Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 32

Удостоверяющие документы были получены в Буэнос-Айресе, и платил за них не я. Зато пришлось раскошелиться в Лондоне, где я задержался почти на неделю — сшил мундир. Голубое и серебряное шитье, широкие эполеты. Что же касается звезд, то, вглядевшись в зеркало, я назвал себя «министром астрологии». Но в Ла-Риохе так принято, а кто не согласен — пусть поедет и проверит.

Богатство удачно подчеркивает экзотику. Я поселился в самом дорогом отеле, по пути с пристани дал извозчику серебряный рубль, а когда «узнал» об ошибке, не выругался, но рассмеялся. Такие казусы приобретают молниеносную известность.

Тем более, как я догадывался сам, в Санкт-Петербурге, в отличие от Лондона или Парижа, достаточно продемонстрировать богатство, а вот постоянно его подтверждать не обязательно. Например, я пообедал в ресторане только раз, а после — исключительно во дворцах, городских и загородных.

Собственная карета была бы такой же бессмысленной тратой денег, как медвежья шуба для прогулок по Буэнос-Айресу. Извозчики-лихачи, караулившие меня возле отеля, вздыхали и ругались, когда к дверям подъезжал очередной экипаж, присланный отвезти меня на Каменный остров или в Царское Село.

Единственным серьезным расходом могла бы стать игра. Но я считался загадочным иностранцем, которому не обязательно садиться за ломберный столик.

С точки зрения какого-нибудь политического педанта, мне стоило опасаться, ведь я приехал в самодержавную страну из республики, которая недавно свергла власть монарха, пусть и заокеанского, — испанского короля. Но я заранее знал, что опасаться нечего. И не ошибся.

На прямые вопросы, как я участвовал в борьбе южноамериканских владений за независимость, всегда отвечал так:

— Мой статус не позволил остаться в стороне от известных драматичных событий. К тому же мне всегда была симпатична точка зрения северных американцев: тот, кто платит налоги, должен контролировать их расход.

Как я и ожидал, любые собеседники начинали нещадно ругать собственное правительство, расходующее налоги непонятно на что. Мне приходилось смущаться столь неприкрытой оппозиции и торопливо переводить беседу на другие темы: серебряные рудники, кондоров, пум, ягуаров, гаучо, арауканов и прочие экзотические красоты.

Иногда спрашивали: что же привело меня в Россию? У меня была заготовлена легенда, в основе которой остров Эстадос, более всего напоминавший загадочное Эльдорадо. В моем описании Эстадос — едва ли не материк в вечных снегах и льдах. Под ними — золотые россыпи, и молодая республика решила их освоить. Но отважные гаучо и трудолюбивые пеоны не привыкли жить на морозе. Я должен посмотреть, как русские строят и утепляют избы, как путешествуют на санях, и вернуться с этими знаниями на свой край света.

Почему же я приехал в цветущем мае, когда последнюю льдину из Ладожского озера унесло в Финский залив? Потому что думал: в России всегда зима. Некоторые французские беллетристы XVIII века утверждали, что в России даже не созревают фрукты, поэтому-то эта держава стремится завоевать южные страны, чтобы есть яблоки, а не только любоваться чахлыми цветами.

Гостеприимные хозяева опять посмеивались и любезно предлагали мне остаться до осени — не очень-то и долго ждать, когда в Россию вернется зима. Или поехать ей навстречу — в Архангельск.

На самом деле я здесь не ради тулупов и рукавиц. Моя основная задача — наблюдать за негоциантом Эммой Орловой-Шторм. И при необходимости ее нейтрализовать. Как? Решу на месте.

Узнав о своей миссии, я еле сдержал смех: неужели британским внешнеполитическим планам может угрожать русская дворянка, увлеченная коммерцией, пусть и экстравагантной?

Еще по пути из Лондона в Санкт-Петербург я изучил подборку газетных статей и перестал смеяться. Она одна из самых богатых подданных русского императора, а может, и самая богатая. По Неве плывут ее пироскафы, рестораны освещены ее лампами, а на торжественных обедах меня угощают икрой, привезенной из Астрахани в стеклянных банках с ее вензелем! И если икра, доставленная в деревянной бочке, теряет свои качества, то эта вкусна, будто ее засолили неделю назад.

Прекрасная негоциантка крепко держит в руках свое дело, а по чужим рукам, решившим поиграть в ее игрушки, больно бьет патентами. И что ужаснее всего — завоевывает рынки не только внутри своей холодной родины, но и по всему миру!

Имеет связи в самых разных кругах, активно переписывается со многими светилами науки и медицины. Покровительствует самым разным лабораториям, а потом присваивает их открытия, прикрывая их от других желающих теми же патентами. Как чует, чертовка, какое именно безумное изобретение безумного мечтателя даст больше денег, и безошибочно гребет его под себя. Чем вызывает просто-таки ненависть среди других желающих, особенно на острове белых скал.

Вот по ее душу я и ехал. Вдобавок мне повезло. В первые дни я выяснил, что объект моего интереса отсутствовал почти всю весну и вернулся в город лишь в мае, почти одновременно с моим появлением.

Самое простое — навестить Эмму Марковну в ее резиденции вне городской черты. Но что-то меня смущало.

Прошлый раз я фатально недооценил эту женщину. Вот и сейчас, применима ли уверенность, что меня никто не узнает? Не ждет ли меня новое, еще более опасное разочарование? Ее супруг возглавляет полицию империи. Мое декларативное желание познакомиться с русской зимой окажется шуткой-пророчеством — где исследовать зиму, как не в Сибири? Правда, я уже бывал в этом неблагословенном краю. Но возвращаться туда неохота, даже без ножных и ручных кандалов — ее супруг с радостью упечет меня на каторгу. Вдобавок мы глядели глаза в глаза, и я не уверен, что мое инкогнито сохранят борода и шляпа, если наши взгляды скрестятся опять.

Нет, пока что никаких личных встреч! Мне нужны иные пути, чтобы приблизиться к ней. И кажется, этот путь найден.

А то, что мои желания в отношении этой женщины несколько расходятся с планами нанимателей… что ж. Бывает.

В Санкт-Петербург мы вернулись в самое подходящее время — в конце мая. В тот сезон, когда Петр Алексеич сошел на прибрежный песочек из шлюпки, оглядел белесое небо за час до полуночи, убил пару комаров табачным выдохом. И изрек: «Парадиз. Столицу строим».

Лизоньку финскими волнами не удивишь. На обратном пути я решила порадовать дочку. Мы пересекли прусскую границу — золотое время, когда шенгенскую визу заменяла регистрационная запись в таможенном журнале, побывали в Данциге, и я показала ей настоящее море, в эти дни бурное, с ревущей волной.

Поглядев на суденышки, боровшиеся со стихией у входа в бухту, дочка заметила:

— Теперь, маменька, я поняла, почему ты строишь пароходы с винтами, а не колесами — чтобы они могли из реки в море выйти…

— … и кто-то мог доплыть до Греции, — закончила я. Притянула дочку, обняла и слегка щелкнула по носу, загоревшему на весеннем солнышке.

Потом направились домой. Благодаря любезности Константина Павловича, мой промежуточный отчет путешественницы был отправлен в столицу фельдъегерской почтой, поэтому супруг знал о моих дорожных приключениях.

Наша долгожданная встреча прошла как всегда. Я приехала днем в Новую Славянку. Супруг вернулся вечером из своего министерства. И узнал, что «Эмма Марковна вас ждут-с».

Горькое на десерт не оставляют. Я приветствовала мужа и сказала:

— Дорогой, если еще раз наш ребенок станет орудием расследования…

Через секунду поняла, что дверь была закрыта, но не заперта. В гостиную ворвалось «орудие расследования», уже успевшее наобниматься с Лизонькой. Сашка кинулся ко мне с криками, что во всем виноват он сам и что спокойно почивал в злодейском плену, так как знал: папенька в обиду не даст. Лизонька ему вторила, и от этих громких обнимашек пробудился и примчался даже Леша, недавно нацелованный и уложенный мною.

Что делать? Обняться впятером и хором простить друг друга.

Сашка рассказал некоторые подробности той самой операции, постоянно подчеркивая, какие молодцы он и папа. Ну да, полная удача: все пленники освобождены, злодеи повержены, окованы и доставлены в Питер, а преступные станки и мешки с ассигнациями — вещдоки — пылятся в МВД, чтобы быть уничтоженными после приговора, утвержденного Сенатом.