Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон - Страница 38

Я спрыгнул вниз. Вода доходила мне до пояса, но я, цепляясь за скалу, все же сумел выбраться на берег. Там я отряхнулся и крикнул во все горло:

— Ура, Мэри-Энн!

И тут как из-под земли выросли четыре бандита. Они схватили меня за шиворот, и один из них прорычал:

— Вот ты где, убийца! Все сюда! Мы взяли его! Король будет доволен! Он отомстит за Василия!

Оказалось, что я, ни о чем не подозревая, утопил моего друга Василия.

Поймите, сударь, я сроду никого не убивал. Василий был у меня первым. Впоследствии, защищаясь, я перебил немало народу, но Василий так и остался единственной из моих жертв, о чьей смерти я сожалею, хотя случилась она исключительно по неосторожности. Вы ведь знаете, как чувствует себя человек, когда что-то происходит в первый раз! Ни один убийца, пойманный полицией и отведенный на место преступления, не выглядел столь же жалко, как выглядел я. Я не смел взглянуть на поймавших меня отважных людей и не мог выдержать их осуждающие взгляды. Я весь дрожал, понимая, через какие испытания мне суждено пройти. Вскоре я предстану перед судом и мне предъявят тело жертвы. Как я выдержу взгляд Короля гор после всего, что я натворил? Как взглянуть на тело бедного Василия и не умереть от стыда? Ноги у меня задрожали, и я, подгоняемый тычками бандитов, побрел по дороге.

Мы пересекли пустынное поле, прошли через кабинет Короля, в котором разместили несколько раненых, и я рухнул у подножия лестницы, которая вела в мою комнату. Вся вода к тому времени

ушла, оставив на земле и на деревьях следы тины. Лишь на том месте, где я снял дерн, блестела огромная лужа. Бандиты, Король и монах стояли вокруг какого-то серого покрытого илом предмета, при виде которого у меня волосы на голове зашевелились. Это был Василий. Храни вас Небо, сударь, от такого зрелища! Вырвавшаяся на свободу грязная вода оставила на теле жертвы слой, напоминавший кошмарную штукатурку. Приходилось ли вам видеть жирную муху, на три или четыре дня застрявшую в паутине? Обычно хозяин паутины не в состоянии избавиться от своего гостя, и он укутывает его несколькими слоями серых нитей, превращая в бесформенную непонятную массу. Именно так выглядел Василий по прошествии нескольких часов после нашего с ним ужина. Тело находилось в десяти шагах от того места, где я с ним распрощался. Не знаю, перенесли ли его бандиты, или он сам переместился, когда бился в конвульсиях. Как бы то ни было, я склонен думать, что умер он легко. Когда мы расставались, он был полон жизни, и умер, скорее всего, от невинного кровоизлияния в мозг.

Когда я появился, послышался нехороший ропот. Хаджи-Ставрос, бледный и насупленный, сразу направился ко мне, схватил меня за левое запястье и свирепо потащил за собой, чуть не вывихнув мне руку. Он так

энергично толкнул меня в центр круга, что я чуть не наступил на тело своей жертвы и был вынужден отшатнуться в сторону.

— Смотрите! — крикнул он громовым голосом. — Смотрите, что вы натворили! Полюбуйтесь делом ваших рук! Насладитесь своим преступлением! Несчастный, когда же вы наконец остановитесь? Кто бы мог подумать, что, приняв вас, я поселил в своем доме убийцу?

Я стал невнятно бормотать извинения, пытаясь доказать, что повинен лишь в неосторожности. Я искренне раскаивался в том, что напоил своего стражника, пытаясь усыпить его бдительность и беспрепятственно сбежать, но обвинение в убийстве категорически отверг. Разве я виноват, что он захлебнулся в потоке воды через час после моего бегства? Я не желал ему зла и в доказательство приводил тот факт, что ни разу не ударил его кинжалом, когда тот был мертвецки пьян, хотя и мог завладеть его оружием. Я даже предложил обмыть его тело и убедиться, что на нем нет ни царапины.

— Признайтесь, — не унимался Король, — что вы виноваты уже в том, что действовали из эгоистических побуждений. Вашей жизни ничего не угрожало. Вас держали здесь в целях получения выкупа, а вы сбежали по причине собственной скупости. Вы только и думали о том, как сэкономить несколько экю, и вас совершенно не волновала судьба этого несчастного, которого вы оставили здесь умирать! А еще вы не подумали, что оставляете меня без незаменимого помощника. И ведь какой момент вы выбрали, чтобы нанести свой предательский удар: когда на нас свалились все мыслимые несчастья, когда я потерпел поражение, потерял своих лучших солдат, когда Софоклис ранен, корфинянин при смерти, Спиро, на которого я рассчитывал, пал на поле боя, а все мои соратники пали духом! И вот в такой момент у вас хватило черствости,

чтобы отнять у меня Василия! Неужели вы лишены простых человеческих чувств? Разве не было бы честнее заплатить выкуп, как подобает приличному пленному, и не лишать человека жизни за пятнадцать тысяч франков?

— Черт вас побери, — воскликнул я вне себя от бешенства, — вы ведь убили множество людей за гораздо меньшие деньги!

Он с достоинством ответил:

— Таков мой статус, сударь. Но это мой статус, а не ваш. Я бандит, а вы доктор. Я грек, а вы немец.

На это мне нечего было возразить. Судя по тому, как дрожали все фибры моей души, я понял, что ни по рождению, ни по воспитанию не гожусь в профессиональные убийцы. Ну а Король, вдохновленный моим молчанием, возвысил голос и продолжил свою речь:

— Знаете ли вы, недостойный молодой человек, как прекрасен был тот, кому вы причинили смерть? Его предками были героические бандиты из Сули. Они вынесли на своих плечах все войны за родину и веру, которые вел против нас янинский паша Али Тебелен. Четыре поколения его предков были повешены или обезглавлены, никто из них не умер в своей постели. Не прошло и шести лет с того дня, как его брат был казнен в Эпире за убийство мусульманина. В этой семье преданность и отвага передаются от отца к сыну. Василий всегда был верен своему религиозному долгу. Он жертвовал церквям, подавал милостыню нищим. В Пасху он зажигал свечу, и его свеча была толще, чем у других. Он скорее дал бы себя убить, чем нарушил пост или съел бы скоромное в постный день. Он откладывал деньги, чтобы в конце карьеры удалиться в Афонский монастырь! Вы знали об этом?

Я смиренно признался, что мне это известно.

— Знаете ли вы, что из всех моих компаньонов он был самым решительным? Я не умаляю достоинств тех, кто сейчас меня слушает, но Василий отличался слепой преданностью и безоговорочным послушанием и легко выдерживал любые испытания. Преданность помогала ему мужественно переносить любые трудности и выполнять любые задания. Если бы я приказал, он вырезал бы все королевство. Стоило мне шевельнуть рукой, и он вырвал бы глаз у своего лучшего друга. И вот такого человека вы убили! Бедный Василий! Кто заменит мне его, когда понадобится сжечь деревню, поджарить на костре сквалыгу, разрезать на куски женщину или содрать живьем кожу с ребенка?

Все бандиты, возбужденные траурной речью, воскликнули в едином порыве: «Мы! Мы!» Одни простерли руки к Королю, другие обнажили кинжалы, а самые ревностные нацелили на меня свои пистолеты. Хаджи-Ставрос охладил их порыв, загородив меня своим телом, и продолжил свою речь.

— Утешься, Василий, ты будешь отмщен. Если бы я прислушивался лишь к собственной боли, то отправил бы голову убийцы к душам твоих предков. Но его голова стоит пятнадцать тысяч франков, и это сдерживает мой порыв. Если бы ты, как в прежние времена, взял слово на нашем совещании, то первый просил бы меня пощадить его. Ты отверг бы столь дорогостоящую месть. Смерть настигла тебя при таких обстоятельствах, когда мы не можем предаваться безумствам и транжирить деньги.

Он перевел дыхание и продолжил.

— Но я способен примирить правосудие с насущными интересами. Я накажу виновного, не рискуя нашими активами. Его наказание станет лучшим украшением твоих похорон, и из последнего прибежища паликара, в котором теперь пребывает твоя душа, ты насладишься зрелищем искупительной казни, которая не будет стоить нам ни гроша.