Хозяйка расцветающего поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 15

— Я не желаю больше говорить на эту тему.

— А я не желаю рыдать на твоих похоронах! — Я повернулась к Стрельцову. — Вчера вечером…

— Настя, еще одно слово, и я очень, очень рассержусь.

Стрельцов стукнул в стенку кареты.

— Останови, я сойду! — Он улыбнулся, словно мы все еще были в театре и болтали о пустяках. — Князь, княгиня, спасибо за приятную и познавательную беседу.

— Зачем ты влезла в мужской разговор?! — взорвался Виктор, когда за исправником закрылась дверь и карета снова покатилась по дороге.

— Затем, что он касался меня! — тоже не стала сдерживаться я.

— Чем он тебя касался? Тебе подставляться под пули?! И не лезь не в свое дело!

— Не подставляйся! — перебила я его. — Об этом я тебе и талдычу!

— Во-первых, вызов уже послан. Во-вторых, иначе тебя назовут блудницей, а меня рогоносцем.

— Как будто меня и так ею не назовут! Ты говоришь «не касается». Но это меня будут поливать во всех гостиных, как бы ни обернулась ситуация! Это мне придется разбираться, если тебя ранят или, того хуже, убьют!

— Что ты заладила, будто кликуша: «Убьют!» Хватит каркать!

— Теория вероятности не показывает связи между высказыванием прогноза и его исполнением! — Я поспешно поправилась: — Пуле наплевать, говорят о ней или нет!

Но мужу уже были неинтересны любые теории.

— Если боишься потерять содержание, я напишу новое завещание перед поединком.

От возмущения я потеряла дар речи. Все, что смогла, — перескочить на переднее сиденье, подальше от этого… этого… и каким-то образом не залепить ему пощечину. Которую он заслужил, между прочим, хотя я всегда считала рукоприкладство ниже своего достоинства.

— Напишешь завещание, значит…

— Да, и ты получишь куда больше обычной вдовьей доли.

— На гербовой бумаге…

— Конечно, — сухо подтвердил муж.

— Отлично, она пожестче будет. — Мое терпение лопнуло. — Знаешь что? Если у тебя не хватает ума понять, что я боюсь потерять не деньги, а тебя, то возьми свое завещание, скомкай, засунь себе поглубже и проверни! Хотя вряд ли это прибавит тебе мозгов!

— Настя, успокойся немедленно, или ты завтра же вернешься в деревню!

— Напугал ежа голой… ягодичной мышцей! — Я уже не могла спокойно сидеть, подскочила, больно стукнулась макушкой о верх кареты, но это только сильнее меня разозлило. — Я сейчас же отправлюсь домой, только…

Карету тряхнуло на камне, и я, потеряв равновесие, полетела прямо на мужа. Не знаю, каким чудом в последний миг сумела опереться не на него, а на стенку над его плечом. Виктор подхватил меня за талию под распахнувшимся тулупом, но вместо того, чтобы оттолкнуть, потянул на себя, и я, сама не поняв как, очутилась верхом на его коленях. Юбка, натянувшись, затрещала, я ойкнула, попыталась отшатнуться, но муж не выпустил.

— Никуда ты не поедешь. — В его голосе промелькнули хриплые нотки, отозвались мурашками по коже.

Нет, это оттого, что тулуп распахнулся. Хотя тогда бы стало холодно, а меня обдало жаром от его взгляда.

— Почему это? — Мой голос тоже сел.

— Потому что я тебя никуда не отпущу, — выдохнул муж в мои губы.

Притянул меня за затылок уже знакомым жестом, и я подалась навстречу. Злость все еще бурлила внутри, и поцелуй вышел жестким, напористым, жадным, и снова никто из нас не хотел ни сдаваться, ни разжимать объятия. Тулуп слетел на сиденье напротив, но жар ладоней мужа, скользивших у меня по спине, не давал замерзнуть.

— Не сейчас… — выдохнула я, когда мы оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха. — Ребро…

— В бездну ребро, — хрипло отозвался он, целуя мою шею.

Карета остановилась.

— Приехали, ваши светлости, — окликнул Герасим.

Я вылетела из кареты, забыв и про тулуп, и про прореху на платье. В прихожей тихо ахнула Дуня, что-то спросила вслед, но мне было не до нее. Жар заливал лицо, стоило только подумать, что Герасим наверняка все слышал и все понял. Пропади оно пропадом, это богатство, если к нему прилагается толпа вольных и невольных соглядатаев!

Мне казалось, что быстрые шаги за спиной я не слышала, а чувствовала всем телом, между нами словно натянулась невидимая наэлектризованная струна. Я не удивилась, когда в шаге от будуара Виктор перехватил меня за плечо, разворачивая, прижал к стене, нависая всем телом. Не знаю, чего мне больше хотелось — обнять его или оттолкнуть, но я не сделала ни того, ни другого, неловко опустила руки, чтобы не задеть место травмы.

— Мы не закончили, — промурлыкал муж, склоняясь к моим губам.

— Невозможный ты человек, — выдохнула я, когда удалось отстраниться. — Я даже отпихнуть тебя не могу, не зная, где сломано.

Он тихонько рассмеялся.

— Как удачно, что у меня такая заботливая жена.

Я ткнулась носом в его шею. Запах его одеколона — пряный, с легкой горчинкой, и одновременно свежий, как трава после дождя, — закружил голову не хуже поцелуя.

— Просто я знаю, как это больно, — попыталась я воззвать к здравому смыслу.

— Ребра — не орган любви.

Он приподнял мой подбородок, начал покрывать лицо поцелуями — неторопливо, дразняще, и когда его губы снова накрыли мои, колени едва держали.

Палантин соскользнул с плеч. Виктор потянул меня в будуар. Шторы уже опустили, и я вцепилась в его руку, чтобы не споткнуться в кромешной тьме. Муж щелкнул пальцами, искра на миг ослепила, а когда я проморгалась, обнаружила себя на козетке, и теплые блики свечи играли на лице Виктора, который устроился рядом.

Света одновременно было и слишком мало, и слишком много, огоньки двоились, множились в зеркалах, сплетаясь с тенями.

Я потянулась к шейному платку Виктора, пальцы едва слушались от нетерпения, а когда его руки коснулись моих, помогая справиться с узлом, будто ток пробежал по телу, отдаваясь внутри сладкой дрожью. Шелковый лоскут улетел в полумрак, Виктор склонился к моей шее.

— Моя невыносимая… — Горячий шепот перемежался поцелуями. — Невозможная… совершенно невероятная жена…

Он опустился на колени перед кушеткой. Сдвинул платье с моего плеча, прохладный воздух комнаты коснулся кожи, и на контрасте прикосновение разгоряченных губ к шее, ключицам, груди ощущалось острее, ярче. Я справилась с застежкой его фрака, завозилась с жилетами… попадись мне сейчас тот умник, который додумался до этой моды — носить сто одежек, и все с застежками! Не выдержав, я дернула, пуговица застучала по полу. Виктор рассмеялся низким, бархатным смехом.

— Я пришью, — прошептала я, целуя его кожу в вырезе рубахи.

— Какие странные вещи тебя волнуют. — Он спустил мое платье еще ниже, высвобождая грудь, приник к ней. Мурлыкнул: — А сейчас?

Я застонала, запрокидывая голову.

— Вот так-то лучше, — усмехнулся он, потянул одежду с другого моего плеча, опуская до талии.

Руки выводили узоры по моему телу, он то прихватывал мою кожу зубами, то нежно зализывал укус, то касался губами совсем невесомо, так что я потеряла чувство реальности. Осталось лишь мерцание свечей, его прикосновения, неровное дыхание и бешеный стук сердца.

Сама ли я освободилась от остатков одежды или муж помог мне? Хотелось вцепиться в его плечи, но каким-то краем сознания я помнила, что могу сделать больно, и потому откинулась на кушетке, опираясь на выпрямленные руки. По телу пробегал то холод, то жар, и меня просто трясло от желания. А Виктор, точно издеваясь, отстранился, заглядывая мне в лицо, и только пальцы его тихонько играли с моей грудью.

— Хватит! — простонала я.

— Хватит? — приподнял бровь он. Коснулся там, где все уже изнывало от страсти, безошибочно нашел самое чувствительное место, и я застонала.

— Вот так, хорошая моя, — выдохнул он, притягивая мои бедра к себе.

Я вскрикнула — слишком резко это было, и одновременно слишком хорошо. Распахнула глаза — снова колыхнулся огонь, высветив в зеркале полуобнаженное тело мужа. Свет и тень словно ласкали мышцы, перекатывающиеся под кожей, подчеркивая каждое движение, каждое сокращение ягодиц, когда он толкался внутрь меня, вырывая стоны, и зрелище это заводило еще сильнее. Я плавилась в его руках, растворялась в ощущениях. Время, казалось, замедлилось, обтекая нас, оставив лишь древний как мир ритм любви.