Прятки в облаках (СИ) - Алатова Тата - Страница 65

Они выбрались из своего тихого уголка, вернувшись к более оживленным дорожкам. И все стало только хуже, когда им встретилась Алла Дмитриевна, шагающая от административного корпуса. Маша невольно вырвала свою руку и отступила назад.

— А, Сергей Сергеевич, — приветствовала его ректорша, да так ядовито, что удивительно просто, как это она сама себя не отравила.

— Добрый вечер, — вежливо отозвался Дымов.

— Добрый? Вы в этом уверены? — она вдруг подошла к нему очень близко, почти касаясь бюстом дымовской груди. Уверенная, злая, красивая. — Ну вот что, Сережа, — проговорила отчетливо, — не думай, что я не заметила твоих выкрутасов с наговорами. Если ты думаешь, что приступы стихийного кашля помешают мне доложить о рябовских прыжках во времени, то это очень наивная точка зрения.

Дымов не стоял молча и неподвижно, и хотя приступы кашля принадлежали творчеству Зиночки, информировать об этом Аллу Драконовну он не собирался. Просто слушал.

— Просто удивительно, с какой скоростью ты переметнулся на сторону людей, мечтающих выжить меня с должности, — добавила ректорша, скривив губы, развернулась и пошла было прочь, но Дымов ее остановил.

— Алла, если я уволюсь, то ты оставишь Рябову в покое? — спросил он, и Маша зажмурилась. Вот напрасно он так, разве совсем не умеет играть в покер?

— Увольняйся, милый, — оглянувшись через плечо, ласково улыбнулась ректорша. — Но твою Лолиту-переростка я в любом случае выкину из универа. Какая пошлятина, Дымов, я даже не помню, когда в последний раз так сильно ошибалась и разочаровывалась в людях.

И выпустив напоследок эту парфянскую стрелу, она удалилась, звонко стуча высокими каблуками об асфальт.

Глава 30

В общаге стоял дым коромыслом: оказывается, пока Маша подглядывала и развратничала, Зиночка объявила тему ежегодного бала, посвященного Дню студентов. В этом январе их ждал вечер перевертышей, каждому следовало нарядиться тем, кем он меньше всего является. Что же, это объясняло выпускное платье и локоны, в которых Маше предстояло явиться Дине из будущего в прошлое.

По-прежнему невидимая, она прокралась мимо взбудораженных девчонок, устроивших бурные дебаты прямо в коридоре, тихонько скользнула в свою спальню и легла на кровать, плотно запахнув балдахин.

Очень хотелось свернуться комочком и обдумать все гадости, которые наговорила Дымову рекорша. Но Маша взялась за учебу. Начиналась зачетная неделя, и чтобы получить допуск к экзаменам, предстояло доказать свои знания по всем предметам. Больше валять дурака было некогда.

Достав из рюкзака тетрадь с тестами, Маша погрузилась в подготовку к арифметике, когда полог вдруг откинулся.

— Да нет ее, — сказала Аня.

— А где? — недовольно спросила Дина.

Маша затихла и даже голову пригнула, будто партизан в невысокой траве.

— А мне откуда знать? — удивилась Аня. — Машка у нас тихоня, ничего не рассказывает. Да я ее вообще с пятницы не видела.

— Она что, домой уехала? — не унималась Дина.

— Понятия не имею, — Аня пожала плечами, распахнула шкаф и задумалась, глядя на свой гардероб. — Дин, а ты в чем пойдешь на День студента?

— Слушай, может у нее кто-то появился?

— У Машки? Да откуда? Она вроде в Грекова была влюблена.

— Если только, — пробормотала Дина задумчиво и осеклась, пораженная какой-то догадкой. — Ну да, с чего бы ему еще… Но ведь это скандал!

— А? — оглянулась на нее Аня, но наследственная предсказательница уже вылетела из их комнаты, не утруждая себя никакими объяснениями.

Забыв о тестах, Маша невидяще глядела, как Аня буднично собирается ко сну, и на сердце было беспокойно. Дина знала, кто такая Лиза, Дина запросто могла приблизиться в своих догадках к истине, найти какие-то доказательства, а потом поднять такую бурю, которая выметет обоих тайных любовников из универа. Возможно, в других учебных заведениях все было куда проще, но здесь, в этих древних стенах, берегли традиции и репутацию. Сюда стремились все — и учиться, и преподавать, и если Дымова уволят с треском, то ему ни за что не удастся смыть позорное пятно со своей биографии. Роман со студенткой — губительная ошибка для педагога.

Ах зачем она только в тот день вернулась к нему! Ведь куда проще было вовсе не начинать то, что вот-вот закончится дурно, страшно.

Но Маша понимала, что она не могла иначе. Даже сейчас, на самом краю, у нее не получалось по-настоящему жалеть о том, что случилось.

Первая взрослая любовь — жестокая и беспощадная — не оставляла ей никакого выбора.

***

Плугов и Власов по обыкновению слонялись вокруг женского общежития, когда Маша утром вышла на улицу. День обещал был чудесным: меланхоличная теплая осень щедро сыпала под ноги людям золотистую листву.

— Смотри, — без всякого разбега сказал Власов и протянул ей обычную конфету в нарядном фантике.

— Угощаешь? — сонно спросила Маша.

— Тю, — он быстро сжал пальцы в кулак, прикрывая от нее карамельку. — Это для развязывания языка, а не для того, чтобы бездарно ее слопать.

— И как мне заставить девушку съесть такую конфету? — проворчала Маша. — Хоть бы шоколадку принесли.

— Как заставить — это уже не к нам, — заржал Власов, — нас девушки любят добровольно. Правда, Плугова почему-то больше.

— Потому что ты трепло, — высказал тот свое предположение. — У шоколада неподходящая структура, Марусь.

— Поняла, — она забрала у Власова конфету, пытаясь скрыть разочарование. Вряд ли представится шанс скормить Дине такое, но ведь ребята старались. — Спасибо.

— Тебе спасибо, — бодро отозвался Власов, — мы же все-таки продали щелкунчика.

— Неужели силовикам? — ахнула Маша, которой игрушка показалась не больно-то надежной.

— Детсадам, — хмыкнул Плугов и передразнил высоким голосом: — А ты мыл руки перед едой?

Несмотря на все тревожные предчувствия, она расхохоталась. Власов засмеялся тоже.

— Правда, — добавил он, — нам пришлось переделать интерфейс под Мэри Поппинс.

***

История, стоявшая первой парой, преподнесла Маше пренеприятный сюрприз.

— Рябова, — сухо заметил Сурков, — задержитесь, пожалуйста.

Маша, которая уже торопилась на выход, с недоумением вернулась к преподавательской кафедре.

— К сожалению, — сказал историк, возвращая ей работу, — я не могу принять ваш реферат.

— Как? — поразилась она, поскольку такое случилось впервые за все время учебы.

— Все дело в библиографическом списке, — пояснил Сурков. — Вы использовали литературу второй половины XIX века, а я настаивал на авторах первой половины…

— Ничего подобного, — твердо возразила Маша, — я точно помню, что не было таких требований.

— Ну разумеется, — поджал губы он, — обычная студенческая отговорка.

— То есть, если мы поднимем рефераты других студентов, у всех будет литература первой половины века?

— Рябова, вы действительно намерены пререкаться?

— Намерена, — объявила Маша. Как всегда, когда она сталкивалась с несправедливостью, в ней просыпались папины гены. Если ты прав — то прав, двух мнений тут быть не может.

— Что ж, — Сурков не выглядел рассерженным, скорее удрученным. — В таком случае, комиссия рассмотрит ваш вопрос… примерно в феврале. Впереди сессия, а потом отчетность, так что раньше никак не выйдет.

Нахмурившись, Маша соображала: если Сурков сейчас не примет ее реферат, то она не получит зачета по истории. А без этого ее не допустят к экзаменационной сессии, и значит, досдавать придется в марте, после комиссии. Маше вовсе не улыбалось всю зиму нервничать еще и по этому поводу, и она смирилась.

Принципы принципами, а учеба — учебой.

— Хорошо, Никита Иванович, — мрачно проговорила она, — я перепишу реферат.

— У вас времени до четверга, — предупредил он ее и уткнулся в свой телефон, давая понять, что разговор окончен.

Попрощавшись, Маша понеслась на следующую пару, буквально кипя от гнева. С чего это флегматичному Суркову, который никогда не отличался всякими вздорностями, цепляться к ее реферату? Она была уверена, что написала его в соответствии со всеми требованиями.