Мракоборец 1 (СИ) - Лиманский Александр - Страница 3

Приютили меня по указу старосты, а не из благородных побуждений. О причинах этого история умалчивала. Но кто‑то где‑то когда-то сказал, мол староста так решил, потому что: «У Рябининых дети мрут как мухи, авось и этому не повезёт!».

Но Даниил Градов оказался чертовски силён и вынослив. Он как будто выжил всем вопреки, с каждым днём всё, больше закаляя свой характер, борясь с Дружком за лишнюю кость, которую со своего стола бросал хозяин.

И да, фамилию я носил старого ткача. Как обозвали сначала, так и повелось. Никто ничего менять уже не стал.

Здесь надо сказать, что семья Рябининых сама жила впроголодь. Впрочем, как и вся остальная деревня. Еды катастрофически не хватало, потому что единственная прямая дорога шла через лес. А когда его заселили монстры, которые стали убивать «всяк проходящего» и «выворачивать наизнанку» проезжающие автомобили, деревню отрезали от остального мира.

Она стояла на удалении и, чтобы привезти продовольствие, использовали вертолёт. А это оказалось дорогим удовольствием, поэтому поставки сократились практически до нуля.

И никто не спешил их увеличивать. Потому что у местного барона, которому принадлежала эта деревня, попросту не было на это ресурсов. Посылать вертолёт на Суземки (так называлась деревня) чаще он просто физически не мог.

Барон пытался присылать группы зачистки монстров, но они канули в лету вслед за теми бедолагами, которые попадали в этот лес. А Империя не спешила помогать барону, владеющему столь отдалёнными землями. Это была его земля, ему и разбираться. У государства было и так масса проблем.

В возрасте тринадцати лет, Даниил сбежал из деревни. Его сманила старуха-ведьма. Зачем он ей был нужен оставалось загадкой. Она велела называть себя Авдотьей и часто пропадала. Бывало, что не появлялась в доме месяцами, но Даниил не переживал по этому поводу.

По сравнению с собачьей конурой, теперь он жил в раю. В отсутствие ведьмы сам следил за хозяйством — небольшой огород и куры с кроликами. Она научила его читать и писать. А потом…

Что случилось потом, он так и не понял. В памяти ничего такого не было. Но судя по некоторым отрывкам, я догадывался, что она, так же как и я, пыталась провести ритуал по переселению душ.

Получалось, что она хотела призвать меня. И всячески стремилась к этому. Только вот для чего?

Всё это я почерпнул из памяти реципиента. Урывками и большими кусками, но в целом картина мне была ясна. Из неё я понял, что этот мир сильно похож на мой.

А значит, монстры, которые заполонили лес, могли иметь вполне естественную и очень знакомую мне природу.

Покопавшись в памяти ещё, я вспомнил тётю Дуню, которая рассказывала маленькому Дане, как едва выжила, после похода в лес. Собственно, по её словам, она была единственной, кто вернулась из леса живой. За каким чёртом она туда попёрлась, в её рассказе не упоминалось. Но то, что она увидела, как дерево ожило и начало с ней разговаривать, подтвердило мои догадки.

То был обычный Кронобес. И уничтожить его для меня не составило бы большого труда.

Только вот деревенские жители заранее вызывали у меня лишь отвращения. Хотя бы за то, что они всё это время делали с Даней.

Понятно, что голодали, но человечность же можно сохранять.

Дорога, усыпанная щебнем, вывела меня на окраину деревни. Мотоцикл тяжело пробирался по грязным колеям, но запахи, которые я улавливал, полностью отвлекли меня от неудобств. Воздух пропитался чем‑то знакомым, до боли в груди: вонь сырости, перегнивших досок и домашнего скота. Этот букет запахов врезался в память ещё с детства в память реципиента.

Я не был здесь шесть лет. Но деревня словно замерла во времени. Всё вокруг будто застыло в тех же декорациях, что и раньше. Только теперь я чувствовал больше. Обычные запахи, которые когда-то казались фоном, сейчас обрастали новыми оттенками. Каждый из них рассказывал историю, и эта история была горькой, полной лишений и безысходности.

Чтобы не привлекать к себе внимания, я оставил мотоцикл у крайних домов. Дальше пошёл пешком. На удивление в деревни было тихо и безлюдно, что никак не вязалось с теми воспоминаниями, которые у меня были.

Но пройдя до центра деревни, я понял, в чём было дело. Все жители собрались вокруг старой деревянной платформы, которая раньше использовалась для деревенских собраний. Теперь её функции явно изменились.

На плахе стояли трое: староста Гаврила, мужчина в форме стража и палач. Последний был в грубоватом бронежилете и с автоматом в руках.

В центре их внимания находилась девочка примерно лет четырнадцати, худощавая, с каштановыми волосами, которые спадали на её лицо. Она не сопротивлялась, не кричала, даже не пыталась оправдаться. Просто стояла, низко опустив голову, и беззвучно плакала. Плечи содрогались, выдавая её состояние.

В чем её обвиняли, я так и не понял, потому что подошёл к толпе, когда староста уже закончил читать приговор.

Толпа кричала. Грубые, злые голоса требовали расправы:

— Казнь! Казнь!

— Казнить её немедленно!

— Хватит тянуть, делайте уже!

Староста поднял руку, призывая к тишине. Толпа стихла, но не сразу. Гаврила выглядел старше, чем я его помнил: седина пробивалась сквозь тёмные волосы, морщины вокруг глаз стали глубже. Но голос его оставался твёрдым.

— Закон должен быть исполнен! Она нарушила наш порядок.

Гаврила оглядел собравшихся. Палач поднял автомат, наведя его на девушку. Толпа взревела одобрительно. Девушка не подняла головы. Она продолжала молчать, будто приняла свою судьбу.

Я невольно сжал рукоять своего клинка. Внутри всё кипело. Эти люди остались такими же, как и раньше.

Староста снова поднял руку, давая сигнал. Палач поднял автомат, наводя его прямо в грудь девушки. Я сделал шаг вперёд, потому что не смог такого стерпеть.

— Эй! — мой голос разрезал шум толпы.

Толпа не сразу поняла, откуда исходил мой голос. Сначала люди начали беспокойно озираться по сторонам, кто‑то неуверенно посмотрел через плечо. А вот староста Гаврила смотрел чётко на меня, и, кажется, узнал.

Я медленно двинулся в сторону плахи. Толпа нехотя расступалась, образуя узкий коридор. На меня смотрели с подозрением. Но стоило мне пройти чуть дальше, как в рядах начался шёпот, который быстро перерос в выкрики.

— Данька, пёсий сын! — восторженно завопил кто-то.

— Ха-ха! Скучал по конуре? — хохотнул ещё один голос.

— Или по Дружку? Говорят, вы были не разлей вода! — добавил третий, под общий гогот толпы.

Я шагал вперёд, не обращая внимания на выкрики. Все они вызывали только дикое раздражение, а внутри как будто что‑то зудело: «Убей. Убей их всех!».

Будь у меня ум девятнадцатилетнего и обладай я той силой, что у меня сейчас была, я бы, скорее всего, так и поступил. Обида, которая зрела у Дани в груди, разливалась неприятным щекочущим чувством. Я старался не поддаваться ей.

Выверяя каждый шаг, я поднялся по невысокой лестнице и встал перед старостой.

— Вернулся, — его голос был полон злорадства.

— Заехал проведать, — глядя ему в глаза, ответил я. — В чём обвиняют эту девочку?

— Смотри-ка, изменился, — крякнул староста, не скрывая насмешки. — Жизнь со старухой пошла тебе на пользу. Уже не тот сопляк, что под мудями у пса жил, чтобы не сдохнуть от холода.

Толпа разразилась смехом, и я почувствовал, как раздражение скребёт по моим нервам. Но голос остался спокойным.

— Я задал вопрос, — сказал я тихо, но твёрдо.

— А я не обязан на него отвечать, — вскинул брови тот. — Мне даже интересно, что будет дальше. — он махнул рукой в сторону палача. — Арсений Палыч, может ведь очередь чуть дальше пустить. За ним не заржавеет.

Палач с автоматом в руках, стоявший за ним, хмуро улыбнулся и зачем-то ещё раз передёрнул затвор. Угроза была явно лишней.

Я сделал резкий взмах рукой, сложив пальцы в руну «Борн». Мощная волна отшвырнула палача и стражника, стоявшего рядом, далеко за пределы помоста. Толпа ахнула, а я молнией метнулся к старосте. Меч выскользнул из ножен и замер у его горла.