Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ) - "Балтийский Отшельник" - Страница 42

Нашелся и сухостой и валежник. Впервые за почти десять дней поели горячего, мясного и досыта. Первую стражу традиционно стал Орест, за ним — Ривалд, «собачью», как всегда, взял Больц.

Ривалд разбудил Больца задолго до обычного времени.

— Слушай, старшой, мне совсем худо, — прошептал он. — В груди будто грызет что-то. Я б потерпел, но чую — выключаюсь. А ежели я отключусь, какой с меня дозорный…

В темноте лица Ривалда было не видно, но Больц стал обуваться. Зная Ривалда много лет, Больц ни на секунду не усомнился в его словах. Гордец Ривалд скорее сдох бы, чем признался товарищам в собственной слабости. Чтоб он попросил сменить его с поста — ему должно быть совсем плохо.

* * *

Задолго до полудня стало ясно, что Ривалду не полегчает. Он лежал, скрутившись в комок и обхватив руками живот, натужно дышал. Искусанные губы говорили о том, каких сил ему стоило молчать, не стонать и не орать в голос. К болям в груди присоединились боли в животе. Дыхания не хватало, вокруг губ и под ногтями разлилась зловещая синева, лицо бледное, с лихорадочными пятнами румянца. Жара не было, от воды и от еды он отказывался.

Когда он забылся коротким сном изнеможения, Больц и Орест, не сговариваясь, отошли чуть в сторонку.

— Что думаешь? — спросил Больц.

— Меня такому не учили, — ответил Орест. — Я ж не целитель. Так, рану перевязать…

— А думаешь что?

— А думаю, старшой, что у нас две проблемы — Ривалд и погоня. Поэтому вариант только один — разделиться. Вон видишь, скальный козырек? Надо туда затащить Ривалда. Я останусь с ним. Оттуда я с луком буду контролировать проход. До темноты продержусь точно. Живым в плен не дамся, и Ривалда не отдам. Даст Единый, не будет погони, Ривалду полегчает — пойдем вслед за тобой. Нет — значит, нет. Останемся здесь — ляжем все и дела не сделаем.

Больц даже не повернул голову на указанный скальный выступ. Он тоже давно его приметил. И тоже не видел иного выхода. Но остаться собирался сам.

— Согласен. Но остаюсь я.

— Не глупи, — мягко возразил Орест. — Я тут за лекаря, во-первых. А во-вторых, с луком я получше буду, ты же знаешь…

— Ну уж, получше, — буркнул Больц. — Тут еще бабушка надвое сказала…

— Не спорь. Помогаешь нам с Ривалдом забраться в укрытие и уходишь. Дойдешь до наших — пошлешь помощь…

Солнце только забралось в зенит, когда Больц покинул долинку…

* * *

Ривалд очнулся в закатный час. Край светила уже коснулся верхушек гор на дальней стороне ущелья.

— Где мы? — хрипло спросил он.

— В укрытии, — коротко ответил Орест. Он был предельно сосредоточен. Так сосредоточены бывают люди, принявшие решение умереть и осознанно шагнувшие навстречу верной смерти. А потому он был абсолютно спокоен. В его голосе звучало не просто участие, а даже не свойственная мужским отношениям ласка: «Как ты?»

— Я? — Ривалд попытался усмехнуться. Получилось плохо. — Я умираю, братка. Где Больц?

— Ушел. Я остался с тобой.

— Это хорошо, что остался ты. Ты не такой правильный, как Больц, ты меня поймешь. Добей меня, Орест. Пока я могу еще просить об этом. Пока я не превратился в скулящий кусок мяса. Добей меня…

— Ты сошел с ума! Завтра тебе полегчает…

— Не будет никакого завтра, Книжник. Я знаю, если б ты видел сейчас мои вывалившиеся кишки, ты бы не колебался. Но ты не чувствуешь того, что чувствую я и поэтому тебе кажется, что все может поменяться. Давай, я расскажу тебя, пока у меня есть силы.

Орест промолчал, но его сжавшиеся кулаки побелели.

— Меня что-то выедает изнутри. Грудь болит так, будто меня дюжину раз пырнули ножом, в животе пылает огонь. Каждый вздох — как через затягивающуюся петлю на горле, я тяну воздух, а его все равно не хватает, я дышу и все равно задыхаюсь. С каждым вдохом всё меньше воздуха и все больше боли. Я уже язык изгрыз себе от боли, — он сплюнул кровавой слюной. — Я больше не могу это терпеть. Я умираю, Орест. Помоги мне. Окажи мне последнюю милость, как солдат солдату, как брату…

Орест молчал, недвижимый. Внезапным движением он выхватил тонкий стилет из левого рукава и ударил Ривалда прямо в сердце. Тот на мгновение напрягся, обмяк и улыбнулся. И умер…

И только тогда слезы покатились из глаз Ореста.

Не переставая рыдать, Орест собрал амуницию и еду, снял с шеи друга жетон. Удвоил запас стрел за счет ривалдовых. Заложил последнее ложе Ривалда камнями. И, не стесняясь слез, поторопился в выходу из долины. Там, в сужении, возвышалась скала, с которой он мог простреливать и выход из долины и попытки обойти по гребню.

Он хотел занять позицию засветло.

Времени он себе положил день и ночь. Если погони не будет, он пойдет догонять Больца.

Орест продержался два дня и две ночи…

Глава 11. Волчьи интриги

Глава 11. Волчьи интриги

16 день 1 месяца лета (9 месяца года) 2009 г. Я.

Где-то в Степи

И тут оба брата ощутили внезапное присутствие в шатре громадного существа. Знакомое присутствие. Знакомое каждому Повелителю Степи.

- НЕ ОБЪЯСНЮ, — прошелестел в их разумах невыразимый голос. И исчез.

* * *

Братья озадаченно переглянулись. Каждый из них, будучи Повелителем Степи, соприкасался ранее с разумом Первого Предка. Именно сила Седого Волка позволяла посвященным управлять тварями Степи и самой Степью, давала способности, отличающие от обычных воинов. С разумом Первопредка соприкасались при посвящении, Первый Предок во плоти являлся во время Праздников Завета, отображавшихся на небе Великим Браком. Иногда соприкосновение разумов происходило во сне. Но так как сейчас, обыденно, чтоб Первый Предок как шаловливый мальчишка вмешался в обычный разговор — такого никто из них даже не слышал.

— Ну и кто из нас заслужил такое внимание Седого? — нарушил молчание Риф. Дин промолчал. Он не хотел говорить об этом, но каждое соприкосновение с силой и разумом Первого повергало его в шок и трепет. Он телом чувствовал величие божественной сущности, с которой входил в контакт. И ощущать себя муравьем ему абсолютно не нравилось. Однако и разгневать Первого Предка не было ни малейшего желания.

Не дождавшись ответа, Риф продолжил: «Помнится, на одном из крупных архипелагов, есть поговорка касательно законов божественных и человеческих — „Разрешено то, что разрешено“. А на соседнем говорят совсем наоборот — „Разрешено то, что не запрещено“. Седой объявил нам, что не будет ничего объяснять. Но ведь не запретил разбираться самим? Как думаешь?»

— Я думаю, Риф, — медленно и задумчиво проговорил младший брат, — что прямого запрета нет. Мы и так уже полностью включены в эту интригу Седого. Почему бы нам не попробовать разобраться?

— Тогда тащи бумаги невольника, — решительно сказал старший.

— И сапоги мои не забудь, — смеясь, добавил вслед. — И выигрыш!!!

* * *

Бумаги оказались упакованы в большой коричневый пакет из плотной вощеной бумаги, печати — давно сорваны. Риф быстро разложил бумаги в несколько кучек.

Сопроводительные и проездные документы на мастера Горной коллегии Петра Гриба (ударение на первый слог), его старшего сына — также Петра Гриба-младшего (семейная традиция) и старшего подмастерья Адама он-Черновти, следующих в Столицу из города Черновти по вызову столичного Стола Открытий Инквизиции. На этом месте оба брата удивленно присвистнули — город Черновти находился на относительно недавно присоединённых к Империи Северных территориях, на восточном побережье материка, там где суровые кряжи Северных гор встречались с холодными водами северных морей. Город славился мастерами корабельных дел (благо отроги гор поставляли достаточно качественного леса — и прочного дерева для корпусов и легких стволов для высоких мачт), и железных дел мастерами, чьи горны питались рудами из тех же гор. Удивление вызывало, как счастливо избегнувший рабства мастер с другого края материка оказался на самом пороге Степи?