Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 3

Музыка, на миг притихшая будто от изумления, заиграла снова – и Кикнида начала плясать. Совсем иначе: разудалый наигрыш балалайки сменился плавным перезвоном гусельных струн, словно ветры играли невидимыми пальцами на солнечных лучах и морских течениях, меж которыми свободно парила царевна-лебедь.

Ровно лебедь по тихой воде, Кикнида скользила вокруг бочки, поводя длинными широкими рукавами белого с серебром платья, и будто волна морская вздымалась все выше и выше – то душа взлетала, восхищенная ее красотой. Каждое движение ее рук, плеч, царственно-гордой головы вело особое сказание, очи метали пламя из-под черных стрел ресниц. Куда подевалась белка, никто не заметил, да никто уже и не помнил о ней. Широкие рукава взлетали и опадали пеной на морских валах, пролетала черной молнией длинная, до пят, коса. А во лбу царевны засияла звезда – все ярче и ярче, так что скоро уже нельзя было на нее смотреть: больно глазам…

Когда Салтана под руки уводили в опочивальню, он все еще вспоминал этот танец, изумленно покачивая головой.

– А знаешь, – уже у дверей он обернулся к сыну, который, в расстегнутом кафтане, с прилипшими ко лбу светлыми кудрями, провожал родителя на покой, – это ничего, что она – лебедь. Один мой дед – а твой, стало быть, прадед, – на лягушке был женат, и ничего…

– Ладно, батя, отдыхай! – Гвидон, тоже вполпьяна, со смехом похлопал родителя по плечу. – Лучше моей лебеди и за морями нет…

Сперва он был потрясен встречей с отцом, но быстро разглядел, что тот выглядит не старше, а себя самого считал более любимым судьбой и удачливым. Елена тогда еще подумала, что надо будет поучить сыночка почтительности к отцу. Хоть они и выглядят ровесниками, однако Салтан на самом деле прожил на свете двадцать лет, с семи лет остался один на царском троне, правил державой, воевал с врагами – а сынок его прожил лишь год и ничего, кроме своего острова, не видел. Да и все чудеса города белокаменного, вплоть до белки-плясуньи, ему были подарены невестой-чародейкой.

Как-то мы все уживемся, не без тревоги думала Елена, укладывая мужа на пуховую перину. Не понравилось ей, как Кикнида поглядывала на новоявленного свекра-батюшку: снисходительно, как на деревенщину. А Гвидон во всем за нею следует – не научит она его уважению к отцу… Или пусть живут как знают, мысленно одернула себя Елена. Остров – их владение, Салтану с женой скоро к себе домой возвращаться. А Салтан… Если посчитать, они были знакомы с ним недели две или три – от того святочного вечера и до его ухода на войну с королем Зензевеем. И сейчас, впервые после разлуки оставшись с венчанным мужем наедине, Елена ощущала почти то же волнение, как и девица-невеста.

И вот настало утро… Елена проснулась первой и обнаружила: лежит не на перине пуховой, а просто на траве, рядом с ней сопит во сне Салтан, в двух шагах – Гвидон. Солнце вставало из моря, и это море она видела до самого горизонта, и ничто не мешало взору – не было больше ни дворцовых палат белокаменных, ни города из множества строений, ни стен крепостных, ни церквей златоглавых, ни монастырей святых, ни лавок торговых. Пустой берег, как в тот день, когда бочку на этот остров вынесло.

Бочку они чуть позже и нашли – на прежнем месте. Хорошо, за год она не разломалась, а то и присесть было бы негде, кроме камня голого. А Кикниды, второй супруги в двух их парах, нигде видно не было. Сколько ни звал ее Гвидон – не появилась, не отозвалась. Ни человеческим голосом, ни лебединым.

Вон они идут. Две шагающие мужских фигуры Елена увидела издалека: один в красном кафтане с золотом, другой в голубом с серебром, сапоги нарядные, расшитые, волосы по ветру вьются. Вдвоем, как и уходили. Гвидон что-то несет в руке, не то ведро, не то лукошко. И только теперь, глядя, как эти двое, одного роста, но более ни в чем не схожие, плечом к плечу приближаются к ней, царица Елена поверила: ничто из этого ей не приснилось. На этом острове стоял Лебедин-град, где правил ее сын, но исчез, едва приехал ее муж. Будто нарочно подразнил, дал похвастаться – и растаял, ушел назад в те неведомые дали, откуда и появился.

– Никого не нашли? – крикнула Елена, уже видя по лицам, что ей хотят что-то рассказать.

– Мы видели Понтарха!

– Мать, смотри, рыба!

– Оказывается, это он дарил вам все эти чудеса – взамен на белого оленя, я его три года назад случайно в море загнал!

– Давайте сварим поскорее, жрать хочу, сил нет!

Встав на колени, Елена выползла из бочки; Салтан протянул ей руки и помог встать.

– Вы никого не нашли? – повторила Елена, держась за руки Салтана. – Кроме Понтарха? Ни Кикниды, ни сестер моих? Ни тетки Бабарихи?

– Никого. Ни одной собаки.

Оживленное лицо Гвидона снова омрачилось, Салтан молча покачал головой.

– Пойдемте к кораблю. – Салтан кивнул сыну на ведро с рыбой и потянул Елену за собой. – Там сварим. Корабельщикам моим тоже поесть надо. Хоть помалу, а на всех разделим.

Корабль с гребцами, на котором Салтан только вчера прибыл на остров, так и стоял в бухточке близ того места, где раньше был причал. Почему уцелел корабль – было ясно, он прибыл из Салтанова царства и не был подвластен загадочным силам, что унесли с острова Лебедин-град. Но почему исчезли обе сестры Елены и баба Бабариха – это было непонятно. Она и думала, что те три тоже где-то здесь, может, забились в расщелину какую со страху. Но увы – встреча с Понтархом оказалась единственной.

Однако некое малое чудо и Понтарх подарил на прощание. Часть мореходов пошла собирать плавник вдоль полосы прибоя, чтобы разжечь костер, оставшиеся стали чистить рыбу, бросая очищенную в большой корабельный котел, и в ведре она не иссякла, пока котел не наполнился. Салтан взялся за пояс, чтобы вынуть огниво и кремень, но Елена знаком остановила его и кивнула сыну.

– Сейчас, батя!

Гвидон присел возле костра, щелкнул пальцами – и от щелчка в кучу наломанных, серых и белых от морской воды палок посыпались искры. Огонь сразу занялся, мореходы хором ахнули, а с ними и сам Салтан. И впервые за этот странный день на устах царицы Елены появилась улыбка.

– Где ты такому научился? – спросил изумленный Салтан. – От лебеди своей, что ли?

– Не учился я. Как-то само собой…

– Он многому не учился, а умеет, – добавил Елена. – Не я же, в бочке сидя, его выучила лук сделать и в птицу на лету попасть стрелой из простой тростинки. А он – сумел.

– Ловок ты, сынок! – Салтан похлопал Гвидона по плечу. – И знаете, что вам скажу, – он обвел глазами людей вокруг костра, начав с жены и сына, – пусть черт морс… пусть хоть змеи трехголовые возьмут тот город колдовской, а главное, что вас я нашел невредимыми. Царство у нас и без того есть, никуда не денется. Не для того его деды мои и прадеды строили, сил не жалея, рук не покладая, иной раз и голову слагая ради его блага. Легко пришло – легко ушло, знать, судьба. Поедем-как домой лучше, в Деметрий-град. Довольно с нас чудес этих, будем жить, как люди живут. Еще троих сыновей родим, да, душенька? Какие наши годы – вся жизнь впереди.

Елена вздохнула и прислонилась головой к его плечу. Но Гвидон нахмурился:

– Нет, батя, так не пойдет. Вы с матушкой домой поезжайте, а я не могу. Моя-то жена куда исчезла?

Невольно он глянул в сторону дуба, к которому шел в тот первый день, когда увидел битву лебеди с черным коршуном. Все проследили за его взглядом, но больше крупных птиц над морем не было, одни чайки.