Прятки в облаках (СИ) - Алатова Тата - Страница 66

Так и не придумав никакого объяснения, она ворвалась на арифметику, когда Плакса уже занял преподавательский стол. Упав на свою первую парту, Маша достала ручку, готовясь к тесту. Зачеты по арифметике всегда проходили в одной и той же форме и не предполагали никаких сложностей.

Однако с Плаксой происходило что-то неладное. Он выглядел настолько удрученным, печальным, что его красота обрела еще более трагическое обрамление, стала будто ярче, била по глазам.

— Добрый день, друзья мои, — изрек он с изрядной долей драматизма, и Маша обомлела, когда увидела, как с его черных, будто накрашенных ресниц, сорвалась хрустальная слеза.

Второкурсники зашептались: они-то думали, что прозвище Круглова несколько преувеличивает действительность, а тот и в самом деле оказался способным рыдать перед студентами.

Достав из кармана кружевной платок и смахнув им слезинки с лица, Плакса меж тем продолжал:

— Сегодня у нас зачет по арифметике, однако теста не будет. Вашему вниманию, — тут он всхлипнул, — я предлагаю задачи, для каждого своя собственная, нет смысла списывать. Ничего сложного, друзья мои, ничего сложного, — он будто уговаривал их.

Стопка бумаги взмыла в воздух и понеслась по рядам, роняя листы перед студентами.

Все еще пораженная этой сценой, Маша взялась за свою задачу, то и дело искоса поглядывая на арифметика, который подпер рукой щеку и крепко задумался, время от времени вхмахивая своим платочком.

Но вскоре ей стало не до Плаксы: простенькая на первый взгляд задачка ни в какую не решалась. Маше понадобилось не меньше сорока минут, чтобы понять: решения не существовало вовсе. Сами условия были прописаны некорректно.

Вокруг все увлеченно строчили, не поднимая голов, и никто из ее однокурсников не отличался особо растерянной физиономией.

— Лев Григорьевич, — Маша вскинула руку, — у моей задачи нет решения. Должно быть, какая-то ошибка…

Он вздрогнул и посмотрел на нее с испугом трепетной нимфы, застигнутой злобным сатиром.

— Рябова, — слабым голосом ответил Плакса, — если вы еще не нашли решения, то вам следует поторопиться. До конца пары осталось не так уж много времени.

— Но…

— Не стоит мешать другим, — попросил он нервно. — Если вас что-то не устраивает — то отправляйтесь к Алле Дмитриевне. Все задачи, которые я вам раздал, входят в одобренный Минобразом курс. Но я бы вам посоветовал не тратить понапрасну времени на споры и подумать еще раз.

Напрасно Маша прожигала яростным взглядом листок перед собой: проклятущего решения просто не существовало!

— Время, — объявил Плакса, и листы перед ними вспыхнули и исчезли. Маша едва не закричала: у нее не осталось ни малейшего доказательства того, что ей подсунули неправильную задачу.

Сорвавшись с места, она сбежала по ступенькам к кафедре:

— Лев Григорьевич, как можно пересдать зачет?

— Пересдать? — он торопливо сграбастал свой портфель и двинулся к выходу. — Обсудим позже, Рябова.

— Когда — позже? Зачетная неделя началась!

— О боже, я же опаздываю, — надрывно вскричал он и опрометью бросился из аудитории.

Развернувшись, Маша схватила Федю Сахарова за руку:

— Подожди, мне нужна твоя помощь.

— Но большая перемена… — жалобно возразил он, — мне надо пообедать.

— Пообедаешь потом.

— Потом — Лавров. А я его и на сытый-то желудок боюсь…

— Феденька, потерпи, — Маша торопливо набросала в тетрадке условия задачи по памяти. — Ты же не бросишь в беде будущую мать твоих идеальных детей.

— Ох!

Он, раздраженный и одновременно польщенный, бросил короткий взгляд на задачу, закрыл глаза и целых десять минут сидел молча и неподвижно.

Маша расхаживала вверх-вниз по узкому проходу между рядами парт и тоже молчала.

Неужели ректорша осмелился на такое? Да это же все чревато!

— Ты права, — наконец объявил Федя, — у этой задачи нет решения. Теперь-то я могу пообедать?

***

По механике ожидался экзамен, поэтому зачет не требовался. Лавров, как обычно ярко и образно, читал лекцию по проводимости различных материалов, а Маша смотрела на осень за окном и гадала, что делать дальше.

Алла Драконовна, как и грозилась, вышла на тропу войны — ладно. Очевидно, она будет затягивать комиссии, и среди педагогического состава университета мало кто решится помочь Маше. Можно было попытаться шагнуть через голову ректорши и обратиться напрямую к тетушкам из Минобраза, которые как раз находились здесь и аудировали Бесполезняк. Но привлекать к себе их внимание было боязно: а вдруг они распознают в Маше прыгунью во времени и как утащат в какие-то там застенки или что происходит со злостными нарушителями временных линий?

Но почему красивая, уверенная в себе сексуальная ректорша так рассвирепела из-за романа Дымова со студенткой? Будь это праведное негодование, то Агапова и пошла бы праведным путем — публично бы покарала распутного лингвиста. Но она обрушила яд своих стрел на Машу, как самая обыкновенная брошенная женщина.

Обыкновенной ректорша не была. Наоборот, Дымов как будто всегда чуть не дотягивал до ее уровня, и два и два никак не складывалось в четыре.

Едва дождавшись конца механики, Маша решительно направилась к административному корпусу. Лев на ступеньках вяло проинформировал, что блистательная Алла Дмитриевна ждала Рябову после второй пары, нехорошо так опаздывать.

— Ах вот как, — совершенно рассердилась Маша и едва не пнула ни в чем не повинную скульптуру.

Велел себе успокоиться, она медленно поднялась на второй этаж, миновала пустую приемную и без стука вошла в кабинет.

Ректорша стояла у окна, видимо, очарованная золотисто-багряными красками, украсившими парк.

— Рябова, — произнесла она, не оборачиваясь. — Ну наконец-то.

— Чего вы от меня хотите, Алла Дмитриевна? — спросила Маша напрямик.

— Чего я от вас хочу… — повторила та, будто задумавшись. Потом ответила: — Всего лишь чуда.

От такого у Маши глаза стали квадратными.

— Простите?

— Шесть лет назад мой отец погиб в автомобильной аварии. Предупредите его, чтобы он не садился тем вечером за руль.

— Что? — похолодела Маша.

Два и два всегда четыре.

Дело было не в Дымове, не в ревности, не в обиде брошенной женщины.

Просто у ректорши оказались вот такие методы убеждения. Она облачила свою просьбу в шантаж.

— Я не умею, — моментально обессилев, призналась Маша. — Алла Дмитриевна, я не знаю, как осознанно попасть в прошлое, тем более — в прошлое незнакомого мне человека. Ваша задача, как и задача Круглова, не имеет решения.

— Ну так найдите его, — резко велела ректорша, оборачиваясь. — Теперь, когда экзаменационная сессия пройдет без вашего участия, у вас будет достаточно времени. А после того, как вы предупредите моего отца, мы легко решим ваши проблемы с учебой.

— Но вы же еще вчера пытались сдать меня министерской комиссии!

— Пыталась, — согласилась ректорша. — Злодеем, видите ли, не становятся в одночасье. Я действительно хотела поступить по протоколу — сообщить о двух прыжках во времени, поскольку мне чужда идея Веры Викторовны о лживом милосердии. Вы представляете угрозу для нашего мира, и мне казалось разумным защитить наш мир от вас. Однако всем будто плевать. И если я могу понять заинтересованность Сергея Сергеевича в вашем благополучии, то поведение Веры Викторовны и Зинаиды Рустемовны не поддавалось объяснению. Они вздумали выступить против меня, чтобы закрыть собой вас. Зачем?

— О чем вы говорите?

— О приступах кашля, которые случались со мной всякий раз, когда я пыталась доложить о вас. Сначала я решила, что это наговор Сергея Сергеевича, но ночью проверила всю отчетность по магическим потокам за сутки… У ректора этого университета много возможностей, Рябова, и хоть это очень трудоемкий и изматывающий процесс, мне удалось отследить, что связующие чары принадлежат Зиночке. Значит, она оберегает вас. Почему? Из доброты душевной? Или потому, что надеется получить что-то взамен? Вы теперь ценный приз, Рябова. И если почтенная, умудренная годами старушка-Зиночка не беспокоится за судьбу мира, то почему я должна?