Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон - Страница 37

Все оказалось гораздо труднее, чем я предполагал. Скала полностью не просохла, и от прикосновения к ее сырой поверхности возникало ощущение, что я трогаю змею. Я неверно оценил расстояние и оказалось, что точки опоры встречаются гораздо реже, чем я предполагал. Два раза я слишком сильно забрал влево, в результате чего мне пришлось возвращаться, преодолевая невероятные трудности. Порой меня покидала надежда, и тогда продолжить движение удавалось только усилием воли. В какой-то момент я оступился, приняв тень от отрога скалы за выступ, и упал с высоты пятнадцати или двадцати футов, ободрав руки и все тело о склон горы. Спас меня корень смоковницы, зацепившийся за рукав моего пальто. Его след виден до сих пор. Через несколько метров птица, прятавшаяся в какой-то норе, так стремительно выпорхнула у меня из-под ног, что от страха я чуть не упал навзничь. После этого я пошел на четвереньках, опираясь преимущественно на руки, обдирая их в кровь и чувствуя, как дрожат все сухожилия. Пальцы я уже не ощущал, до того сильно они кровили. Возможно, я не чувствовал бы себя таким обессиленным, если бы мог точно оценить остаток пути, но едва я оглядывался назад, как начинала кружиться голова и казалось, что я лечу в пропасть. Чтобы сохранить остатки силы духа, приходилось постоянно

В какой-то момент я оступился

себя взбадривать, громко произнося сквозь сжатые зубы короткие энергичные фразы: «Еще один шаг за отца! Еще один за Мэри-Энн! А вот этот шаг за погибель бандитов! А этот за бешенство Хаджи-Ставроса!»

Наконец мои ноги коснулись более или менее широкой площадки. Мне даже показалось, что цвет почвы несколько изменился. Тогда я сел и осторожно повернул голову. До протекавшего внизу ручья оставалось не более десяти шагов. Значит, я пробрался через красные скалы! На этой ровной поверхности, покрытой мелкими ямками с застоявшейся водой, мне удалось перевести дух и немного отдохнуть. Я посмотрел на часы: половина третьего ночи. Все путешествие заняло тридцать минут, хотя мне показалось, что оно длилось три ночи подряд. Я ощупал руки и ноги, чтобы убедиться, что все на месте. Отправляясь в подобную экспедицию, никогда не знаешь, в каком виде доберешься до цели. Мне повезло, я отделался несколькими ушибами и ссадинами. Больше всего пострадало мое пальто. Я взглянул наверх, но не для того, чтобы возблагодарить Небо, а чтобы убедиться, что в моем прежнем жилище все спокойно. Было слышно лишь, как капает вода, сочившаяся сквозь воздвигнутую из дерна плотину. Пока все шло нормально. Мои тылы были в полном порядке, а впереди меня ждали Афины. Прощай, Король гор!

Но не успел я спрыгнуть на дно оврага, как передо мной выросло некое белесое существо, после чего раздался такой яростный лай, какого я еще ни разу не слышал в этих горах, тем более в такое время суток. Увы, сударь! Я предусмотрел все, кроме собак моего доброго хозяина. Эти враги рода человеческого сутками напролет бродили вокруг лагеря, и один из них меня учуял. Мне трудно описать всю злость и ненависть, охватившие меня в тот момент. Сейчас мне кажется, что невозможно до такой степени ненавидеть неразумное существо, а тогда я предпочел бы встретить на

своем пути волка, тигра или белого медведя. Эти благородные животные просто съели бы меня, но не стали бы выдавать врагу. Дикие звери охотятся, руководствуясь собственными потребностями, но как прикажете относиться к гнусному псу, который вознамерился не только разорвать меня на куски, но еще и наделать как можно больше шума, чтобы выслужиться перед Хаджи-Ставросом? Я осыпал его проклятьями, заклеймил последними словами, но все было напрасно: его лай заглушал мой голос. Тогда я сменил тон, перешел на ласковые речи и обратился к псу по-гречески, на языке его предков. Но на все мои слова у него был один ответ, от которого сотрясались горы. Тогда я замолчал, и это оказалось хорошей идеей. Пес тоже умолк. Я улегся прямо в лужу, и пес, что-то ворча сквозь зубы, вслед за мной вытянулся у подножия скалы. Я притворился, что сплю. Пес понаблюдал за мной и тоже заснул. Я неслышно проскользнул к ручью. Пес одним рывком вскочил, и я едва успел запрыгнуть на уступ в скале. Но моя шапка осталась во вражеских руках, точнее сказать, в зубах, и мгновение спустя она превратилась в нечто среднее между тестом, кашей и мармеладом. Бедная моя шапка! Я горько сожалел о ней, пытаясь представить себя на ее месте. Если бы со свалившейся на меня проблемой можно было покончить ценой нескольких укусов, я бы отдал псу все, что ему причиталось по праву. Но от таких монстров невозможно отделаться укусами: людей они не кусают, а съедают!

Тут я понял, что пес, скорее всего, голоден и если я придумаю, чем его соблазнить, то он все равно покусает меня, но есть не станет. Пришлось пожертвовать имевшейся у меня едой, сожалея лишь о том, что ее не было в сто раз больше. Я бросил ему половину своего хлеба, и хлеб мгновенно исчез, словно рухнул в пучину или, скорее, как крохотный камушек, свалился на дно колодца. Разглядывая жалкие остатки взятой с собой провизии, я неожиданно обнаружил на дне коробки маленький белый пакетик, который сразу навел меня на мысль. В пакетике хранился запас мышьяка, который я использовал при изготовлении чучел птиц, но ни один закон не запрещал мне применить несколько граммов мышьяка для изготовления собачьего чучела. Тем временем у моего собеседника проснулся аппетит, и он мечтал лишь о том, чтобы продолжить трапезу. «Погоди, — сказал я ему, — сейчас я угощу тебя блюдом, приготовленным по моему рецепту!..» В пакетике было тридцать пять граммов симпатичного блестящего порошка. Я высыпал граммов пять-шесть в ямку с водой, а остаток убрал в карман. Затем я подождал, пока мышьяк полностью растворится в воде, и окунул в ямку кусок хлеба, который сразу, как губка, впитал всю воду. Пес жадно набросился на хлеб и разом проглотил свою смерть.

Ну почему я не запасся небольшим количеством стрихнина или другого яда, действующего сильнее мышьяка? Было уже три часа, а действие мышьяка все не наступало. Прошло три часа, и тут мой пес страшно завыл, но мне это ничего не дало: лай или вой, яростное рычание, как и вопли ужаса шли в одном и том же направлении, то есть прямо в уши Хаджи-Ставроса. Но вскоре животное стало биться в страшных судорогах, из его пасти пошла пена, пса начало рвать, и при этом он предпринимал отчаянные усилия, чтобы исторгнуть из себя раздирающий внутренности яд. Я наслаждался этим зрелищем, испытывая

Он предпринимал отчаянные усилия

неземное блаженство. Спасти меня могла только смерть врага, но смерть явно не спешила. Я подумал, что боль могла бы сломить его, и тогда он оставит меня в покое, но пес только больше озлобился. Он стал разевать слюнявую кроваво-красную пасть, словно упрекал меня за мой подарок и давал знать, что не умрет, не отомстив за себя. Я бросил ему носовой платок, и он разодрал его с тем же ожесточением, что и мою шапку. Тем временем небо стало светлеть, и мне уже казалось, что я напрасно совершил это убийство. Максимум через час бандиты кинутся за мной в погоню. Я задрал голову и взглянул на ту проклятую комнату, которую я покинул, как мне казалось, навсегда, и в которую из-за этого паршивого пса я буду вынужден вернуться. В ту же секунду мощный поток воды сбил меня с ног.

Сверху обрушились тонны ледяной воды вперемешку с дерном, камнями и обломками скалы. Я понял, что наконец прорвало плотину, и все озеро вылилось на мою голову. На меня напал страшный озноб: каждый кубометр воды уносил несколько градусов моего естественного тепла, и вскоре моя кровь стала холодной, как у рыбы. Я взглянул на пса. Он по-прежнему стоял у подножия скалы, открыв пасть, выпучив на меня глаза, и мужественно боролся со смертью и потоком ледяной воды. С этим надо было кончать. Я снял коробку, взялся обеими руками за лямки и с такой силой ударил это мерзкое животное по голове, что враг тут же покинул поле боя. Поток подхватил его, несколько раз перевернул и унес в неизвестном направлении.