Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 18

— Есть еще один, снаружи, он досками забран, — добавил служитель. — Только если внизу злодеи прячутся и начать их ломать — могут услышать.

— А как думаешь, голубчик, — тихо и властно спросил отец, — прячутся там или нет?

— Может, и так, — неуверенно ответил сторож. — Давеча (tantôt) ночью я дымок печной учуял. Думал, кто из работников не затушил днем, ан нет, не по пословице — дым без огня. Да и угольков не сыскал. Значит, потайная труба из-под земли дым выводит.

— Начальству доложил?

— Не стал, — виновато ответил сторож. — Я и прежде замечал стуки да шорохи, но мне подрядчик запретил вызнавать, мол, не твое дело.

Отец, Илья и Андрей продолжали выспрашивать сторожа. Мне и собакам было велено вести себя тихо. Я осторожно ходил по каменным плитам, чтобы согреться. Анзор сидел возле Ильи, а Черныш следовал за мной. Я был обут в легкие боты, и ноги слегка мерзли. Я делал все большие и большие круги в почти полной темноте и слышал лишь свои шаги и легкий стук собачьих лап.

Внезапно пес дважды гавкнул и куда-то решительно направился. Я разглядел в темноте темный силуэт и шагнул следом, схватив пса за поводок.

— Черныш, там кошка? — спросил я.

Пес гавкнул опять, и мне показалось, будто я узнал этот лай — он так же лаял, когда нюхал картуз Степаши.

— Ищи Степашу! — скомандовал я.

Подобный поступок может показаться неблагоразумным. Но в эту минуту я думал лишь о цели нашей экспедиции. И еще о том, что надо спасти друга!

Черныш рванулся вперед. Я, не выпуская поводок, следом. Не сомневался, что папенька поспешит за нами. И только потом понял, что он был в достаточном отдалении и мог не услышать меня.

Пес принялся скрести лапами в одном и том же месте. Я нащупал в темноте доску, потянул, она отошла. Черныш ринулся в невидимый лаз. Я хотел было задержаться, но собака тянула меня, как пироскаф лодку. И я решил последовать за Чернышом, а потом вернуться к папеньке и рассказать все, что увижу. Пусть он что-то кричал в темноте.

Последовать оказалось проще, чем вернуться. Мы оказались на узкой витой лестнице, перегороженной огромным каменным обломком. Черныш нашел щель между камнем и стеной, я с трудом протиснулся за ним, изгрязнив и, судя по звуку, порвав шинель. Заодно подумал, что вряд ли кто-то старше меня мог бы преодолеть эту преграду.

Пролезая, я обронил поводок. Может, мне следовало вернуться и повторить неудобный путь. Но я не хотел оставлять собаку в этом подземелье. Поэтому поспешил следом, легко находя ступеньки.

Они закончились коридором, в конце которого забрезжил дрожащий огонек.

Скоро коридор стал шире, а огонек ближе. Внезапно донесся визг Черныша и хриплая ругань.

— Ах ты чертова тварь!

Еще несколько шагов — и я увидел Черныша, который рычал на огромного мужика с фонарем в левой руке и дубиной в правой. Дубина была короткой и обитой железом.

Он уже занес для удара свое страшное оружие и не ударил лишь потому, что увидел меня.

И тут я понял, что должен совершить, чтобы спасти собаку и обезопасить себя самого…

Прошу прощения, Ваше Императорское Высочество, вынужден прерваться по важной причине.

Приписка все той же взрослою рукой:

«Каков шельмец! Розог бы за такое самоуправство, а более того — за привычку прерывать рассказ на самом интересном месте!»

Еще не покинув пределы Орловской губернии, мы приблизились к территории моего АГХ — Агропромышленного холдинга. Земель, где были мои пашни, поля и, что особенно важно, сахарные заводы.

А также, увы, настоящее крепостное право. Включавшее в себя такую неизбежную составляющую, как принудительный труд — барщину.

Я еще раз вздохнула, вспомнив историю с Лушей и молочным братом Лизоньки. Заодно вспомнила, что в своем головном офисе никому и никогда не отказывала в вольной. Мои северные крестьяне — и из Голубков в Нижегородской губернии, с прикупленными владениями, и из сел по наследству в Ярославской губернии — больше половины на оброке. Обязательные работы для тех, кто не тянул оброк, — пятьдесят трудодней в год (я не без улыбки употребляла этот термин).

Едва ли не треть мужиков, живущих рядом с моими усадебными заводами, отработав положенные трудодни, брали дополнительные и сами получали плату. Ведь не каждому охота бросать семью и отправляться на заработок в город. Чуть меньше получили, зато жизнь без тревог. По статусу — мои крепостные, по экономическим реалиям — вольнонаемные работники.

Эту модель я пробовала и в южных губерниях. Увы, пока шло туго. Тула и всё, что южнее, до Черного моря, — благодатные черноземы, не северная рожь, а пшеница. Много веков по ним бродила стадами дикая живность да проезжали кочевники, чтобы пригнать с севера рабов. Я вспомнила, как рассказывала дочери, из-за чего в России сложилось крепостничество: бороться с этими набегами. Московская Русь медленно выгрызала эту территорию, фортами и Засечной чертой. На ней начиналось земледелие, увы, рискованное. На севере не знаешь, будет заморозок или нет, а здесь — вытопчут ли посевы и угонят ли пахарей на невольничий рынок в Кафу.

Потом царь Петр создал большую регулярную армию, и она за полвека сокрушила остатки ордынских царств. Заодно отвоевала земельный фонд, равный по потенциалу всем прежним угодьям. Так появилась Новороссия. А старые южные губернии — Орловская, Курская, Воронежская и другие — избавились от набегов, после чего сельское хозяйство в них перестало быть рискованным.

И потому-то здесь, на юге, старая крепостническая модель оказалась эффективней, чем в северных губерниях. Имение, в котором мужики и бабы сеют-жнут пшеницу, сажают-убирают свеклу, приносит доход. К этому привыкли помещики, привыкли и мужики. На оброк не отпустишь — поле останется необработанным.

Уже скоро в этих губерниях, недавно бывших фронтиром, а ставших мирными, произойдет демографический взрыв, так что жители будут переселяться целыми селами, сначала в Причерноморье, потом в Южную Сибирь, на Дальний Восток. Пока же существует определенный баланс между работниками и землей для обработки.

Конечно же, я старалась хозяйствовать разумно и справедливо. Так, чтобы главной проблемой — о ней отписывали управители — были не побеги крепостных, а, наоборот, попытки мужиков из соседних имений обосноваться у меня. Потому что обращаются без дури, на барской работе кормят, а за переработку платят.

Все равно, принудиловка есть принудиловка. Я делала все, чтобы обличительные мемы «здесь барство хищное насильственной лозой» не относилось к моему хозяйствованию. Ввела мораторий на телесные наказания, точнее, заменила заключением с принудительными работами.

Между прочим, если мужикам эта мера не нравилась — «велите посечь, барыня, только под замок не сажайте», — то бабы ее оценили. И благодарили меня при каждом визите:

— Скажите Федотке-аспиду, что будет и дальше дурить — вы его опять на неделю запрете. Там-то он у вас сыт, в тепле, зато никакого кабака.

Увы, когда в поместье пятьсот душ, всех случаев не предусмотришь.

— Маменька, — предложила Лизонька, когда мы подъезжали к Константиновке, одному из самых крупных владений на границе Харьковской губернии, — давай гадать, что там такое стряслось, отчего тебе в Питер еще не отписали.

Мы пустились предполагать: какой-нибудь мужик, не удержанный от пьянства, вообразил себя мессией или, напротив, сатаной и обещает чудеса. Волк-оборотень таскает овец, любые запоры и капканы бессильны, а как однажды задели его вилами, так на другой день кузнец захромал. Попова дочка сбежала с проезжим гусаром, а поп уже отписал в благочиние, что дщерь барских книг начиталась, где сказано: любовь превыше послушания.

Мы посмеивались, воображали разную небывальщину, хоть что-то подобное случалось не раз. Надеялись такой вот простенькой магией творческого пессимизма избавиться от проблемы.

Не вышло.

С первого взгляда на управителя я поняла, что десерт будет несладким. С этим менеджером я не ошиблась — спокойный, понятливый, освоивший теорию разумного эгоизма без влияния Спинозы и еще не родившегося Чернышевского: выгодней богатеть от моих премий, а не самовольного воровства. Посему я позволила дать подробный отчет о том, как сохранилось зерно, как готов инвентарь к севу, сколько народилось скотского молодняка и сколько выхожено, сколько родилось народу и кто отошел к Господу. Не мешала структуре доклада: привык он сперва называть число родившихся поросят, потом ребят, ну и ладно.