Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 48

– Можешь, госпожа! Солнце-князь дал сыну двенадцать своих волосков, ему сковали из них стрелы, и с этими стрелами он одержит победы над кем угодно! Если его не остановить, он захватит весь мир земной, и тогда там не останется никакого уважения к тебе! Никто даже не скажет тебе спасибо за то, что ты озаряешь своим ликом темноту ночи, будут говорить, что, мол, ты и свет-то взяла взаймы у мужа, а своего ничего нет…

– А не допущу такой подлости, лучше уж сразу брошусь в море и утону! Но что я могу сделать?

– Дай мне двенадцать твоих волосков. Я сумею ими распорядиться, и уже завтра этот солнечный витязь никому не будет опасен.

– Ну, хорошо, возьми. Он у меня узнает… Нет конца его пакостям!

Кикнида осторожно прикоснулась к волосам Луны-княгини, что стекали с повозки и ниспадали в нижнюю тьму, и стала осторожно отсчитывать тончайшие лучики.

– А с моим бесстыжим супругом я еще потолкую! – бормотала Луна-княгиня. – Это же надо! Ни в какие ворота не лезет! Встречу его, как под утро поеду домой – все ему выскажу…

Уже вскоре белая лебедь вспорхнула с лунной повозки, сделал над ней несколько кругов, прощаясь и блистая в серебряном свете, как заигравшаяся звезда, и устремилась вниз, еще ниже и еще. В клюве ее был зажат плотно свернутый комок лунных лучей, мягких как шелк и приятно-прохладных на ощупь…

К полудню пустынная долина между Лебедин-градом и Забыть-рекой была полна, как никогда от самого создания мира. Со стороны города толпились жители Лебедина – купцы, мастера-ремесленники, всякие обыватели. А со стороны гор темнела толпа волотов, и люди косились на них со страхом. Уже какое-то время лебединцы жили в Волотовых горах, заброшенные сюда злой силой, но разве можно привыкнуть к такому соседству? Волоты были раза в два крупнее людей – а самые старые и больше. Про них говорят, что они живут бесконечно долго и все время продолжают расти, хоть и медленно. Вырастают величиной с гору, и однажды наступает день, когда земле-матери уже не по силам их носить. Тогда волот ложится и замирает, каменеет окончательно, сам становится горой. Уходящие в бесконечность Волотовы горы – это и место обитания ныне живых волотов, и кладбище мертвых. А родятся они из горы: открывается однажды пещера и выходит новый волот наружу. А может, старый, оставивший в земле излишек каменного тела.

Волоты стояли плотной толпой – с кожей цвета камня, всех оттенков серого и бурого, одетые в зеленый мох и сизый лишайник, с угловатыми телами и едва намеченными лицами. Сама толпа их казалась горной грядой, а над ней там и здесь возвышались те, кто превосходил сородичей ростом, дольше всех прожившие старики. Двое-трое из них сидели на земле, но и так были куда выше остальных – словно горные пики. Глядя на них, Гвидон несколько побледнел, хотя не подавал вида, что смущен. А Салтан вспомнил, что еще отроком видел где-то в глухих местах древние каменные идолы; сходство оказалось таким полным, что теперь он усомнился, не волотов ли видел, которым и сейчас еще поклоняются где-то в чащобах?

Но Гвидон побледнел вовсе не от страха. Глядя на волотов, он не мог не думать: Тарх на самом деле тоже такой! Его человеческая внешность может показаться привлекательной, но в истинном облике он одно из этих каменных страшилищ. А то еще и змееногий! Каково Кике жить с ним, зная это! Гвидон готов был и жизнь отдать в этом поединке, лишь бы сгубить Тарха и дать Кике свободу.

Вот появился Тарх – в человеческом облике. Увидев его, Салтан задним числом испугался: приди тот в облике волота, тяжело бы Гвидону пришлось. Раньше молодой царь знал волотов только понаслышке, но сейчас оценил, каково было бы с этими каменными громадинами драться, какой ты ни будь могучий витязь. На Тархе был синий кафтан, шитый серебром, распахнутый на груди, так что на виду оставался темный амулет с изображением красивой женщины, чьи ноги на уровне бедер превращались в два змеиных хвоста каждая. Черные волосы падали Тарху на плечи, глаза на смуглом лице сверкали сапфирами. Суровые, грубовато вырубленные черты закаменели. И такая давящая сила от него исходила, что с его появлением на равнину пала тень.

Обе сестры, дочери Медоусы, тоже были здесь: Кикнида пришла с Тархом, Смарагда – с Гвидоном и Салтаном, но друг другу они едва кивнули. На Смарагде было платье золотисто-бежевой парчи с красноватым узором и бруснично-красными рукавами, а на Кикниде – темно-голубое, со светло-голубыми рукавами, затканными цветочным узором, и широким, на всю грудь, золотым оплечьем в бирюзе. Бирюзой с жемчугом был украшен и кокошник в виде длинного полумесяца, с жемчужными подвесками до середины груди. Жители Лебедин-града посматривали на ту и другую многозначительно, чуяли, что и эти два красотки – соперницы, только непонятно в чем. Гвидон же видел только Кикниду – свою голубую звезду. Она изредка бросала на него быстрые тревожные взоры, но не сказала ему ни слова. Да и как она могла бы это сделать на глазах у Тарха?

Гвидон перекрестился и первым сделал шаг навстречу противнику.

– На каком оружии биться будем, Тарх Тарха… Мракотович?

– На том, какое каждому привычно, – прогудел тот в ответ. – Ты, я вижу, лук принес – пускай в меня стрелы. А я вот к этому привычен! – Он показал огромную дубину. – Как хлопну – останется от тебя мокрое место.

– А из тебя хорошая гора каменная выйдет! – не остался в долгу Гвидон. – Ну так начинай, чего ждешь?

Тарх взмахнул дубиной – Гвидон отскочил. Лук, готовый к стрельбе, уже был у него в руках, узкий синий колчан прикреплен к поясу. На ходу раскрыв его, Гвидон выхватил сверкающую стрелу, наложил, быстро прицелился… Мельком заметил, что золотая стрела мерцает иначе – более тускло, с серебристым, а не пламенным отливом, но подумал, что так влияет на солнечные стрелы здешний сумрак. Выстрелил – стрела ударила прямо в открытую грудь Тарха, уже вновь занесшего дубину… и исчезла. Только серебряные искры полетели и осыпали Тарха, не причинив ему никакого вреда.

Гул толпы перешел в крик. Людская часть закричала разочарованно, в половина волотов заревела, загрохотала в ликовании.

Но Гвидону было некогда слушать толпу – надо было спасаться. Потеряв несколько мгновений на выстрел, он едва успел увернуться от удара, и все же дубина задела его плечо, заставив пошатнуться. Устояв на ногах, он выхватил другую стрелу и наложил, вскидывая лук. Некогда было думать, куда делась первая стрела и почему Тарх невредим. Гвидон не привык к мысли, что может промахнуться – с детства все его стрелы попадали в цель. Может, на Тархе есть защита, о которой он не знает? Может, попал в амулет, и тот отразил стрелу?

Гвидон спустил вторую стрелу – и прямо в лоб Тарху, снова подошедшему опасно близко. Он даже расслышал звон, когда наконечник ударил в узкий смуглый лоб – и вновь облако серебристых искр, а дубина уже летит… Пытаясь отскочить, Гвидон прянул в сторону, не удержался на ногах, покатился по каменистой земле.

– Вставай, вставай! – сквозь гул двух частей толпы долетел до него испуганный крик Смарагды. – Вставай, князь Гвидон!

Ожидая каждый миг удара дубины, Гвидон приподнялся с земли и встал на колени. К счастью, лук он не выронил. А Тарх уже был совсем рядом – подошел так, чтобы только замахнуться, воздвигся горой, и его дубина уже взмыла, заслоняя здешний жалкий свет. У Гвидона еще оставался выбор – уклоняться или стрелять.

Но что толку уклоняться? У него нет другого средства борьбы, кроме стрел, а теперь Тарх был совсем близко. Вся жизнь Гвидона, прошлая и будущая, сосредоточились в этой последней стреле. Не может Солнце-князь подвести своего младшего собрата. Не может быть, чтобы сила Солнца не одолела волота – ведь Солнце сильнее всего на свете! А не та змееногая, что таится во мраке самых глубоких слоев подземного царства, потому что даже капля солнечного света разом убьет ее.

Амулет! Прямо перед ним была смуглая грудь Тарха с выпуклыми мышцами, а поверх нее – темный круг литой бронзы с ликом змееногой. Показалось, что глаза богини на амулете вспыхнули: уж не она ли сама защищает свое порождение?