Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия - Страница 35

– До Мишки.

Шах и мат, дорогие мои. Шах и мат. Я бы посмеялась, глядя на их вытянувшиеся лица, если бы так сильно не хотела заплакать.

ГЛАВА 23

Оправдывая мой расчет, новость о Юркиной измене несколько охладила родительский энтузиазм по поводу нашего примирения. Первую неделю сентября даже и разговоров об этом не было. Конечно, может, тут и то свою роль сыграло, что у меня совершенно не оставалось времени на болтовню. Так быстро все завертелось! Я крутилась как белка в колесе. Учеба, работа, дом, Мишка, наработки Бутенко, которые мне полагалось оформить в статью, домашние дела. Голова кругом. Но в этом был и свой жирный плюс – я падала в кровать и вырубалась как по щелчку. Думать о Юре было некогда. И только когда он заезжал за Мишкой, или, напротив, привозил сына домой, возвращались и боль, и тоска, и злость на то, что Валов позволил всему этому случиться. А еще я, затаив дыхание, ждала, реакции мужа на новость о том, что я в курсе его измены. Нет, конечно, я просила свекровь ничего ему не рассказывать, но все же была не настолько наивной, чтобы не понимать, что рано или поздно это случится. Почему? Потому что она мать. Ей будет некомфортно жить с мыслью о том, что ее сын вовсе не такой идеал, каким кажется. Значит, она непременно попытается его оправдать. Хотя бы в своих глазах. Найдет какое-то разумное объяснение, перевернет нашу историю с ног на голову, и не пройдет и недели, как все станет «не так однозначно». Я в этом даже не сомневаюсь. Таковы жизнь и человеческая природа.

В общем, в этой всей круговерти не оставалось времени лишь на то, чтобы подать заявление о расторжении брака. Несколько раз я заходила на сайт, заполняла форму, но в последний момент что-то непременно меня отвлекало, мешая довести начатое до конца.

– Это не у тебя телефон звонит? – выдергивает меня в реальность звонкий женский голос. Оборачиваюсь к сидящей рядом одногруппнице. Хорошенькая рыжуля. Молоденькая, как и все здесь. Я после истории с Юркой почему-то особенно остро ощущаю то, что старше. Старше едва ли не на целую жизнь. И это бьет. Ведь кажется, что я никогда уже не смогу улыбаться миру так открыто, как эта девочка. Что все лучшее у меня позади. Увы.

Гляжу на экран, и сердце срывается. Валов! Хочется ответить тут же. Бежать за ним собачонкой. Останавливает строгий взгляд препода по пульмонологии. Сбрасываю. И под крышкой стола пишу:

«Я на паре».

«Когда заканчиваешь? Можем встретиться?»

Хочется спросить – зачем? И как же работа? Я даже на всякий случай сверяюсь с часами. Так и есть – рабочий день в разгаре.

«Через двадцать минут буду свободна».

«Давай в три в Океане? Приглашаю».

За время, оставшееся до конца пары, успеваю известись. Я так заметно ерзаю, не находя себе места, что препод то и дело останавливает на мне мрачный взгляд, не сулящий ничего хорошего на экзамене. Впрочем, я нахожусь в таком взвинченном состоянии, что даже это сейчас не пугает.

До ресторанчика, в который меня пригласил Юра, еду, подпрыгивая от нетерпения. Из-за пробок опаздываю. Когда влетаю в зал, Валов уже сидит за столиком, нервно постукивая пальцами по столу. Все такой же красивый. Высокий, плечистый. Его работа требует физической силы, вот почему Юра прилежно посещает спортзал. Мы с ним были красивой парой… Всем на зависть. Именно поэтому мне так тяжело признаться, что мы расстались. Сглатываю ставшее поперек горло «были» и шагаю вперед, поймав взглядом свое отражение в зеркальной витрине бара. М-да… Могло быть и лучше, но я не готовилась к свиданию. Да и не свидание это.

– Привет.

– Привет.

Я не знаю другого мужчины, который поднимался бы из-за стола при появлении женщины, а Юра выходит. И отодвигает мне стул.

– Присаживайся. Голодная? Я заказал тебе гребешки, чтобы не пришлось долго ждать. Лично я после пар слона готов был сожрать.

– О, да. Я тоже жутко голодная.

В этом месте наш разговор прерывает появление официанта. Все больше нервничая, наблюдаю за тем, как он расставляет напитки. Юра заказал любимый мной малиновый лимонад. Это трогает, хотя нет ничего удивительного в том, что человек изучил мои привычки за восемь лет.

У нормальных людей обед давно закончился, и кроме нашего в зале занято всего три столика в отдалении. Можно не бояться, что нас услышат.

– Юр, ты говори, – кошусь на часы.

– Спешишь куда-то?

– Да. У меня еще есть кое-какая работа. Мишку заберут родители, так что я хочу использовать это время по полной.

Нервозность Валова заставляет волноваться меня. Он стучит по столу. Я сворачиваю салфетку в трубочку.

– Ты, наверное, в курсе, что я отстал от твоего Пятса.

– Он не мой. Но да, у нас с Матиасом был разговор. Мне было важно понимать, к чему готовиться. – Накалываю гребешок, изо всех сил вцепившись в вилку, чтобы не было видно, как дрожат руки. – Спасибо, что не к самому худшему.

Я говорю без всякого сарказма. На него просто нет сил. Но со стороны, конечно, может показаться иначе. И Юра напрягается. Сжимает челюсти, так что на щеках вздуваются желваки, устало растирает лицо.

– Я чересчур загнался, да? Прости.

Хмыкаю. Неужели он и впрямь думает, что это так легко сделать? Если бы… Иногда я хожу по старому городу и думаю, ах, как было бы хорошо, если бы мне на голову упал кирпич, чтобы отшибло память!

– Юр…

– Да все я понимаю, Элька. Сейчас. А тогда… Эль, я себя дефективным чувствовал, понимаешь? И на фоне этого меня несло… Так несло! Я такую херню делал. Мой психолог рекомендовал обсудить это с тобой. Обещал, что мне станет легче. А я не понимал, как тебе сказать. Как поделиться? И подсознательно (это я уже потом понял) отталкивал, чтобы делиться никогда не пришлось. Чтобы ты не узнала, какой я на самом деле слабак, Элька.

Юра поднимает на меня красные от слез глаза, вышибая из меня дух.

– Эля, я в курсе, что ты как-то узнала про Мухину. Не знаю, как это случилось, я старался быть осторожным…

– Избавь меня от подробностей, – взвиваюсь, но Юра перехватывает мою руку и возвращает за стол.

– Прости. Прости, пожалуйста. За все. Я виноват. А еще я рад, что ты обо всем узнала.

– Рад? – сиплю, задыхаясь от переполняющих меня чувств. Рад он, блядь? А у меня сердце в клочья…

– Да. Потому что это меня жрало. Вина отнимала все силы. Знаешь, я впервые за несколько лет чувствую себя рядом с тобой свободно.

Сглатываю. Аппетита словно и не бывало. Но тошнит меня, как от голода.

– Ах, это я виновата?

– Нет. Нет, Элечка, ты не так понимаешь.

Валов берет мои руки, складывает лодочкой и подносит к своим губам. Целует, прижимает к щеке, трется, в блаженстве жмурясь.

– Как я люто по вам соскучился, Элька. По тебе, по Мишке. Вы все, что у меня есть. Вернись, Эля. Пожалуйста. Я понимаю, сколько дров наломал, но обещаю, что такого не повторится. Я устал. Ничего без вас не хочется, понимаешь?

– Вот так просто, да, Юр? И я должна простить? Ты мне изменял!

– Я тогда так боялся, что не смогу дать тебе ребенка. Я… Весь такой до хера крутой, самец, мать его, просто принц из сказки. И не могу… Ты не представляешь, как я злился, Эля. Я весь мир ненавидел. И даже тебя… Потому что не мог стать тем, кого ты заслуживаешь. Мне это надо было куда-то деть. Во мне как будто включилась программа самоуничтожения, которую я не мог остановить.

– Сексом ты тоже меня наказывал?

– Что?

– Вспомни, во что это все превратилось…

– Да, наверное, – сглатывает. – Но мы же можем это исправить? Еще не поздно?

– Ты помнишь, в чем меня обвинял?

– Да пойми же, во мне говорил страх! И отчаяние. Как же, такой парень, и облажался. А ведь я до этого не понимал, как на меня давят чужие гребаные ожидания! Они меня и задушили в конечном счете. Я просто тупо не вывез. Силенок не хватило, прикинь? Даже на то, чтобы принять Мишку, понадобилось время, а ведь я его… – тут Валов все же пускает слезу, не выдержав. Да и сама я начинаю плакать, – ты знаешь, как я его люблю. И он мой! – добавляет твердо.