Жемчужина боярского рода (СИ) - Лебедева Ива - Страница 34

— Вот видишь, а ты говорила! — в который раз тормоша подругу, заявила я, когда мы вышли из трехэтажного каменного домика на углу двух узких и по-старинному мощенных брусчаткой улиц. — Да я пропала бы без тебя!

— Поняла я, поняла. — Мила сегодня с утра так часто смеялась, что я почти забыла про старческие морщины на ее лице, мне она казалась прежней. Легкой, светлой, теплой… — Пойдем в лавку госпожи Кировой, там можно недорого купить очень качественные подержанные вещи. Скорее всего, старомодные, но нам ведь других и не надо?

— Верно, — весело кивнула я, в который раз мысленно говоря себе: у нас все получится!

И словно в ответ на эту самоуверенную мысль откуда-то сбоку вдруг прозвучало:

— Добрый день, сударыни. Обыскался я вас.

— Не рассчитывал, правда, найти сразу обеих. — Лисовский, вытерев лоб платком, присел на ближайшую скамейку под слегка пыльным от близкой дороги и рынка кленом. — Вы, сударыня, — он посмотрел на меня, — вопреки всем известной болезненности оказались весьма шустры. Игорь вас не застал в гостинице в восемь утра, Алексей не нашел полчаса спустя, а родня и вовсе к полудню потеряла. А вы… — тут Олег посмотрел на Милу, и я вдруг почувствовала, как подруга задрожала, чуть ли не зашаталась, вцепилась в мой локоть обеими руками и попыталась спрятаться мне за спину, — и вовсе бессовестно исчезли три года назад. Ни письма, ни объяснения!

Его голос неожиданно набрал силу и возмущение, Мила за моим плечом сжалась, словно стараясь казаться меньше и незаметнее, а до меня, как до жирафы, докатился кусочек Оленькиной памяти о том, что когда-то близкая подруга была влюблена, вроде бы даже взаимно. Но не говорила в кого. Скрывала, краснела, оправдывалась тем, что она со своим предметом воздыханий обменялась всего-то парой фраз и тремя записочками, к тому же то ли его, то ли ее родители обязательно будут против, и вообще…

Неужели это был Лисовский?! Да он же в академии почти не запомнился, таким казался тихим, незаметным, правильным и спрятанным в тени яркого соперничества Снежинского и Вьюжина.

— Сударь, вряд ли нам есть о чем разговаривать. — Пока я все это вспоминала, Мила чуть-чуть отдышалась и робко высунулась из-за моего плеча. — Я понимаю, что вы меня узнали, хотя не имею представления, как вам это удалось. — Ее голос неожиданно обрел твердость. — Но именно поэтому прошу: давайте не будем мучить друг друга. Я не хотела, чтобы вы видели меня такой. Но раз это уже случилось, думаю, мы оба понимаем, что дальнейшее общение не имеет смысла. Я буду вам весьма признательна, если вы не выдадите нас ни моим родственникам, ни Барятинским. В память о том… чего так и не случилось. Прошу вас.

Лисовский резко встал со скамейки и впился глазами в мою подругу, словно хотел прожечь ее взглядом насквозь. Сейчас Олег вовсе не походил на невозмутимого и собранного целителя. Его переполняли эмоции, и он не слишком-то старался их скрыть. Да и выглядел Лис не очень хорошо — был бледнее, чем обычно, руки дрожали, одна бровь заломилась.

— Сударыня, я… не могу исполнить вашу просьбу. Простите. То есть, — поспешил парень, глядя, как мы обе попятились, — успокойтесь, я не намерен никому вас выдавать. Но вместе с тем, Мила… как ты могла?! Почему?! Я что, совсем ничего для тебя не значил?!

— Значил слишком много. — Странно было чувствовать себя прозрачной стенкой, сквозь которую эти двое переговаривались, но отойти в сторону не было никакой возможности: подруга вцепилась в меня обеими руками, как в последнюю опору на земле. Ее голос снова задрожал: — Именно поэтому, Олег, я не могла… не имела права и желания утащить тебя за собой в этот ужас. Пожалуйста… оставь меня и живи дальше, живи счастливо. Мне будет гораздо легче, если я буду знать, что у тебя все хорошо!

— Хорошо?! — Олег только криво усмехнулся. — Ты уверена, что мне может быть хорошо без тебя? Что я смогу жить дальше, зная, что ты принесла себя в жертву и где-то ходишь одна, без защиты и даже без куска хлеба?! Мне должно быть хорошо?! Как бы ты сама чувствовала себя на моем месте?!

Мила ничего не ответила, просто уткнулась лицом мне в плечо, и я почувствовала, что рубашка стремительно намокает.

— Так… — поскольку было совершенно ясно, что эмоции захлестнули обоих и здраво рассуждать не способен ни один, ни другая, пришлось вмешаться мне. — Сударь, вы выбрали неудачное место и время, чтобы предъявлять претензии!

Да! Потому что ругать Милу я в любом случае не собиралась, да и другим не позволила бы, хоть бы их претензии оказались трижды оправданны. Оставалось сурово хмуриться на Олега Лисовского.

— Вы что, не видите, в каком состоянии девушка? Вам нравится делать ей больно?

Олег дернулся, будто я его ударила, и явно хотел что-то сказать, но Мила успела первой:

— Нет! Конечно, он этого не хочет, не ругай его, Оля! — Она даже высунулась из-за меня и явно порывалась встать теперь перед Лисовским, словно боевая курочка, пухом и перышками прикрывающая цыпленка.

Уф-ф-ф…

— А давайте пойдем куда-нибудь, сядем и поговорим спокойно, — решила я, одной рукой подхватывая Милу под руку, а другой цепляясь за локоть Олега. — Скандалить или рыдать на улице — неприлично и крайне непродуктивно. Согласны? Вот и хорошо. А пока мы идем до ближайшего кафе с хорошей выпечкой и полезными напитками, будьте добры, помолчите оба. Подумайте, что вы хотите сказать друг другу такого, отчего ссора бесполезная затихнет, а полезные дела, наоборот, наладятся. Договорились?

В ответ на мою речь сначала послушно кивнула Мила, потом, после долгой паузы, Олег. Я решила, что начало конструктивного диалога положено, и потащила обоих вверх по узкой улочке в сторону центра — именно там, где широкая кленовая аллея выводила гуляющую публику к подножию храмового холма, было больше всего маленьких частных заведений, торгующих вкусностями.

А поскольку сегодня обычная суббота, никаких храмовых праздников, занятия в школах и академиях с утра идут в обычном порядке. Тот народ, у кого два выходных, в это время еще только просыпается, чинно завтракает дома и лишь начинает планировать, куда отправиться погулять вечером, так что почти все маленькие булочные, кондитерские, кофейни и чайные еще пусты.

Нам никто не помешал выбрать самую дальнюю от аллеи, самую крошечную и уютную, устроиться за одним из всего двух столиков и заказать пышки с чаем. Потому что любой разговор лучше начинать на сытый желудок.

— Итак, — примерно через десять минут, когда горка румяных пышек на тарелочке чуть-чуть уменьшилась, в основном моими усилиями, а чай в чашках остыл в тишине, я поняла, что эти двое без помощи ни о чем не договорятся, — давайте разбираться. Олег, скажи: зачем ты искал Милу?

Лисовский поднял на меня неожиданно тяжелый взгляд, но я остановила его одним жестом:

— Погоди. Я поняла все о твоих чувствах. И Мила тоже. Вопрос в другом. Ты искал ее, зная о том, что Людмила Оленская принесла себя в жертву богине-матери, искупая грех, совершенный одной из ее старших сестер? Или не знал и просто разыскивал внезапно пропавшую любимую девушку?

— Сначала просто разыскивал. — Олег все же заговорил. Он вроде бы немного собрался, совладал со своими чувствами и стал чуть более похож на того спокойного Лиса, которого я видела на кордоне. — Потом… потом пришлось затевать целое расследование.

Тут Лисовский так сжал серебряную ложечку, которой машинально водил в чашке с чаем, что она жалобно скрипнула и погнулась. Мила посмотрела на это издевательство над столовыми приборами и только вздохнула. А парень продолжил все тем же спокойным голосом:

— Потому что Оленские несли какую-то чушь о том, что младшая дочь уехала на воды за границу, чуть ли не в другое полушарие, вышла там замуж и не собирается возвращаться.

— Почему ты в это не поверил? — Наконец-то моя подруга подала голос после долгого молчания и вопрос задала очень даже по существу. Уточнять, с какой стати ее родственнички напустили туману вокруг происшествия с младшей дочерью, она не стала. И так было понятно. И очень горько. Сволочи!