Белая река. Гримерша - Королева Мария - Страница 9

Парень тотчас же замолчал и одобрительно заулыбался.

Он жил в ее просторной пятикомнатной квартире с окнами на Тверскую улицу уже целую неделю. «Пора его выпроваживать», — тоскливо подумала Алла. Конечно, мальчик необыкновенно хорош собой и такой опытный, но, боже, до чего туп! Интересно, он школу-то хоть закончил — хотя бы восьмилетку? Иногда Алла начинала в этом сомневаться. Например, вчера за завтраком Костик выдал:

— Слышь, Ал, тут песня меня одна тронула современная, ну просто до слез, Пугачиха поет.

— Это какая же, «Мадам Ерошкина», что ли? — съязвила она.

— Да нет, — поморщился герой-любовник, — не помню точно, стихи неизвестные. Чего-то медицинское… А, вспомнил! «Мне нравится, что вы больны не мной!»

— Так это же Цветаева написала! — удивилась Алла.

— Да? молодец девка, эта Цветаева, с талантом, — похвалили поэтессу Костя. — Наверняка ее продвинут. А она только для Пугачихи стихи пишет или еще для кого-то?

Алла настолько растерялась, что даже не смогла придумать ответной ядовитой реплики.

Да, надо немедленно выгнать его вон. Она покосилась на сонного любовника. Надо сказать, по утрам красавчик Костик выглядел не самым лучшим образом: встрепанные, немытые волосы, на щеке отпечаток рифленого покрывала…

— Ал, а че, пошли сегодня в кино? — зевнув предложил он. — Клевый фильм в «Пушкинском» идет, «Мистер Бин». Оборжешься, гарантирую. Я по телику этого чувака видел, так чуть не помер! Еще смешнее, чем Бенни Хилл. Пойдем?

— Не пойдем.

— Ну, так давай я один схожу, раз у тебя временя нет, — тотчас нашел он альтернативный вариант. — Ты только, Ал, это, денег оставь. И на билет, ну и там это чтоб в баре мороженое съесть. Баксов двести мне хватит.

— Неужели? А чего так просишь? — рассердилась она.

— Так это, можно и больше, — пожал плечами секс-символ, — давай четыреста, я тогда тебе еще и цветы куплю. Дашь? — Он нетерпеливо заглядывал ей в лицо, словно выпрашивающий угощения щенок. — Ты же любишь цветы, ну Ал?

— Не дам, — спокойно улыбнулась она, — ни четыреста, ни двести. Даже десяти баксов тебе не дам, милый. Хватит, подзаработал. — Она с удовольствием наблюдала, как вытягивается его физиономия.

— Хорош бздить. — На ангельском лице появились густые красные пятна. — Прикалываешься, да?

— Нисколько. Ты ж меня знаешь. Сказала — не дам, значит, не дам.

— А если я тогда уйду? — осторожно поинтересовался он.

— На это я и намекаю. — Ледяная улыбка. — Собирай вещички и уматывай. Ты мне больше не нужен.

— Хорошо. Две штуки баксов.

— Что?

— Две штуки ты мне должна. Отступной. Я ж из-за тебя с работы ушел, из клуба.

— Ты здесь уже две штуки заработал за неделю. В клубе, наверное, столько нс давали.

— Да я, если захочу, могу и миллион заработать! И два! — Рассвирепевший Костик вскочил с кровати.

— Вот и заработай, — мило улыбнулась она.

— Я с тебя еще мало взял! — горячился мальчик. — Триста баксов в сутки — это слишком мало за то, что я здесь вытерпел.

— И что же, интересно, ты здесь вытерпел? — равнодушно полюбопытствовала Алла.

— Да трахал столько раз такую старую корову, как ты!!! Вот что! — Костика, что называется, прорвало. Он понял, что больше ему с этой тетки денег не получить, и решил особо не церемониться. — Ты на себя-то посмотри! Все молодишься, платья носишь, чтоб жопу обтягивало. Да ты выглядишь на пятьдесят лет. Грудь обвислая, вся морда морщинистая, как у шарпея. Небось тридцать три подтяжки сделала, да?!

Она слушала гения продажной страсти с прохладной улыбкой. Ни в коем случае нельзя показать ему, что она уязвлена или обижена, — иначе он почувствует себя победителем. Алла знала, что он говорит неправду и, тем не менее, было неприятно. «Только не паниковать!» — приказала она самой себе и сама себя же не послушалась.

Конечно, он все врет, этот самодовольный, глупый стриптизер. Алла очень хорошо выглядит, никто не даст ей больше тридцати, а уж при выгодном освещении да с умело разрисованной мордашкой она может смотреться и на двадцать. И грудь у нее не обвислая, и морщин почти нет, и пластических операций она никогда не делала. Но нет дыма без огня. «Двадцатилетней девчонке он бы такое не сказал, — с досадой думала уязвленная женщина — Если бы он захотел обидеть молоденькую, он бы сказал, например, что она скучная в постели или одевается как доярка из колхоза…» Впрочем, стоит ли так огорчаться из-за какого-то вспыльчивою неудачника? Скоро он уйдет — да он уже мечется по ее просторной квартире, наспех укладывая безумно дорогие свитера и эксклюзивные брюки в дешевую объемную китайскую сумку. На вещички именные насобирал, сопляк, а вот потратиться на приличный чемодан поскупился. А зря — ничто так не выдает человека, как аксессуары. Бывало, сидишь в дорогом ресторане с приятным мужчиной — и так он перед тобой распинается, и коньяк пятизвездочный закажет, и про дом на Кипре ненароком обмолвится. А потом приносят ему счет, и он достает портмоне — от отечественного производителя, из кожзаменителя. Сразу понимаешь — дешевка.

Еще пять минут осталось потерпеть, и нахальный стриптизер покинет ее роскошную квартиру и не менее шикарную жизнь. Он уже сыграл свою жалкую эпизодическую роль, а она, вечная прима, остается на сцене, и поэтому расстраиваться ей недосуг.

Алла Белая искренне считала себя счастливой женщиной. А кто скажет, что это не так, пусть объяснит, что такое счастье. С самого детства Аллочка играла только козырными картами. Ее папа был генералом, мама — оперной певицей, почти знаменитостью. До свадьбы с генералом мама выступала в какой-то полуподвальной студии, зато сразу после бракосочетания переселилась в Большой, — правда, всегда почему-то пела во втором, а то и в третьем составе. Алла жила в элитном сталинском доме, училась в одной из лучших столичных спецшкол, без особого труда, с первой же попытки поступила во ВГИК. Жизнь была простой и приятной, как шоколадное мороженое, поскольку козырным тузом было папино высокопоставленное положение. Однако Аллочке повезло вдвойне — она могла похвастаться не только безусловной принадлежностью к элитному сословию, именуемому «золотая молодежь», но и бесспорным талантом. Лучшая ученица на курсе — и папа-генерал тут совершенно ни при чем! Ее дипломный фильм двенадцать раз показывали по Центральному телевидению. Ее вторая работа принесла ей славу, — правда, лишь в узких столичных кругах, но все-таки… Потом Алла Белая надолго покинула кинематограф, все еще удивлялись — почему, такая талантливая, в самом расцвете творческих сил. А она всего лишь пыталась создать семью, — всем известно, что работа в кино и стабильная личная жизнь понятия несовместимые. Мужа нашел для нее отец. Геннадий был сыном директора молокозавода: хотя он был на два года моложе Аллы. Через год после пышного бракосочетания на свет появился Митенька — недоношенный, болезненный ребенок. Сейчас ему уже почти семнадцать, и он учится в одном из закрытых пансионов в Лондоне. Алла оказалась образцовой мамой — она целыми днями крутилась вокруг болезного чада, словно папуас с тропического острова вокруг божества плодородия. Женщина и тогда считала себя вполне счастливой. Что же случилось? Когда закончилась ее безоблачная семейная жизнь? Может быть, в тот вечер, когда Геннадий с какой-то таинственной улыбкой предложил ей:

— А не хочешь ли ты почитать? Произведения Ярослава Гашека?

— Не понимаю, — удивилась она. Да и было чему удивиться, ведь Гена ничего, кроме газет, не читал.

— Не понимаешь? Сейчас поймешь! — И он жестом фокусника выудил из кармана комочек фольги. В фольгу было завернуто нечто твердое и земное, похожее на пластилин.

— Что это? — заинтересовалась супруга.

— Ну, ты даешь. Это же гашиш!

— Да ты что?! — перепугалась женщина — Гена, ты наркоман?

Супруг от души расхохотался. Потом посмотрел на Аллу так, словно он был мудрым учителем, а она — непонятливой второклашкой, сложившей два и два и получившей пять. И только потом объяснил, что он, Гена, разумеется, никакой не наркоман. А гашиш — это никакой не наркотик. Его можно иногда употреблять — так, для поднятия жизненного тонуса. В общем, баловство.