Темный полдень (СИ) - Костадинова Весела - Страница 17

Дмитрий отметил, что я красива, и я сама это прекрасно понимала, объективно оценивая себя. Только вот никакого счастья или удачи мне моя внешность не принесла. Когда я училась в школе, девчонки с русыми и тёмными волосами постоянно пытались закатать в мои светло-золотистые кудри жвачку или репей. Мне приходилось быть настороже, всегда на шаг впереди. За мои большие голубые глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, меня дразнили — "глазастик", "глазунья". Тогда я не понимала, что раздражала одноклассниц своей необычной для Кудымкара внешностью, а одноклассников — своим стремлением к чему-то большему, чем вечерние посиделки и сомнительные вечеринки.

В университете начались другие проблемы. За моей спиной шёпотом обсуждали, что высокие оценки я получаю не за ум или знания, а за внешность и якобы умение угодить преподавателям. Всем было всё равно, что мои курсовые работы занимали призовые места на всероссийских конкурсах по журналистике, что я начала печататься уже на третьем курсе, самостоятельно находя темы и умело работая с документами. Для многих внешность казалась единственным объяснением моих успехов.

В отношениях с мужчинами дела обстояли еще хуже: красивая внешность привлекала многих, только вот искали они только красоту, а не ум и характер. И если разбираться совсем уж детально именно внешность привела меня сюда, в эту…. Жопу мира!

Рука машинально сжала расческу, когда я начала водить ею по длинным волосам. Что за черт! Волосы, которые вчера были убраны в простой длинный хвост, сегодня, когда я стянула резинку, оказались словно заплетены в сотни тоненьких косичек! Я замерла, растерянно рассматривая свои локоны.

Еще раз матюгнулась, и провела пятерней по голове — вся голова была усыпана колтунами, хоть состригай все.

На кухне зашумел чайник. Я бросила расческу и сделала себе кофе, щедро плеснув в кружку молока. Задумалась.

Вздохнув, вернулась к зеркалу, тяжело села и начала распутывать волосы чуть ли не по одному волоску, прядь за прядью. Этот процесс мог занять целую вечность, но другого выхода не было.

За этим занятием меня и застала Надежда, которая принесла завтрак — сваренные яйца, свежий хлеб, масло и мои любимые пирожки.

Зашла без приветствия, ступая грузно и тяжело.

— Доброе утро, — поздоровалась я максимально приветливо, хотя была изрядно удивлена — Хворостов говорил, что она только ужин принесет.

Она молча кивнула, поставив еду на стол, а потом замерла, заметив, что я делаю с волосами. Быстро оглянулась заглядывая под лавку, где накануне ночью я нашла блюдце с едой.

— Йӧй*(дура)! — голос ее был злым и немного напуганным, — зачем еду убрала?

— В доме крыса была, — поневоле мой голос прозвучал виновато, — я испугалась.

— Не крыса это! Суседку!

— Кто? — я не удержалась от короткого смешка.

— Домовой по-вашему! — ответила Надежда. — Злится. Ты чужая, не хозяйка. В дом пришла, разрешения не спросила, еды не оставила.

— О, супер! Теперь еще и домовой на мою голову! — я не знала ржать мне в голос или снова заплакать.

— Глупая девка, — снова выругалась Надежда. — Слушай. Меня слушай. Еду ему дай, молока, пирожков. Задобри хозяина, иначе жизни не даст.

— Ну класс, конечно, — я вздохнула. Обижать эту женщину мне не хотелось — она пока единственная выражала мне хоть какую-то условную симпатию, однако принимать слова всерьез….. — Ладно, ладно, — я подняла вверх руки. — Сделаю.

В принципе, я здесь в гостях, поэтому примем правила хозяев. Говорят: задобрить домового — задобрим. Молока не жаль — я его только с кофе употребляю. Хлеб или пирог тоже найду.

— Делай, что велят! — приказала женщина и не прощаясь вышла из дома.

Надо хоть замки повесить, что ли….

Несколько дней пролетели как одно мгновение. Даже когда на сердце скребли кошки, работа по дому и в саду помогала хоть немного отвлечься. Одна только растопка печки чего стоила! А когда я увидела перед домом огромные березовые чурки, сваленные кучей и даже не наколотые — заматерилась самыми грязными словами. Как я вообще должна была с этим справиться, если топор в руках держала пару раз в жизни, и то не с такими поленьями?

Деревенские ходили около дома с завидной регулярностью, словно бы по своим делам, однако я была почти уверена, что они просто наслаждались моментами моих провалов. И как я вылетела из бани, вся черная от сажи, и как взяла топорик и пыталась расколоть им здоровенную чушку, и как боролась с зарослями крапивы, окружившими мой дом со всех сторон, кроме той, которая выходила на улицу, и как пыталась чинить насквозь прогнивший забор, который все время старался упасть прямо на меня. Я изодрала в клочья несколько футболок, мои руки покрылись волдырями от крапивы, мозолями от лопаты и топора и ожогами от неловких попыток справится с печкой. К концу каждого дня плечи и спина сводило от боли, каждая мышца в теле стонала от усталости. Каждую ночь я засыпала с мыслью, что утром соберу вещи и уеду прочь, рискнув своей безопасностью, но каждое утро открывала глаза и снова бралась за наведение порядка в этом кошмарном доме.

По совету Надежды, чувствуя себя полной идиоткой, вечером я ставила под лавку маленькое блюдце со свежей едой, подозревая, что и этот ритуал меня заставили делать на потеху всей округе. Но, по крайней мере, волосы оставались в порядке, хотя теперь я всегда заплетала их в тугую косу, чтобы избежать новых сюрпризов.

Надо отдать должное, Надежда заходила ко мне почти каждый день, принося то еду, то кое-какие мелочи для хозяйства. Она же и помогла мне первый раз справиться с растопкой бани, принесла мазь от ожогов и ссадин, натерла мне спину отваром каких-то трав, когда у меня прихватило поясницу. Я сильно подозревала, что отправлял ее ко мне Хворостов, но спрашивать не стала. Тихо благодарила, стискивала зубы и продолжала пытаться жить своей странной жизнью, будто ничего не происходило.

Дмитрий не заходил, не звонил и не писал мне, однако было у меня странное чувство, что был в курсе всего, что происходит в моем доме. Впрочем, и я не горела желанием его снова увидеть — было в этом мужчине нечто, что заставляло меня быть постоянно настороже. С одной стороны в нем была сила — серьезная, хоть до поры и скрытая, с другой…. Я совершенно не понимала его. Он мог быть заботливым. А через секунду проявлял совершеннейшее безразличие, мог говорить тепло и по-дружески, а через мгновение сменить тон на ледяной.

Эти резкие перемены в нём заставляли меня не расслабляться рядом с ним, как будто я находилась в постоянной готовности к чему-то неожиданному.

В воскресенье я решила дать себе выходной. В прямом смысле этого слова, разве что растопить баню ближе к вечеру, ведь в понедельник мне предстояло выйти на работу.

Быстро набросала список того, что мне необходимо было купить и заказать в лавке — я ни разу еще не была там, даже продуктов не покупала — хватало того, что приносила Надежда. Однако не могла же я всю жизнь жить за ее счет. Надела удобную спортивную одежду, воткнула наушники в уши и решила пробежаться.

Бежала быстро, насколько хватало сил и выносливости. Сначала по знакомым тропинкам, затем выбежала на главную дорогу, спустилась вниз по холму, оставляя за спиной село. Впереди простирались поля и лес — тот самый пейзаж, который каждый день видела из окна. Сейчас, в этом беге, он казался мне живым, зовущим, манящим.

Несколько дней подряд стояла тёплая, почти жаркая погода, поэтому даже проселочные дороги просохли, и бежать по ним было легко, даже приятно. Шаг за шагом, дыхание выравнивалось, а тело подстраивалось под ритм бега. Я бежала всё дальше, словно подчиняясь не только пути под моими кроссовками, но и ветру, который трепал волосы, и музыке, что звучала где-то внутри меня, ускоряя шаги и унося мысли.

Не знаю, сколько прошло времени и какое расстояние я пробежала, прежде чем остановилась, переводя сбившееся дыхание. Оглянувшись, поняла, что отбежала от села километра на два, не меньше, по полям и просёлочным дорогам. Село осталось далеко позади, а впереди, насколько хватало взгляда, простирались леса. Дорога уходила в их глубину, манящую своей прохладной, тенистой неизвестностью.