7 октября - Иличевский Александр Викторович - Страница 17

Артемка сначала скулил, потом стал вспоминать. Асафу было тяжелее: он умел мечтать только о прошлом.

Под землей еще проблемой было время: отсутствие дневного света перемешало ночи и дни, и спали здесь, не считаясь с временем суток. Циферблаты были отменены. Все более бредовое состояние овладевало в этом общежитии всеми без разбору. Сначала Джибриль еще хоть как-то ориентировался на сыновей, иногда спускавшихся с поверхности поспать. Затем и этот ориентир исчерпал себя и время все больше стало походить на остановившийся в часах песок — тот самый, в котором вырезаны были катакомбы.

Артемка спасался тем, что вспоминал школу, а больше всего ему там нравилась математика — он хотел после армии пойти учиться на преподавателя. И нравилась ему не только сама наука, его кумиром был математик, работавший в «Атид Разиель» — школе, где много было русских учителей и учеников, — Владимир Натанович Дубровский. Он умел заинтересовать математикой, говоря о по-настоящему интересных вещах. Например, как-то обмолвился, что в шутку обдумывал когда-то «Загадки Лукоморья», точнее, почему Пушкин писал про ученого кота на цепи («У Лукоморья дуб зеленый; Златая цепь на дубе том; И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом…»). Рассуждал учитель так: «Заметим прежде всего, что египтяне обожествляли кошек не только благодаря их красоте и изяществу. Была еще и практическая причина: кошки спасали от грызунов и, следовательно, от голода, поскольку хранилища зерна оставались в неприкосновенности. Вероятно, геометрия — прародительница всей математики и метафизически, и в реальности, и не только потому, что первые вычисления были сделаны человечеством при подсчете площади и границ сельскохозяйственных полей, земельных владений вообще. Если так думать, то можно спорить, был ли складской учет первым, — тут, в подсчете количества запасов ячменя, как раз и кроется происхождение письменности. Кстати, коты именно потому ученые в большинстве своем, что были при деле: охраняли от мышей точность подсчетов. Иными словами, учеными они были не напрасно. По крайней мере, собаки точно не имеют никакого отношения к математике, может быть, имеют к геометрии, потому что бегают по местности и метят, но никак не к теории чисел. В самом деле — откуда взялся кот ученый, который ходит на привязи кругом? Не бред ли это сказочный изначально? Нет, не бред. Этот образ где-то архетипически хранился в закромах сознания, если он так без вопросов и зазора лег на наше восприятие. Не шумерское ли это изобретение в том смысле, что кот при амбаре знает, сколько в амбаре хранится зерна, и отвечает за то, чтобы это число оставалось неизменным?.. Ведь в самом деле, математика на то и наука, чтобы сто равнялось ста и сегодня, и завтра».

«Дорогой мой сыночек, любимый Артемка, кровинушка моя! Я решил написать тебе это письмецо, потому что когда-нибудь оно сможет тебе пригодиться. По крайней мере, я смею надеяться, что это произойдет. Родной мой, понимаешь, то, о чем мы сегодня говорили по телефону, — отсутствие мечты, точнее образа будущего, — это поправимая вещь. Надо просто попробовать что-то делать. Только действие вызывает стремление, желание свершения. В моем детстве было так — четкая линия стремления возникла в моей биографии следующим образом. Я учился в провинциальной обстановке, полной хулиганов и людей с низменными желаниями, а точнее, среди большого числа разгильдяев. Ими была полна школа и мой класс, но у нас, к счастью, были приличные учителя. Многие из соучеников состояли на учете в детской комнате милиции: воровали у соседей, перелезая с балкона на балкон, разрезали в Доме культуры обивку у двадцати кресел, участвовали в коллективных побоищах и так далее, то есть вели себя как малолетние преступники. Об употреблении никотина и алкоголя я уже не говорю. В советские времена власти на этот случай имели трудовые изоляторы для малолетних, и время от времени туда мои одноклассники и отправлялись. И вот представь себе мое детство. При всем том, что у меня были самые лучшие в мире родители, среда во дворе и школе была не самая прекрасная. Путешествия в лес и на реку были отрадой. Природа была радостью и наслаждением. Мы лазили по заводским складам, свалкам, стреляли по бутылкам и крысам из рогаток, мастерили из велосипедных насосов воздушные ружья, купались на карьерных озерах, в общем, я занимался чем угодно, только не делом. И вот однажды я приношу домой дневник, в котором стоит тройка по математике и написано: "Родители, обратите внимание — Ваня не знает порядок действий в алгебраическом выражении!" Отец был очень расстроен. Он каждую неделю расписывался в дневнике в качестве свидетельства того, что родители следят за учебными успехами своих детей. Он мрачно посмотрел на меня и сказал: "Что ж! Пойдешь в ПТУ". А ПТУ — профессионально-техническое училище — это как раз было собрание для таких кретинов, которые пили водку и совершали правонарушения в свои пятнадцать лет. И что ты думаешь? Я так испугался, я так не хотел иметь с ними ничего общего, что взялся за учебу и через год — всего только год! — оказался в Москве, в интернате для одаренных детей при Московском университете. Это было все равно что вознестись на небеса. Так вот — при всем том, что я уверен в твоей гениальности, в твоих выдающихся способностях (а математика есть прямой их показатель — вспомни, как ты всегда был в ней хорош, как ты схватывал решения задач, когда занимался с Владимиром Натановичем, дай Бог ему здоровья), я настаиваю на этой парадоксальной формулировке: для того чтобы чего-то захотеть, надо начать это делать. Невозможно обладать образом будущего, если не начать его, будущее, создавать. Это трудный момент, признаю. Но этот парадокс работает на протяжении всей моей жизни, и, может быть, мой пример когда-нибудь тебе пригодится. Итак, вдумайся: "Чтобы сделать дело, надо начать его делать". Вот примерно и все, что я хотел тебе сказать на данный момент. Давай думать вместе. Давай пробовать формулировать и мечтать — вместе. Давай, по крайней мере, попробуем этим заняться. Целую тебя, люблю бесконечно. Папа».

План Глухова был прост и невероятен: он собирался проникнуть в Газу, найти вход в туннели и там обнаружить кого-нибудь, кто мог бы взять выкуп за сына. При себе у него кроме рюкзака, пистолета Glock 17 и снайперской винтовки Beretta 501, добытых из оружейного сейфа в бунгало Йони с помощью газосварочного аппарата и «болгарки», которые он обнаружил в гараже, имелся аванс в десять тысяч долларов наличностью — еще двенадцать он спрятал в тайнике, устроенном в комплексе археологических раскопок в Ницане. Для этого Глухов у дельца-соседа (лысый плечистый дядька с кубическим черепом, похожий на своего питбуля-саквояжа, с которым он гулял три раза в день, из рычажной катапульты бросая ему на собачьей площадке теннисный мячик) взял в долг — на «сером» рынке — под залог квартиры. Для проникновения в Газу он надеялся в районе Ауджи перебраться по ту сторону границы с Египтом и затем под Рафиахом просочиться в систему туннелей, где мог бы встретить нужного человека. На что он полагался? Как собирался остаться живым и незамеченным? Об этом бесполезно было его расспрашивать, потому что без Артемки он жить не приготовился.

В весенних вади еще пестрели поляны отцветающих анемонов, маков, крокусы и гиацинты рассыпались среди зелени злаков. Заросли тамариска уже окутались фиолетовым туманом цветов. Солнце торопило природу. Весь день Глухов против воли наслаждался цветением, неустанно шагал и смотрел во все глаза, так что к вечеру порядочно устал и рад был привалу. Не успел костер погаснуть, как он закемарил над тлеющими углями. Его разбудила близкая красная луна, появившаяся из-за горы и осветившая пустыню. Опять проявились силуэты спящих холмов, вдоль горизонта стала видна полоса обрывов, призрачно забрезжили гигантские широкоплечие склоны. Жалобно застонали шакалы, перекликаясь при выходе на охоту. На их вой отозвались лаем собаки на далекой бедуинской стоянке. Ухнула совсем рядом сова. Луна поднялась выше, посветлела, а пустыня стала голубоватой. Россыпи светлых пятен — это анемоны и тюльпаны, метелки пушистых злаков застыли и сверкали искрами. Пустыня быстро остывала, холод пробирался в спальник. Легкий порыв ветра донес откуда-то перелив серебряных колокольчиков. Думая о том, что же это может быть, он провалился в сон.