Цветы и тени (СИ) - Трапная Марта - Страница 46

Сумерки сгущались. Если я хочу проверить, как устроен мой Дымок, самое время сделать это сейчас, пока не стало темно. Я достала из сумки яблоко и спустилась в зал. Хозяин на мой вопрос, как попасть в конюшню, провел меня не к главному входу, а к незаметному заднему выходу возле кухни. Вручил лампу и сказал, где должен стоять мой жеребец, а где — сани.

Конюшни оказались большими, что неудивительно для наших северных мест. Не оставлять же сани под открытым небом! А если метель? В конюшне было тепло, фыркали лошади, словно переговаривались друг с другом. Я нашла денник с тем же номером, что моя комната, зашла к Дыму и пока он хрустел яблоком, осмотрелась. Вода была чистой, овес съеден не весь — и это хорошо. Я приподняла попону и потрогала хребет. Он был сухим. Что ж, надо будет оставить конюху десять бит, он знает свое дело. Я погладила Дыма по носу и вышла из денника. Прошла до конца прохода — есть второй выход. Это хорошо. Я потрогала дверь — она легко открылась, и я вышла во двор. За невысокой оградой лежал уже чей-то другой участок, а дальше — я приподнялась на цыпочках — через три двора темнел лес. Это было плохо, гораздо хуже. Но, с другой стороны, здесь все-таки не окраина города. В Шолда-Маре мой дом вообще самый крайний, и ничего, живы.

Ночь прошла спокойно, но легче на сердце мне не стало. Даже после того, как Мица Деляну встретила меня не в пример приветливее, чем вчера. К счастью, у нее было полно других хлопот в этот день, кроме как наблюдать за тем, как я собираю букет, и я смогла спокойно заниматься своим делом. Несмотря на то, что букету нужны были белые цветы, я нарочно выбрала махровые ромашки с ярко-желтыми серединками и розоватую гипсофилу. Ромашки прекрасно подчеркивали форму шаровидных хризантем, желтые искры сердцевины оттеняли белизну, гипсофила окутывала цветы нежным облаком, и букет казался теплым и нежным, как летний закат. Я обвязала стебли атласной розовой лентой, а в серединки нескольких цветов гипсофилы вклеила крошечные красные блестки. Они будут отражать свет свечей и ламп, и вечером букет будет словно сам немного светиться. На самом деле, конечно, это был не совсем такой букет, который я получила на свое двадцатилетие. Но от такого, как этот, я бы тоже не отказалась.

Я вышла с цветами в холл, надеясь найти Изара или Мицу и отдать букет им, а самой уехать. Но вместо этого увидела стоящую в центре холла Мию — и она увидела меня. Конечно, она меня не узнала, откуда бы ей меня знать? Да и я не знала ее, но она как две капли воды была похожа на Мицу — те же кошачьи глаза, приподнятые к вискам, мерцающие зеленым, тот же вздернутый носик и капризный рот. Но самое главное — она была в нарядном платье бледно-зеленого цвета. И она явно кого-то ждала.

При виде цветов в моих руках она широко распахнула глаза, хотя шире было уже некуда и шагнула навстречу.

— Вы? — она замялась. — Добрый день.

Она не сводила глаз с цветов.

— Здравствуйте, Мия. Меня зовут Ровена Ванеску, и я здесь, чтобы передать вашему отцу подарок, который он заказал для вас. Но сюрприз, видимо, не удался. — Я улыбнулась. — Возможно, вы сможете сейчас сделать вид, что не видели ни меня, ни подарка, и подскажете мне, где искать примара Изара?

Мия зачаровано кивала после каждого моего слова, потом опомнилась, протянула руку в сторону одной из дверей.

— Там… там его кабинет. Я сейчас уйду, да.

И когда я шагнула к двери, Мия совсем по-детски посмотрела на меня.

— Это ведь настоящие цветы, да? Живые?

Я кивнула.

— Самые что ни на есть живые. И через пару минут вы лично в этом убедитесь. Они даже пахнут.

Мия расцвела и упорхнула, словно мотылек. А я постучала в дверь, на которую она показала.

— Простите, что тревожу вас, — я протянула букет примару, — но я бы хотела отдать ваш заказ.

Но он только отмахнулся.

— Нет, нет, цветы не для моих рук, леди Ровена.

Он вышел в холл и нетерпеливо осмотрелся.

— Где же она? Я просил ее спуститься вниз! — Изар набрал в грудь побольше воздуха и громогласно крикнул. — Мия! Мица! Где же вы? Я вас жду.

Мица появилась первой. При виде букета ее глаза округлились.

— О, — сказала она. — Теперь я вижу, что это не мешок.

Мия с испугом покосилась на мать. Я опять попыталась передать букет примару, но он кивнул на дочь.

— Дорогая Мия, мы с мамой очень хотели, чтобы сегодня сбылась твоя мечта. Мы не можем отвезти тебя в Эстерельм или Констанцу, но мы можем подарить тебе настоящий букет. Леди Ровена Ванеску… — он прокашлялся, — любезно согласилась привезти его и вручить тебе лично.

Девушка подбежала ко мне, и я отдала ей букет.

— Какой благородный! — Воскликнула Мия. — Какой изящный! Ни у кого из наших не было такого, даже летом!

— Еще бы, — веско сказала Мица, — это же королевский букет.

— Он тяжелый, — шепнула я ей, — осторожно.

Я помогла ей устроить букет на руках, потому что знала, что в ближайший час, пока будут приходить гости, Мия будет встречать их с цветами в руках. И их традиционные пожелания — быть такой же свежей, прекрасной и юной, как эти белые цветы — будут не просто формальностью.

Мия подняла на меня глаза. Я никогда не видела такого счастливого взгляда. Она сияла. Я улыбнулась ей и слегка приобняла за плечи.

— Будь счастлива, Мия, — так же тихо сказала я ей, потому что больше мне было нечего ей пожелать. Этой девочке родители купят все. Даже цветы среди метели. Но счастья купить нельзя.

Мальчик-конюх из прислуги примара пообещал привезти мне на постоялый двор горшок. Хотя цветы я обрезала, куст хризантемы оставался живым. Да и горшок такого размера мне пригодится. Думаю, заказы на зимние букеты будут и на следующую зиму. Примар — не единственный человек с деньгами, у которого есть дочка, родившаяся зимой.

Вишелуй меня выматывал. Я его не любила, хотя время от времени мне приходилось приезжать сюда, в банк. Я иногда даже думала, как же мне повезло, что нас выслали именно в Шолда-Маре, а не сюда. Вишелуй был больше, красивее, здесь жило больше людей. И он был… не таким тихим и чистым. Менее провинциальным, как говорил мой брат Кейталин. Не знаю, Эстерельм нельзя назвать провинциальным, но он был чем-то похож на Шолда-Маре — спокойствием, чистотой и упорядоченностью. Вишелуй был как беспокойный ребенок — побежал в одну сторону, по пути начал петь песенку, а вот уже он вовсю прыгает в луже, пока мимо не пролетит ворона, и тогда он погонится за ней.

Так что вечером, вместо того, чтобы отправиться в дамский магазин или в кондитерскую, я осталась на постоялом дворе. Спустилась вниз и поужинала простой честной едой — горячим пирогом с мясом, а потом вернулась в свою комнату, и уселась у окна, хотя смотреть было особенно не на что. Такое выдалось настроение. К тому же, если говорить совсем честно, мне было тревожно и тяжело на сердце. Не хотелось возвращаться к Тодору, к разговору с ним. Или нужен не разговор? Но все равно надо что-то поменять, а я не знаю, что.

Наверно, я почти задремала с открытыми глазами у окна, когда увидела непонятные тени за забором у конюшни. Они еле заметно перемещались. По чуть-чуть. По шагу. И они напомнили мне что-то, не очень давнее и не очень приятное. Я еще не поняла, что именно, а уже неслась — обутая и в наброшенной на плечи шубе по лестнице, к боковому выходу к конюшням. И только толкая дверь, я поняла, что это были за тени. Точно так же двигались те, в лесу, устраивая засаду.

Я метнулась к стойке у входа — там не было никого, но зажженный фонарь, к счастью, стоял. Я схватила его и побежала к конюшням.

Я вошла внутрь как раз вовремя. Спустя мгновенье открылась задняя дверь и кто-то скользнул внутрь. Я подняла фонарь и пошла вперед.

— Кто здесь? — спросила я. — Кто ты?

Я поднесла фонарь к лицу, чтобы моя тень была отчетливой и большой. Я знала, что она стоит сейчас за моей спиной, и отчетливо видна вошедшему. Он попятился, но в дверь вошли еще двое и закрыли ее за собой.