Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 49

Дубина уже летела к князю; Гвидон выпрямился, стоя на коленях, наложил стрелу и выпустил почти в упор, в горящие красным огнем алмазные глаза Тарха.

Какое действие она произвела, Гвидон не увидел: на него обрушился удар, выбивший землю из-под ног, возникло ощущение полета, и все погрузилось во тьму.

Под крик людской толпы и рев волотов Салтан бросился вперед. Последний удар дубины подбросил Гвидона в воздух и швырнул прямо в гущу волотов. Этого Салтан уже не мог стерпеть – хоть и не думал, что его дедовская сабля поможет там, где оказались бессильны солнечные стрелы. У него на глазах Гвидон пролетел по воздуху, будто мяч, и с высоты упал прямо в толпу волотов. Как показалось – прямо в их раззявленные в реве пасти, снабженные каменными зубами.

Пробежав через площадку поединка, Салтан ловко обогнул Тарха и врезался в толпу чудищ. Сразу понял, насколько бессилен его порыв – в тем же успехом он мог бы расталкивать камнепад. Но где-то там впереди, в нескольких шагах, упал Гвидон – живой ли, мертвый ли? Рыча от бессильной ярости, Салтан в отчаянии рубил волотов саблей направо и налево, пытаясь пробиться через них, но сабля не причиняла им никакого вреда, только высекала искры. Волоты толкали его, оттирали, и ощущения были немногим лучше тех, как если бы его побивали камнями, но Салтан не отступал. Гвидон был его сыном и его товарищем; он восхищался этим красавцем, наделенным нечеловеческими силами, посланным ему в дар, и жалел лишь, что почти ничему не успел его научить. И теперь все, что в нем заложено, бесплодно погибнет, растоптанное каменными стопами…

Среди копошащихся каменных тел мелькнул голубой кафтан, блеск солнечных волос.

– Гвидоооон! – хрипло заревел обессилевший Салтан и сделал последний отчаянный рывок.

От грохота тел и голосов волотов он почти оглох и сам себя не услышал. Каменная рука ударила его по голове, и он без памяти повалился на неподвижное тело сына.

Постепенно приходя в себя, Салтан ясно ощутил только одно – боль. Малейшая попытка пошевелиться причинила такую боль во всем теле сразу, что он даже не понял, связан или свободен. В голове заревело – проснувшаяся память принесла первым делом беснование волотов, грохот их каменных глоток. Замелькали перед глазами локти и животы из серого камня – что находились на уровне его глаз, одетые в зеленый мох.

Гвидон! Мысль о сыне заставила Салтана сесть, хоть это движение и выдавило из груди невольный стон. Кроме боли, ничто не мешало ему двигаться – значит, он хотя бы не связан, уже хорошо. Кругом тьма. Лежит он на чем-то твердом и жестком. Опираясь об это твердое ладонями, Салтан ощутил, что под тонким слоем земли или сора кроются гладкие каменные плиты, явно рукотворные. Поднял голову, огляделся, но поначалу не увидел ничего, кроме тьмы. Развернулся, чтобы оглядеться получше – и заметил шагах в пяти от себя слабое мерцание, похожее на россыпь искр остывшего костра. Но эти искры были не красно-багряными, как последние вздохи гаснущих головешек, а светло-желтыми, как солнечный свет. Как…

Не в силах пока встать на ноги, Салтан на четвереньках пополз к этим искрам. Без боязни обжечься – не до того уже – тронул их рукой. Ощутил мягкий шелк длинных кудрей. С дико бьющимся сердцем пощупал рядом, нашел шею, плечи, спину…

– Гвидон!

Он хотел позвать, но из пересохшего горла вылезло какое-то жалкое сипение. Забыв о боли, Салтан дрожащими руками перевернул тело лицом вверх. Сияние чуть усилилось, и он смог различить черты лица Гвидона – с закрытыми глазами, с какими-то пятнами. Замирая от ужаса, прижался ухом к его груди. Вздохнул с облегчением, расслышав стук сердца.

Сидя на грязном полу рядом сыном, Салтан потер грязными руками лицо, расправил волосы, надеясь вместе с ними расправить мысли. Теперь он все вспомнил – неудачный поединок, свою бесплодную борьбу с волотами… Но Гвидон жив, и даже это сейчас казалось победой. Сердце бьется, он дышит, и даже солнечная сила его не покинула, свечение сохраняется, хоть и слабое.

– Гвидон! – Салтан еще раз попытался позвать сына.

Хотел потеребить за плечо, но не решился: вдруг ранен? Спохватившись, осторожно ощупал сына, ища раны и повреждения. Лицо, как он видел при свете собственных же Гвидоновых волос, было покрыто кровавыми ссадинами царапинами, но больше никаких ран он под пропыленной и порванной одеждой не нашел.

Где-то мы, наконец спросил себя Салтан. Протерев глаза, огляделся еще раз. Ничего не увидел. Кряхтя и постанывая, как старый дед, встал на ноги. Убедился, что у самого тоже ничего не сломано, только все тело сильно избито. Может, трещины в ребрах. Прислушался, но кроме своего дыхания ничего не услышал. Нет, вроде есть еще какой-то звук… Очень тихий, неопределимый, где-то в той стороне тьмы…

Медленно Салтан двинулся на звук. Ничего не видя, не решался шагать, а продвигал каждую ногу вперед, ощупывая ею пол, потом переносил на нее вес. Потянутые вперед руки погружались в пустоту.

Загадочный звук вроде бы усилился, но оставался слабым. Вот нога уперлась во что-то очень твердое. Салтан наклонился, задел камень… еще наклонился и ощутил, что кисть руки погружается в воду!

Встав на колени, ощупал каменный бортик, едва на высоту двух ладоней от пола. С другой стороны бортика была вода – и не стоячая, она двигалась, легонько бурлила, как в чаше родника. Наощупь Салтан определил, что родник бьется в каменном кольце-колодце, шириной с полсажени. Дна достать не смог – рука ушла вниз на всю длину, и он отпрянул, опасаясь свалиться туда вниз головой.

Господь Вседержитель его знает, что это за колодец и что в нем за вода! Однако пить хотелось нестерпимо. Салтан набрал воды в сложенные ладони, поднес к лицу, понюхал, попробовал. Вода как вода, свежая, холодная, показалась очень вкусной. Выпил с жадностью несколько глотков – брюхо не разорвало. Напившись и умывшись, Салтан огляделся в темноте: в чем бы отнести воды Гвидону? Он видел мерцание его волос шагах в десяти от себя, но на такое расстояние в горсти не донесешь – все меж пальцев выльется. Мешки их дорожные, где есть и котелок, и деревянные чарки, остались в хрустальном дворце Смарагды, и едва ли кто-то позаботился снабдить их законным имуществом. Это, по всему видеть, темница глубокая… И слава богу, что здесь есть вода.

Осторожно Салтан пробрался обратно к сыну, взял его за плечи и потащил к колодцу. Прислонил его в каменному ботику плечами, снова набрал воды в горсти, вылил сыну на лицо. Показалось, что тот дрогнул, и Салтан снова умыл его.

– Гвидон! Очнись! Ты ведь жив, сынок! Тут есть вода!

Салтан снова потянулся к воде, мельком отметил, что боль из тела почти ушла. Еще раз сложил ладони ковшом, набрал воды и вылил Гвидону на лицо, надеясь, что тот сумеет приоткрыть рот и хоть немного глотнуть.

Гвидон заморгал, его голова дернулась. Попытался приподняться и обрадованный Салтан помог ему сесть, опираясь спиной о бортик.

– Сможешь повернуться? У тебя за спиной колодец, воду вроде можно пить. Я тебя придержу.

Поняв его, Гвидон стал поворачиваться. А Салтан вдруг осознал, что хорошо его видит – в их темнице более не темно!

– Господь Вседержитель…

От изумления Салтан снова сел. Если бы он решился поверить своим глазам, то решил бы, что они… в церкви! Просторное помещение, сводчатые потолки теряются во тьме. Впереди тускло мерцает белым мрамором возвышение амвона, над ним поблескивает тусклым золотом иконостас. На стенах фрески – святые святители в два человеческих роста взирают на него справа и слева. А видит он все это, потому что вся церковь уставлена подсвечниками – круглые золоченые блюда на высоких бронзовых ножках, усеянные гнездами для тонких восковых свечей, – и в каждом десятки свечей горят. Чем дальше он смотрел, тем больше этих свечей загоралось, и вот уже в церкви стало свело, как днем. Стало можно разглядеть даже замусоренный пол, выложенный узорами из кусочков разноцветного мрамора: белого, светло-желтого, багряно-красного и темно-зеленого.