погруженным в глубокий сон, действовал подобно средневековому зодчему, незнакомому с сопроматом: не жалеть материалов для несущих конструкций, лишь бы не рухнули своды. Пациенты Пичугина спали крепко, но были два трагических случая, один из которых, увы, поставил крест на его официальной врачебной карьере.

С той поры хирург-новатор предпочитал «недоливать». Получалось полусон-полуболь. При простых и быстрых хирургических воздействиях — ничего страшного. Но если операция длилась долго, например ампутация или извлечение ненащупанного инородного тела, пациент просыпался. И приходилось удерживать бедолагу, будто никакого наркоза и не бывало.

Василисе это не понравилось. Особенно когда однажды мальчику из Воспитательного дома делали операцию на желчном пузыре и бедняжка проснулся от малой дозы. Василиса обнимала его, умоляла потерпеть.

А потом взялась за дело сама. Несколько раз пообщалась со мной до отъезда, узнала среди прочего о массаже сердца. И после моей беседы с доктором получила статус не просто ассистента, а ответственного за состояние пациента в наркозе. Проще говоря, анестезиолога.

— Миша, давай представим, что нашему герою и хвастуну будет достаточно только одной операции. Свинец вынут, голова восстановлена, ну, месяц на реабилитацию. Но потом пребывание Якубовича в Петербурге потеряет смысл, и он вернется на Кавказ еще до осени. И дворец захватывать будет некому, — договорила я чуть тише.

— Он и по жизни-то его не захватит, — усмехнулся муж и тут же добавил: — Хорошо придумала, Мушка. Остается заманить героя на операционный стол. Только не будем говорить «совсем-совсем без боли». Не согласится.

— Придумаем, как заманить героя, — ответила я. — Уж больно хорош куш. Лишим машину заговора главного движка.

— Между тем есть еще более надежный способ, — задумчиво сказал муж. — Если уж решили ломать историю…

— Только не предлагай кого-нибудь грохнуть.

— Наоборот. Мы должны сохранить жизнь…

— … царю, — сказала я, и муж улыбнулся: догадалась, Мушка.

— Если не знаешь, что делать, — продолжил супруг, — то заморозь ситуацию. Царь отправляется на юг, возвращается живым, а лучше не отправляется вообще и наконец-то дозревает до публикации Манифеста о престолонаследии. Чем разряжает основную мину. Ну а мы понемножку деактивируем остальные… Мушка, а зачем, кстати, царь поедет на юг?

— Лечить царицу, — вспомнила я. — Точнее, самостоятельно осмотреть место ее санаторной зимовки.

Со своим прежним школьным знанием истории я как-то не задумывалась, почему государь всея Руси скончался в скромном городке на берегу Азовского моря. Помнила эпиграмму, приписываемую Пушкину:

Всю жизнь свою провел в дороге,

Простыл и умер в Таганроге.

Думала — ехал куда-то, простыл, остановился, помер. А как стала современницей царя и получила доступ к придворной хронике, то все оказалось интереснее и понятнее. В Таганроге он уже бывал, городок приглянулся, царь даже распорядился часть таможенных доходов передать на благоустройство порта.

Императрица болела, врачи рекомендовали теплые края. У Александра Палыча — чувство вины, в прошлом году умерла Софья Нарышкина, его внебрачная дочь. Скончалась от туберкулеза, а эта болезнь в ту эпоху была неизлечима. Лично я понимала пределы своих возможностей и не бралась. А то, что в лаборатории Пичугина на каспийских дынях вызревает некая плесень, так это жалкие потуги на самый крайний случай для самых близких. Поэтому я советовала через Николая Палыча: везите бедняжку из Питера на юг, пока не поздно. Не поверили, и вместо свадьбы с Андреем Шуваловым — похороны.