Цветы и тени (СИ) - Трапная Марта - Страница 45

Я перехватил взгляд Нерана, который не обещал мне ничего хорошего.

— Меня убедили аргументы принца Лусиана. И я думаю, что сохранить дружеские отношения с соседями для нас не менее важно, чем защитить жизнь каждого из наших подданных.

Я слушал Керату вполуха. И когда она закончила говорить, добавил только одно:

— Я хочу видеть приказ об этом и соглашение между нашими странами уже сегодня. Меня ждут дела в Эстерельме. И чем быстрее я туда вернусь, тем лучше.

И наконец-то я почувствовал, что доволен собой. И не столько потому, что обошелся без трупов на пограничных столбах, а потому, что раскрыл тайну Кераты. И еще потому, что могу разорвать помолвку безболезненно для Илины.

Несколько дней я жила спокойно. А потом настало время везти в Вишелуй заказ для Мии Деляну, дочери примара Изара. Мие исполнялось двадцать лет, и отец заказал для нее букет еще летом, сказал, что никогда у нее не было настоящего букета на день рождения. И веночек на пятнадцатилетие ей плели из красных ленточек вместо маков, пусть хоть теперь, раз есть такая возможность, будет у нее букет. Девушке на двадцать лет полагался букет белых цветов.

Вырастить цветы на зимний букет не было проблемой. Проблемой было отвезти букет и не заморозить. Над этим я ломала голову прежде, чем взять заказ. Но в итоге я придумала — посадить все цветы в один большой горшок — так, как они должны быть в букете и довезти их в горшке. При перевозке поставить горшок в ящик, вокруг горшка складывать подогретые камни, чтобы они грели воздух. А уже на месте, внеся горшок в дом, срезать цветы, подровнять стебли и связать в букет. Увы, Тодор собрать цветы в букет не смог бы, да и примар хотел получить букет из рук леди Ванеску, а не сына повара. Так что ехать в Вишелуй надо было мне. А одним днем дорогу туда и обратно не осилить, тем более, что дни короткие, езда не верховая, и вообще.

Вместо себя я оставляла Тодора, и он очень волновался. Хотя ничего особенного ему делать не пришлось бы. Из необычного — разве что пожить в моем доме три дня, две ночи переночевать. Я сто раз ему показала, где у меня что, строго-настрого велела есть всю еду, которая приготовлена, не стесняться и спать не на кухне, а в гостевой спальне.

Выводя за ворота запряженного в сани жеребца, названного Дымом в честь того самого Дымка, Тодор вдруг нашел новый повод для волнения.

— А как же вы, леди Ровена, одна поедете? Совсем одна?

— Так и поеду, Тодор, дорога недалекая, день ясный, снега не обещают, чего мне бояться?

— Разбойников? — несмело спросил Тодор.

— Знаешь, если уж у нас есть разбойники, то им все равно, одна я буду или с тобой.

Я взяла поводья, намотала на руки, поверх рукавиц. Тодор вздохнул.

— Им-то все равно, леди Ровена. А мне — нет. — И повторил, как-то очень спокойно, как говорят о важном, надевая маску безразличия. — Мне не все равно.

Я улыбнулась ему.

— Со мной все будет хорошо, Тодор. Я вернусь через две ночи. Не волнуйся. А если волнуешься, найди, что сделать в теплице, хоть горшки помой. Работа успокаивает, по себе знаю. Только смотри, не вздумай торчать в теплице круглые сутки. Когда я вернусь, ты нужен мне будешь выспавшимся, бодрым и готовым к работе.

Он улыбнулся.

— Хорошо, леди Ровена, сделаю, как вы сказали.

Почти всю дорогу до Вишелуя я думала над словами Тодора. Вот этого мне только не хватало — «мне не все равно». Мне, конечно, тоже не все равно, случись что с Тодором, и когда он заболевал и все такое. Но это было другое «не все равно». И мне оно не нравилось. Тодор — совсем мальчик. Он должен бегать за девушками, целовать их украдкой, влюбляться, волноваться. И ведь я следила, чтобы у него было достаточно свободного времени, и запрещала ему приходить в выходные, а если он и приходил по делам, то среди недели все равно отправляла его отдыхать. Он был помощником — и только.

Но, возможно, я потеряла осторожность? Или мне просто в голову не приходило, что Тодор может посмотреть на меня, как на девушку? Я старше его, я совсем не похожа на местных — что внешностью, что манерой разговаривать, одеваться, я, в конце концов, была ссыльная, нарушившая закон, Ванеску. И вот — ему не все равно, что будет со мной! И уж точно не потому, что он снова останется без работы.

И с этим надо что-то делать, потому что я не хочу остаться без помощника, но я не хочу и другого — чтобы мой помощник превратился в моего поклонника. Тодор не сделал мне ничего плохого, чтобы желать ему такой судьбы. Я едва ли смогу кого-нибудь любить так, как люблю принца Лусиана. Достаточно того, что я сломала жизнь всей своей фамилии, чтобы ломать еще и Тодору с его семьей. Уж кто-кто, а они точно будут не в восторге от его влюбленности, если узнают. Надеюсь, что не узнают.

Самое забавное, что за этими мыслями, иногда останавливаясь, чтобы поменять в ящике с горшком остывшие камни на теплые, из жаровни, я так и доехала до Вишелуя. Мы обговорили с примаром Изаром его женой Мицей, что я приеду сразу в их дом, мы оставим цветы у них, а днем, перед вечерним торжеством, я приду и соберу букет. Мица с Изаром настаивали, чтобы я осталась и на празднование дня рождения, но я отказывалась. Я не знаю ни их, ни Мию, я не уверена, что знаю особенности отмечания двадцатилетия у девушек в этой провинции Моровии. Да и вообще — я не слишком люблю чужие праздники. И к тому же я знаю свое место. А мое место сейчас — отнюдь не в доме примара.

Конечно, Мица не вытерпела, и когда мы перенесли ящик с горшком на прохладную часть кухни, попросила «посмотреть на цветочки». Я не очень люблю показывать работу до того, как она сделана. Но, с другой стороны, если Мице не понравится — поздно уже менять. До завтрашнего утра я новых цветов не выращу.

Я открыла ящик с горшком. В центре рос куст тяжелых белых шаровидных хризантем. Но он был малозаметен из-за двух куда более высоких кустов махровых ромашек и покрывающего сверху облака из бутонов гипсофил. Гипсофилы распустятся завтра, в тепле, это хорошо, что они были бутонами, но Мица не смогла сдержать разочарования.

— Я думала, — сказала она, — цветы будут… ну такими… более…благородными… Хотя да… это же просто букет дочке провинциального примара, а не для королевских семей. Мы не можем требовать…

— Дорогая Мица, — перебила я ее. — Когда вы смотрите на кусок ткани, вы же понимаете, что из нее можно сшить мешок, или занавески, или юбку, да? Но пока вы не начали кроить и шить — это просто кусок ткани. Я вас уверяю, что букет для Мии будет ровно таким же, которые получают на свои двадцать лет девушки Ванеску. Я привезла пуговицы и броши.

— Пуговицы и броши? — переспросила Мица.

— Иногда платью нужны красивые пуговицы и броши, — улыбнулась я. — Так и букету нужны ленты и оборки.

Мица с недоверием покачала головой. Я отправилась на постоялый двор, где должна была заночевать, с еще более тяжелым сердцем, чем раньше. А что, если я слишком самонадеянна? Если семье Деляну не понравится мой букет? Они немало за него заплатили. Нет, я переживу их недовольство. Даже если их недовольство будет таким огромным, что их словам о неудачном букете поверят все жители окрестных городов и у меня больше никогда не будет заказчиков, я переживу и не умру от голода. Богатство семьи Ванеску никуда не делось. Но в моей жизни ничего больше нет. Только цветы и букеты. Несколько случайных встреч с Лусианом, и знание, что я спасла ему жизнь. Целых два раза. Или три, если считать ночь, когда они с Энти заблудились. Стоило ради этого жить? Безусловно, стоило. Но хватит ли света этих воспоминаний, чтобы осветить все мои последующие годы жизни? Я не знала.

Я рассеянно выслушала извинения хозяина постоялого двора насчет того, что у них нет приличествующих особам королевской фамилии комнат и взяла у него ключ. Комната была и правда скромной — небольшое окно выходило на конюшню, потолок не блистал белизной. Зато в комнате была собственная печка, встроенная в стену, и одно это сразу возводило ее в ранг королевских спален. Я разместила свои вещи, умылась и опустилась в кресло у окна.